Обладать и принадлежать

– Ничего подобного, – сказала Аля, но больше возражать не стала как бы от усталости. Она наклонила голову и постепенно начала краснеть. Она почувствовала это, еще сильнее застеснялась: схватилась обеими руками за щеки и быстро-быстро проговорила, как маленькая: – Ах, меня от вашего вина… боже, покраснела!..

Старик еще выпил, не приглашая Алю, и сказал:

– Вот, знаете, вас не назовешь красивою, но есть в вас что-то такое.

– Ой-ой, не говорите, я совсем закраснеюсь, – сияя глазами, воскликнула Аля.

Старик потер руки и стал наклоняться вперед, чуть не падая со стула.

– А вот если вы так быстро краснеете, значит, у вас с сосудами не в порядке, да?

– Как это не в порядке? Я ничего об этом не знаю… – рассеянно сказала Аля.

– А вот дайте вашу руку. – Старик еще сильней съехал со стула, подвинув почти вплотную свое белое морщинистое лицо, пахнущее тонким одеколоном.

Аля отстранилась и взамен протянула ему свою ладонь. Он схватил ее, крепко сжал, всматриваясь в ладонь, как в лицо, тонущее в полумраке комнаты.

– Плохо видно, – заскрипел он стулом.

– Ну? Что там? – не вытерпела Аля.

– Слушайте, – сказал старик страдальчески, – вам действительно себя надо беречь…

– Беречь? – нервно вскрикнула Аля и испуганно отдернула руку. – Зачем?

– Ну, у вас действительно что-то с сосудами… – туманно пояснил он, видя, какое действие производит он своими словами. Он опять потянулся за ее рукой, взял и заговорил как по написанному: – Ну вот, у вас на руке написано, что нервы ваши на пределе. А этот ваш предел может дойти до бесконечности, то есть до трагического. Вас нужно беречь. Вы хорошо спите?

– Да, – покорно ответила Аля.

– Засыпаете быстро?

– Да…

– Вот это-то вам и надо беречь в своей жизни; спокойствие, спокойствие, спокойствие… Вот вы мне ничего не говорите, а ведь на вашей руке написано, что у вас какое-то страшное потрясение.

– Нет никакого потрясения, – сказала Аля, но по ее лицу было понятно, что она обманывает.

– Зря вы не говорите, – сказал старик.

– Ну, а что там еще написано? Сколько продлится моя жизнь? – задала дежурный вопрос Аля.

– Это я вам не буду говорить, – уже совсем напугал ее гадатель.

Аля побледнела, а он и не заметил этого, как будто это был принцип его гаданий – чего-то недоговаривать. Он все вертел ее худую руку, добавляя:

– Ну, вот у вас самая средняя линия жизни. Все среднее… – как бы про себя бубнил он, не находя ничего интересного, – но и это неплохо. – Он поднял на нее глаза.

Она отобрала у него руку. Он спохватился и заговорил, откидываясь на стуле:

– Вот я вам должен говорить комплимент, а я вам сказал правду.

– И что, – с надеждой спросила Аля, – все это сходится? Я что, мало буду жить, и вот вы промолчали об этом?

Старик не понимал таких «детских» вопросов, он рассуждал как-то не по-человечески, не жалостливо, а по-научному. Он думал, что он вправе ответить так:

– Более того, это все всегда сходится, это так и есть! – И он налил в рюмки вина. – Ваш тост!

Аля очень хотела ему сказать: «Дурак». Вид у нее был совершенно беззащитный. Она подняла рюмку прямо к лицу старика и сказала;

– За то, чтобы все, что вы тут мне сказали, оказалось ерундой!

– Ага, – отреагировал старик.

Аля стала подниматься, старик тоже поднялся и суетливо заговорил:

– Щечку, щечку вашу, – и стал тянуться к ней лицом, чтобы поцеловать. – Щечку, щечку. – Аля вдруг схватилась рукой за его лицо, чтобы остановить.

– Вы что, пристаете? Да? – спросила она с отвращением, оглядывая линию морщин у его рта.

Она молча одевалась. Старик тоже стал одеваться: он снял с плечиков вешалки белый коротенький плащ, шурша, влез в него.

Аля и старик вышли на улицу, и она побежала от него, даже не прощаясь. Но, кажется, старик был этим доволен. Руки опустил в карманы.

Некрасивым бегом отдалившись метров на двадцать, Аля прижала руку к груди, так страшно болело.

В этот вечер Аля не выдержала и сама позвонила сыну.

Он долго не подходил к телефону. Сначала подняла трубку его девушка. Аля бросила трубку. Походила. Еще раз набрала номер. Подошел ее родной сын. Она сразу узнала его.

– Это твоя мама, – сказала она, улыбаясь. – Я так соскучилась по тебе, правда.

Она замерла, ожидая, что он ответит. Он закричал:

– Ну-у-у! Мама! Я тоже!

– Наверно, плохо там тебе без меня. Никто о тебе не заботится…

– Мама! Приходи к нам в гости.

– Нет… Я не могу, это же ее квартира?

– Ну хочешь, ее там не будет, просто придешь, посмотришь, как мы живем.

Аля молчит, колеблется. Ей очень хочется увидеть сына. Сын это понимает и начинает уговаривать:

– Ну правда, давай, посмотришь… Во сколько?

– Давай в пять часов. Я поеду после работы…

После работы она в метро бежит с большой сумкой. Она очень торопится и боится опоздать. У нее приветливое, радостное лицо. Она не обращает внимания на тех, кто толкает ее, не уступает дорогу.

Она прибегает ровно в пять и стоит под электронными часами. Она беспокойно и радостно смотрит по сторонам, готовясь тут же увидеть сына. Она перекладывает из руки в руку тяжелую сумку, потом догадывается поставить ее на пол.

Сердце у нее тарахтит. Она вглядывается в народ, который ползет в метро лавиной, из дверей на нее дует ветер. Она пожимает худыми плечами. Она уже в полной растерянности.

Так проходит полчаса. Часы показывают 5:30. Тут она видит сына. Он делает радостное лицо, но она не улыбается ему в ответ.

– Я… – говорит она, перебивая его, – я так! Готовилась к сегодняшнему дню! Я собрала тебе… вам, еды. Я бежала. Я носилась с этой сумкой, а ты, значит, позвал просто так, то есть ты не ждал. – Она отдает ему в руки сумку. Она просто готова заплакать. Сын не знает, как отвечать. Она отворачивается и уходит.

Он как бы заново видит ее после долгой паузы, какая она у него – в старом уже, коротком черном пальто, в вечных сапогах на толстом каблуке, ее худые локти, белое лицо и острый подбородок в профиль…