Обман

Разговаривая таким образом, Фриц, к неописуемому удивлению Фишера, да и Маккоуна тоже, добился результатов, которые превзошли все их ожидания. Решив, что пора предъявить продукт своего труда, Ранке оторвал свой взгляд от ребенка и бросил в их сторону:

— А теперь слушайте и удивляйтесь!

Снова повернувшись к Оленьке, он спросил:

— Так как же зовут тебя, девочка?

— Лена Шереметева, — открыв глаза, ответила Оля.

— Да ты можешь сесть, — сказал горбун и переспросил: — А разве тебя звать не Олей? Олей Юсуповой?

Оленька села и уверенно ответила:

— Нет, я — Лена Шереметева.

Ранке самодовольно ухмыльнулся и спросил, указав на Фишера и Маккоуна:

— А что это за дяди? Ты их знаешь?

Посмотрев на них так, словно видит в первый раз, Оленька отрицательно замотала головой:

— Нет, не знаю.

— И никогда не видела раньше? — сдвинув брови, строго спросил Ранке.

— Никогда, — испугавшись, ответила Оленька и заплакала.

— Ладно, не плачь! Можешь смотреть телевизор, — уже более мягко приказал ей гипнотизер и сделал знак Фишеру с Маккоуном, чтобы вышли.

По пути в гостиную, потрясенный увиденным, Фишер, не сразу придя в себя, с тревогой спросил:

— И как долго это будет с ней продолжаться? Лолита не заболеет?

— Через несколько дней все пройдет без следа, — успокоил его чародей Фриц.

— Однако до суда ее нежелательно беспокоить, — настоятельно порекомендовал он на прощание.

— Хорошо, я это передам жене и распоряжусь, чтобы Лолите ужин и завтрак принесли в детскую, — заверил его Фишер.

Очень довольный, он вышел проводить их на широкое крыльцо дома.

— Ценный субъект! — бросил он стоящему рядом адвокату, глядя, как маленький гипнотизер, открыв заднюю дверцу, садится в салон «кадиллака».

— Ты в этом убедишься завтра на суде! А еще, когда получишь от меня смету на оплату расходов, — самодовольно усмехнулся Маккоун, пожимая ему руку.

Большой зал с высокими окнами, где проходило заседание окружного суда, был набит до отказа. Это объяснялось тем, что еще задолго до него пресса проявила большой интерес к необычному процессу и оживленно комментировала его ход. Даже на телевидении ему уделили внимание в популярном ток-шоу, и видные политики и общественные деятели высказывали различные мнения.

К радости Генри Фишера, его опасения насчет единодушного порицания со стороны общества, как известно, питающего завистливую ненависть к богачам-толстосумам, не оправдались. Лишь в ряде газет благотворительного и церковного толка, появились статьи выражающие сочувствие пострадавшим родителям. Большинство же публикаций и выступлений осуждало полунищую Россию за торговлю детьми и выражало сочувствие американским гражданам, которым за свои добрые дела приходится расплачиваться судебными исками и другими неприятностями.

В своей пылкой, но немного занудной речи адвокат, представляющий истца, подробно рассказал залу историю похищения сестер-близнецов Юсуповых, не жалея красок на описание страданий маленьких девочек и их родителей, чем неплохо подогрел присутствующую на суде публику и журналистов. Следуя своему стратегическому плану, Гордон Смит особенно упирал на право удочеренной Фишерами Оли Юсуповой самой определить свою судьбу.

Умышленно не оспаривая это право, хитрый и коварный Дэвид Маккоун в своей речи, дабы сыграть на патриотических чувствах судей и публики, сделал акцент на неблаговидном поведении иностранцев, которые сначала, как кукушки, подкидывают своих детей богатым американцам, а потом сутяжничают, нарушая покой усыновителей и их воспитанников.

Оба адвоката были очень красноречивы, умели установить контакт с залом, и публика попеременно склонялась то в одну, то в другую сторону. Кульминация наступила, как и планировал адвокат Юсуповых, когда начался опрос главных свидетелей, и Гордон Смит попросил, чтобы была приглашена похищенная Оля Юсупова. Этому категорически воспротивился, тоже следуя своему хитрому плану, Дэвид Маккоун.

— Ваша честь! Мой клиент, как законопослушный гражданин, привез на суд приемную дочь, которая не является той, кого ищут наши истцы. Об этом убедительно свидетельствуют представленные суду документы. Поэтому, взывая к вашей человечности, он просит не тревожить несчастного ребенка, нервная система которого может не выдержать таких перегрузок!

— Эти бумаги — искусно сфабрикованная липа! — вскочив с места, заявил Смит. — Нами представлены подлинные документы Оли Юсуповой и письменные свидетельства того, что ее переправил в США по заказу Фишера ныне покойный Джеймс Ричардсон.

— Подделка наших документов не доказана, — возразил ему Маккоун. — Есть лишь ряд замечаний экспертов, но сомнения, а вам как юристу это известно, трактуются в пользу обвиняемых. Я категорически возражаю против опроса приемной дочери моего клиента!

— Вот видите, Ваша честь? — громогласно воззвал больше к публике, чем к судье адвокат Смит. — Этот отказ — косвенное подтверждение правоты истца. Они просто боятся, что девочка признает своих родителей, и все станет ясно. Я настаиваю на ее вызове!

Настроение зала резко качнулось в его сторону. Раздались возмущенные выкрики:

— Привести свидетельницу! Они боятся показаний ребенка!

Хорошо проплаченный Фишером судья бросил растерянный взгляд на его адвоката, и Маккоун величественно поднявшись с места, остановил шум жестом руки:

— Прошу успокоиться, господа! Мы нисколько не боимся показаний нашей девочки, так как истина на нашей стороне. Мы просто всерьез опасаемся за ее здоровье. Очень жаль, что ваше любопытство сильнее чувства гуманности, — мягко укорил он зал и с достоинством сел, театрально махнув рукой.

— Теперь все будет в порядке, — обрадованно шепнул Смит, обернувшись к сидящим за его спиной Юсуповым. — Нам только этого было и надо!

Все взоры обратились на двери, в которых показался судебный пристав, держа за руку стройную девочку с золотоволосой головкой и яркими синими глазами. Он подвел ее к свидетельскому месту, и сидевшая в первых рядах, очень похожая на нее красивая дама, не выдержав, воскликнула:

— Доченька! Родная моя! Неужели ты не узнаешь свою маму?

Девочка повернула голову на крик, но никак не отреагировала.

— Итак, как тебя зовут? — не скрывая своей радости, торопливо спросил ее судья. — Назови имя и фамилию.

— Шереметева Лена, — глядя прямо перед собой, произнесла девочка так четко, что слышно было в дальнем углу зала.

Сразу поднялся невообразимый шум. Светлане Ивановне сделалось дурно, и Михаил Юрьевич бросился к ней, едва успев подхватить на руки теряющую сознание жену. А Петр, вскочив с места, отчаянно крикнул: