Обман Зельба

Мы оба умолкли. Потом беседа постепенно возобновилась; говорили о Бригите и Ману, об отпуске, о старости и пенсии. Но эти разговоры нас уже не занимали.

24 Мрамор, камень и железо

По дороге домой я ломал себе голову, почему мне так не хотелось выдавать местонахождение Лео. Заслуживала ли она этого? Могло ли ей это помочь? С отцом ей, похоже, не повезло, и я сомневался, что псевдо-Зальгер принесет ей счастье, хотя он часто фигурировал в ее альбоме — то держа на коленях маленькую Лео, то сидя с уже подрастающей девочкой на качелях и положив руку ей на плечо. Мало ей отеческих забот Зальгера, так теперь еще и Зельб, набивающийся в папаши? Я не знал, кто она, что натворила, почему скрывается. Самое время съездить к ней и поговорить по душам.

Когда я приехал в Мангейм, было всего пол-одиннадцатого, в такой теплый вечер домой идти не хотелось. Я пошел в «Розенгартен» и выпил бутылку «Соаве» со спагетти алла путтанеска, которых в меню не было, но которые повар готовит для меня под настроение, если я с должным пиететом попрошу его. Меня немного развезло.

Раньше мне требовалась на лестнице одна передышка до моей мансарды, потом две, а теперь — в зависимости от самочувствия; иногда приходится отдыхать на каждой площадке.

Сегодня самочувствие оставляло желать лучшего. Я стоял, облокотившись на перила, и слушал, как колотится мое сердце под аккомпанемент сиплого дыхания. Я посмотрел наверх — на площадке перед моей дверью было темно. Лампочка перегорела?

Я пошел на приступ последнего лестничного марша. Дюппельские редуты, ^[16] Сен-Прива — Гравелот, ^[17] Лангемарк ^[18] — мы, пруссаки, брали и не такие высоты! На последних ступенях я достал из кармана ключ.

На моей площадке три двери: одна ведет в квартиру супружеской пары Вайланд, другая в мою квартиру, третья на чердак. Открывая свою дверь, я стою к ней спиной.

16

Дюппель — деревня в Шлезвиге (в Пруссии), на полуострове Зундевит; 18 апреля 1864 г., во время Германо-датской войны, стала местом ожесточенного сражения.

17

Битва при Сен-Прива — Гравелот (18 августа 1870 г.) — одно из самых крупных сражений Франко-прусской войны.

18

4 октября 1914 г. в местечке Лангемарк, в Нормандии, немецкие части, состоявшие преимущественно из студентов и гимназистов, с пением национального гимна в полный рост цепями двинулись на вражеские позиции. Эта атака, перед которой не было никакой артиллерийской подготовки, превратилась в бойню — погибли 11000 немецких солдат.

Он поджидал меня, стоя в проеме чердачной двери. Когда я открыл замок, он подошел сзади, левой рукой взял меня за плечо, а правой приставил мне к боку пистолет.

— Без глупостей!

Я слишком устал, был слишком ошарашен и слишком пьян, чтобы оказывать сопротивление. Возможно, я к тому же еще и слишком стар. Мне еще никогда не угрожали оружием. На войне я был танкистом, а в танке тебе никто не угрожает — тебя просто подбивают. Когда подбили наш танк, был чудесный день — синее небо, жаркое солнце и маленькие белые облачка. Ба-бах!

Он не отставал ни на шаг, когда я вошел в прихожую и поднял руку, чтобы включить свет. На лестничной площадке было почти темно; как только закроется входная дверь, в прихожей, где нет окон, наступит абсолютная темнота. Может, это шанс? Я медлил, не включал свет, ждал, когда захлопнется дверь. Но он ударил меня ногой под коленки и, когда я упал, закрыл дверь и включил свет. Я медленно поднялся, и он опять приставил мне к боку пистолет.

— Идите вперед!

В прихожей он опять пнул меня сзади. На этот раз я не упал на пол, но сильно ударился косточкой ноги о журнальный столик. Было жутко больно. Я сел на кожаный диван и принялся тереть ушибленное место.

