Облом. Последняя битва маршала Жукова
Шрифт:
Жуков не отдавал себе отчета, что с этого момента все присутствующие на пленуме ЦК КПСС — а это две с половиной сотни закаленных в подковерных схватках бойцов — стали его смертельными врагами.
Их бурные аплодисменты были всего лишь формой стадного инстинкта, проявлением страха.
Но именно этот страх объединил их всех в стремлении от Жукова избавиться.
ГЛАВА 8
Пленум продолжался. Партийные деятели спешили выразить свою горячую поддержку Хрущёву-победителю.
Месяц назад Хрущёв публично
Большое значение имела большевистская, партийная речь товарища Хрущёва. Мы радовались ей, это был для нас праздник. Перед этим была просто ужасная муть (Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 410).
Перед Хрущёвым писателей мягко журил кандидат в члены Президиума ЦК товарищ Шепилов. После него то же самое говорил Хрущёв, только на народном наречии. Выяснилось теперь, что речь Шепилова была ужасной мутью, а речь Хрущёва — бальзам на писательские души.
Член Центральной ревизионной комиссии шестикратный лауреат Сталинской премии Константин Симонов, понимая, что его партийный ранг слишком низок и что он не будет удостоен чести лизнуть корму победителя, прислал Хрущёву записку. Хрущёв зачитал ее пленуму ЦК:
Товарищ Хрущёв критиковал некоторых из нас, в том числе и меня, резко, но за этой резкостью была душа и сердце, любовь к литературе, забота о ней и доверие к нам. Я и, я знаю, другие товарищи ушли с этой встречи с желанием работать, с верой в свои силы и с благодарностью товарищу Хрущёву за его прямые, резкие, но полные заботы слова (там же. С. 67).
То есть: бьет нас барин, и мы ему благодарны. Бьет — значит любит.
В ходе перепалки Жукову было брошено обвинение в том, что и сам он палач, сам приговоры подписывал. На что великий полководец якобы гордо ответил: «Ройтесь! Моей подписи вы там не найдете!»
Жуколюбы и жуковеды слишком часто повторяли эти слова, они давно вошли во все трактаты о Жукове как доказательство его честности и непричастности к массовым расстрелам.
А меня заинтересовала мелкая деталь: Жукову бросили обвинение... Кто бросил?
Решил обвинителя найти. Но обвинитель не находился.
Тогда я ринулся искать того, кто первым эту историю рассказал. И вдруг выяснил, что первоисточником является Константин Симонов, заместитель генерального секретаря Союза писателей СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и шести Сталинских премий, один из самых главных апологетов жуковской гениальности. Расписал Симонов эту сцену в статье «К биографии Г. К. Жукова». Никакими источниками выдумка Симонова не подтверждается.
Стенограмма пленума (Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 68-69) выдумки Симонова опровергает.
А дело было так.
Жуков никак не мог забыть о трехстах железнодорожниках, под решением о расстреле которых стояла подпись Кагановича.
Каганович: А что же Вы, товарищ Жуков, будучи командиром дивизии, не подписывали?
Жуков: Ни одного человека не подставил под расстрел, товарищ Каганович.
Каганович: Это проверить трудно.
Жуков: Проверьте, пожалуйста.
Каганович: Вы, что не одобряли политику ЦК, политику борьбы с врагами?
Жуков: Борьбы с врагами, но не расстрелов.
Ответ Жукова: политику борьбы с врагами он поддерживал, но не поддерживал практику расстрелов.
Хотел бы я знать, в чем это конкретно выражалось? Не иначе в июне 1937 года командир дивизии Жуков встал на партийном собрании и с присущей ему прямотой заявил: я, товарищи, против расстрела врагов, политику нашей родной Коммунистической партии в данном вопросе не поддерживаю.
Так вот: доказательств того, что Жуков с врагами боролся, искать не надо. Он сам об этом заявил Кагановичу на пленуме ЦК КПСС. Но доказательств того, что, борясь с врагами, он якобы выступал против расстрелов, Жуков, к сожалению, не представил.
Понимая, что дискуссия пошла не тем руслом, конец спору положил Хрущёв: «Все мы одобряли». И Жуков промолчал. И Жуков не возразил на слова Хрущёва.
Зато уж в остальных случаях великий стратег не молчал. Жуков клеймил, обвинял и разоблачал, бросал реплики, прерывал выступающих. Жуков упивался властью. Временами говорил такое, чего можно было бы и не говорить.
Выступает Шепилов. Жуков ему:
Может быть, ты скажешь, где вы встречались с Кагановичем? Вчера во время дождя Каганович под зонтиком стоял с тобой в лесу.
Жуков ко всем обвиняемым обращался, словно следователь НКВД: ты, брат, не изворачивайся, не крути!
Но дело тут не в хамском обращении. К этому всех нас давно приучили. Своими вопросами Жуков не столько разоблачал восставших против Хрущёва, сколько сам себя. Напористый допрос Жукова отраженным светом проявлял его осведомленность в вопросах, в которых знание свое лучше было никому не показывать.
Речь тут вот о чем. Год назад на XX съезде Хрущёв разоблачил культ личности Сталина и объявил: отныне у нас не будет диктатуры одного человека, будет коллективное руководство. 11 членов Президиума Центрального Комитета КПСС — это как раз и было то самое коллективное руководство. Это те, кто управлял Советским Союзом. Жили эти товарищи на дачах, а дачи те — в сказочных лесах, в живописных парках, на берегах чистых рек и прозрачных озер. И те леса, и те парки, те озера и реки охранялись так, как ничто больше в этом мире не охранялось.
Первое столкновение в Президиуме ЦК КПСС завершилось вничью 18 июня 1957 года. Группа, которая поддерживала Хрущёва, поздним вечером собралась в здании ЦК на Старой площади. Тут сторонники Хрущёва могли говорить открыто, не боясь, что их подслушают, так как комплекс зданий ЦК находится под неусыпной охраной КГБ, а шеф КГБ генерал армии Серов был на стороне Хрущёва.
Совершенно естественно, что и противники где-то собрались. Столь же естественно, что разговоры они вели не в помещениях, где их могли подслушать, а на дорожках парка.