Область личного счастья. Книга 1

Он полюбил ее с этой самой первой минуты, как, наверное, любил бы сестру, если бы она у него была.

Девочка сказала, сощурив темные глаза:

— Я знаю: ты — Гриша.

Он поставил девочку на перрон и, держа ее за руку, смотрел, как Афанасий Ильич одной рукой прижимал к себе маленького лобастого мальчика, а другой ожесточенно сбрасывал на перрон какие-то узлы и кошелки. Потом оказалось, что все эти вещи принадлежали другим пассажирам. Ульяна Демьяновна привезла один только небольшой сверточек с бельишком, которое дали ей в детском доме.

Когда Афанасий Ильич сообразил, что он сбрасывает чужие вещи, то сразу притих, отошел в сторону и стал рядом с Гришей. Оба они смотрели на Ульяну Демьяновну. Она секунду помедлила и певучим своим голосом сказала:

— Ну, здравствуйте, хорошие мои.

И просто, как жена, приехавшая к мужу, закинула одну руку за его шею и, как истосковавшаяся в разлуке жена, уверенно и жадно поцеловала его в губы.

— Ульяша! — прошептал он, прижимая к себе мальчика.

Потом она поцеловала Гришу и, поцеловав, на секунду прижала его голову к своей большой упругой груди.

— Ну, ничего, — угрожающе сказала она, — мы двужильные, поднимемся.

Они поднялись и начали жить новой семьей.

Когда Женя вошла к ним в дом, то прежде всего увидела Гришу. Он стоял в кухне около железного корыта, поставленного на две табуретки. Перед корытом стояла Тамара — десятилетняя девочка, маленькая, смуглая и очень подвижная. Гриша, наверное, только что вымыл ей голову и сейчас, высоко подняв ковш, выливал остатки воды и при этом хохотал во все горло. Тамара тоже смеялась и визжала.

— Закаляйся, Томка! — кричал Гриша. — В тайге живешь.

Увидев Женю, Гриша смутился от того, что его застали за таким немужским занятием. Он положил ковш и суровым голосом спросил:

— Ну, чего тебе?

— От тебя ничего, — строго и слегка надменно, как, по ее мнению, и полагалось диспетчеру разговаривать с шоферами, ответила Женя. И, вспомнив, что она уже не диспетчер, посоветовала:

— Вон мыло у нее на шейке, смой.

— Не твое дело, — хмуро осадил ее Гриша. — Ну, хватит тебе, Томка, пошли.

Он накинул на голову Тамаре полотенце и повел в соседнюю комнату. Его неотмываемые от копоти, масла и всех шоферских неурядиц ладони ярко чернели на белом полотенце.

Женя услыхала, как он сказал суровым мальчишеским баском:

— Мама, к тебе Женька пришла.

Ульяна Демьяновна вышла из комнаты, на ходу завязывая синюю косынку. Она работала на лесозаводе и собиралась в ночную смену. Они вместе вышли из дому. Узнав о решении Жени ехать к Виталию Осиповичу, она одобрительно воскликнула:

— Женичка! Правильно! Поезжай! Учиться-то когда еще…

И, обняв Женю за плечи, напутствовала, как мать:

— Будь, Женичка, умной. На шее у него зря не виси, он тебя старше и жизнь видел, ты делай все, как он велит. Хмуроват он, это верно, но ведь ты сумеешь хоть кого развеселить…

Женя проводила ее до лесобиржи. Прощаясь, Ульяна Демьяновна тоже, как и все, напомнила:

— Голову держи гордо. Никогда не печалься. Если трудность случится — всяко бывает в жизни, — про нас не забывай, примем с радостью.

Возвращаясь, Женя думала, что вот и у нее, одинокой, бездомной девчонки, вдруг оказалось так много хороших, родных людей, которые обещают принять ее в трудную минуту жизни. Но о такой минуте она сейчас не могла и помыслить.

Рано утром Женя и Тарас двинулись в путь.

Весеннее солнце невысоко стояло над тайгой. Туман плыл над землей, цеплялся за разную хвойную мелочь и стекал в низины.

Тарас и Женя неторопливой походкой путников вышли из поселка и стали спускаться вниз к Весняне. Отсюда с вышины далеко видна тайга, безмолвная и неподвижная, как застывшее море, залитое солнцем, но в чаще еще таилась серая таежная ночь. Здесь было серо, проторенная тропка пружинила под ногами и стояла такая тишина, что даже за полкилометра слышно было, как звенит на перекате вода.

Тропинка круче пошла под уклон, и скоро меж сосен блеснула светлая река. Они спустились к воде и пошли вверх к повороту. Широкая река, вся в зоревых солнечных искрах, торопливо бежала через тайгу.

Жене пришла в голову веселая мысль о том, что река похожа на резвую девчонку, которая бежит, прыгая по камешкам, что-то напевая журчащим русалочьим голосом и своевольно бросаясь из стороны в сторону. Но, пройдя перекат, она круто свертывает влево и сразу как бы взрослеет. Это уже не девчонка-резвушка. Потупив глаза, она идет величавой поступью. Здесь в ней уже угадывается та полноводная красавица, какой немного погодя явится она людям.

— Плотик я связал, — сказал Тарас, — к вечеру на месте будем.

И в самом деле, у берега, ниже переката, стоял плот, связанный из четырех сосновых бревен.

Тарас постарался: плот был связан на совесть, хоть до самого устья плыви. На средине, чтобы не заливала вода, был устроен настил из жердей и сосновых веток.

Женя подумала: никогда бы Тарас не стал все это делать для себя. Да и для нее он сделал только потому, что она — подруга Марины, живое напоминание о ней. Наверное, весь вечер и часть ночи он, не зная куда себя девать, делал этот плот. Надо было свалить несколько сосен, подкатить их к реке, связать еловыми вицами, да еще позаботиться о том, чтобы ей, Жене, было удобно.

Всю тоску свою вложил он в эту нелегкую работу.

Женя ступила на мокрые бревна и начала пристраивать вещи свои и Тараса так, чтобы они не намокли.

Тарас уперся шестом в берег и с такой силой оттолкнулся от него, что плот сразу вынесло на середину реки. Он стоял в рабочей гимнастерке, заправленной в брюки, большой и ловкий, четко рисуясь на светлой воде, и, взмахивая шестом, гнал плот по течению. И как человек такой красоты и силы не смог удержать свою любимую? Это трудно понять.

Негодующе глядя на его спину, Женя мстительно сказала:

— Эх ты!

Он ничего не ответил, продолжая работать шестом.

И какой же должна быть та, другая сила, которая оказалась сильнее любви! Этого Женя уже никак не могла себе представить. Она была убеждена, что такой силы нет на свете.

ГРЯДУЩИЕ ЗАБОТЫ

Виталий Осипович только сегодня приехал из Москвы, куда его вызывали для утверждения в должности главного инженера строительства. Был вечер. На улицах областного города зажглись фонари. В театральном сквере трепетала молодая, еще не успевшая запылиться листва. На клумбах вокруг памятника Ленину расцвели первые цветы. И на улицах и в сквере гуляло много девушек и молодых военных.