— Встать! — приказал он, но я и не подумал вставать.

Он выстрелил. Толстая кожа моего дивана из широких загривков аргентинских буйволов выдерживала мои ботинки, горящие сигареты и когти Турбо. Перед пулей она капитулировала. А я не сдавался. Я продолжал массировать ногу, разглядывая своего гостя.

Выстрел был почти беззвучным — глухое, тупое «хлоп», но пистолет с глушителем выглядел зловеще. Зальгер опять был в зеркальных очках, воротник его куртки был поднят. Посмотрев на пистолет, потом на меня и снова на пистолет, он вдруг рассмеялся и плюхнулся на второй диван напротив меня.

— Господин Зельб, сегодня утром наш с вами акт коммуникации зашел в тупик, и поэтому сейчас я захватил с собой хорошего помощника, так сказать, психотерапевта. — Он опять посмотрел на пистолет.

В этот момент в комнату вошел Турбо, прыгнул ко мне на диван, выгнулся дугой, потянулся и принялся намываться.

— А еще я запасся временем. Возможно, наша коммуникация не задалась именно из-за недостатка времени. Вы куда-то ужасно спешили. У вас была назначена важная встреча? Или вы просто упрямец? Что нам сегодня с вами предстоит — приятная или утомительная беседа? Негнущиеся вещи обычно в конце концов ломаются. Благодаря Драфи Дойчеру мы знаем, что так, в частности, дело обстоит с мрамором, камнем и железом, ^[19] и уверяю вас, в основе этого явления лежит некий общий закон.

19

Имеется в виду один из известнейших шлягеров популярного немецкого певца и композитора Драфи Дойчера: «Можно сломать мрамор, камень и железо, но только не нашу любовь…»

Он поднял пистолет. Я не видел, куда он целится — в меня, поверх меня, рядом со мной; я видел только собственное отражение в его очках. Он выстрелил. У меня за спиной, на бывшей аптекарской полке, где теперь стояли мои книги и пластинки, разбился бюст дантевской Беатриче, произведение одного мюнхенского скульптора начала века.

— Видите, вот вам пример недолговечности мрамора. Со всякой живой тварью дело обстоит приблизительно так же. Только не остается осколков. — Он опять поднял пистолет.

Я не стал гадать, действительно ли он целится в Турбо или мне показалось. Я вскочил и отбил его руку в сторону. Он ударил меня рукояткой пистолета по лицу и толкнул меня на диван. Турбо сердито мяукнул и ускакал прочь.

— Еще раз дернетесь — пеняйте на себя! — зло прошипел Зальгер. Но тут же, рассмеявшись, покачал головой. — Глупый старик…

Я почувствовал на губах вкус крови.

— Итак, где Лео?

— Я не знаю. У меня были кое-какие догадки, но ничего конкретного. Я не знаю, где Лео.

— Прошло всего три дня, с тех пор как мы говорили по телефону. И вы уже забыли, где Лео? — спросил он с наигранным удивлением.

— Я тогда сказал это просто так, подбросил вам в качестве наживки. Я не забыл, где Лео, — я этого не знал. Наживка, понимаете? Мне просто стало как-то не по себе оттого, что я вас ни разу не видел.

— Вы что, принимаете меня за идиота? — крикнул он, и его голос сорвался на визг.

Но он в ту же секунду успокоился, улыбнулся и покачал головой. Он встал, подошел ко мне вплотную, дождался, когда я подниму голову, и ударил по лицу — той же рукой, в которой держал пистолет. Боль обожгла щеку и подбородок.

Он не терял самообладания, когда кричал. Он кричал с холодной головой. Я испугался. Я представления не имел, как…

Вдруг раздался звонок в дверь. Мы оба затаили дыхание. Позвонили еще и еще раз. Потом принялись стучать.

— Герд! Открой! — раздался голос Бригиты. — Почему ты не открываешь? Что у тебя там происходит? — Она увидела полоску света под дверью.

Мой гость пожал плечами.

— Ну что ж, отложим до следующего раза. — Он вышел из комнаты.