Обманчивый блеск мишуры

Он долго и подробно объяснял ей, насколько точно пытается восстановить Холбедз и каких чудовищных затрат времени и денег это требует. Пока удалось проследить судьбу портретов и выкупить их, обить стены шёлком, отчистить панели, воссоздать прежний вид потолков. Быть может, в реставрационном пылу Хилари откопал в какой-нибудь коллекции поблекших викторианских гравюр и набросок этого поля с жестикулирующим пугалом на среднем плане.

Трой обогнула поле и вскарабкалась на крутой склон. Болота наконец-то остались позади, тропинка перешла во вполне сносную дорогу. Трой неторопливо двинулась по ней в направлении расступающихся холмов. С этого места открывался прекрасный вид на поместье Холбедз. Трой полюбовалась строгими пропорциями дома, похожего на букву “Е” без средней чёрточки. В библиотеке висела гравюра восемнадцатого века, так что Трой без труда представила себе вместо царящего запустения террасы, дорожки, искусственные горки, пруд и ухоженные газоны. Затем она отыскала взглядом на западном фасаде своё окно с безобразными останками оранжереи под ним. Из нескольких труб на крыше клубами вырывался дым, до Трой долетел запах горящих дров. На переднем плане уменьшенный перспективой пигмей — Винсент — катил свою тачку. На заднем плане бульдозер медленно расчищал дорогу под грандиозные реставрационные планы Хилари. Там ещё высились остатки размётанного бомбой рукотворного холма, воздвигнутого некогда причудой хозяев над изящным озерцом. Именно его восстановлением и занимался бульдозер: он выскребал дно будущего пруда и сдвигал землю в бугор, вершину которого, без сомнения, увенчает когда-нибудь “Каприз Хилари”.

Разумеется, думала Трой, это будет очень красиво, однако существует большая разница между “ещё есть” и “так было”, которую не сотрут — во всяком случае, для него — никакие газоны, пруды и скульптуры.

Трой отвернулась и зашагала навстречу северному ветру.

Вдруг её глазам предстала иная картина, размытая, словно изображение слайда на экране, когда в диапроекторе сбивается резкость. У её ног лежал Вэйл, буквально — “Дол”, и Трой подумала, как же это мягкое поэтическое слово неуместно при данных обстоятельствах, поскольку относится не только к долине, но и к тюрьме с её пересохшими рвами, заборами, сторожевыми вышками, плацами, бараками и рядами труб. Вид тюрьмы, похожей отсюда на макет, заставил Трой вздрогнуть. Её муж иногда называл Вэйл “Домом, где разбиваются сердца”.

Ветер полными пригоршнями швырял ледяную крупу и тут же уносил её прочь косыми полосами, отчего вид на тюрьму казался однотонной гравюрой.

Прямо перед Трой высился дорожный знак: “КРУТОЙ СПУСК. Опасные повороты. Лёд. Сбросить скорость”.

Словно наглядная иллюстрация к этому предупреждению, со стороны Холбедза тяжело подъехал по крутой дороге крытый фургон, притормозил рядом с Трой, лязгнул передачей и осторожно пополз в Вэйл. За первым же поворотом он исчез, но на дороге вскоре появился человек в громоздком макинтоше и твидовой шляпе. Он поднимался на холм. Когда он вскинул голову, Трой увидела раскрасневшееся лицо, седые усы и голубые глаза.

Она уже собиралась повернуть назад, но теперь это было бы неловко, поэтому Трой помедлила. Мужчина поравнялся с ней, приподнял шляпу, поздоровался и, поколебавшись, добавил:

— Крутой здесь подъем. Голос был приятным.

— Да, — согласилась Трой. — Я, пожалуй, сыграю отбой. Я поднялась сюда со стороны Холбедза.

— Тоже довольно сложно, не правда ли? Хотя, конечно, не так, как с моей стороны. Простите, пожалуйста, но не вы ли знаменитая гостья Хилари Билл-Тосмена? Моё имя Мачбенкс.

— О, да. Он говорил мне…

— Я почти каждый вечер поднимаюсь сюда, чтобы потренировать ноги и лёгкие. Знаете, очень хочется выбраться из низины.

— Могу себе представить.

— Да. Хотя затея не из лёгких, не так ли? Но я не имею права удерживать вас дольше на этом зверском ветру. Надеюсь, мы ещё увидимся у рождественской ёлки.

— Я тоже на это надеюсь.

— Вам, наверное, кажутся странными порядки, заведённые в поместье?

— По крайней мере, непривычными.

— Конечно. Но я, знаете ли, целиком за это. Целиком и полностью.

Майор ещё раз приподнял свою влажную шляпу, взмахнул палкой и отправился восвояси. Снизу из тюрьмы донёсся звук колокола.

Трой вернулась в Холбедз.

Они с Хилари выпили чаю, уютно устроившись перед горящим камином в небольшой комнате, которая, как пояснил Хилари, была некогда будуаром его пра-прапрабабушки. Её портрет висел над камином. Судя по изображению, это была довольно вредная старая леди с чертами, отдалённо напоминающими черты самого Хилари. Комната была обита шёлком цвета зелёных яблок, окна украшали шторы с розами. Обстановка состояла из защитного экрана, французского столика, нескольких элегантных стульев и обилия фарфоровых безделушек.

— Я уверен, — сказал Хилари, проглотив кусок горячей булочки с маслом, — что вы считаете этот покой чересчур женственным для одинокого холостяка. Но он ждёт свою хозяйку.

— Вот как?

— Да. Её зовут Крессида Тоттенхейм, и она тоже приедет завтра утром. Мы собираемся объявить о нашей помолвке.

— И на что же она похожа? — спросила Трой, успевшая понять, что Хилари предпочитает прямые вопросы.

— Ну…, дайте подумать… На вкус, пожалуй, солоновата с лёгким ароматом лимона.

— Как жареная форель?

— Я могу сказать только одно: она не похожа ни на кого и ни на что.

— А все-таки?

— В таком случае она похожа на то, что вам наверняка захочется нарисовать.

— Ого! Вот откуда ветер дует?

— Да, причём сильно и неуклонно. Погодите, пока вам не представится возможность взглянуть на неё, а затем скажете, не возникло ли у вас желания принять ещё один заказ от Билл-Тосмена, причём на сей раз гораздо более приятный. Вы обратили внимание на пустое пространство на северной стене обеденного зала?

— Да.

— Оно предназначено для портрета Крессиды Тоттенхейм.

— Понятно.

— Она настоящая красавица, — произнёс Хилари тоном беспристрастной оценки. — Подождите, и вы сами это увидите. Кстати, она принадлежит театру…, то есть почти принадлежит. Она посещала академию, а затем перешла к занятиям неким “органическим экспрессивизмом”. Я пытался возражать, что это бессмысленный, неуместный и неблагозвучный термин, однако мои слова не произвели на Крессиду ни малейшего впечатления.

— И чем же они там занимаются?

— Насколько могу судить, они снимают с себя одежду, что в случае Крессиды может только доставлять удовольствие, и закрывают лица бледно-зелёными вуалями, что, опять-таки по отношению к Крессиде, является нелепым искажением исходного материала. Это положительно портит все впечатление.

— Забавно, но непонятно.

— К сожалению, тётя Клу не совсем одобряет Крессиду, хотя она очень нравится дяде Блоху. Он опекает её с тех пор, как её отец, младший офицер, был убит в оккупированной Германии, спасая жизнь дяде.

— Понятно.

— Знаете, чем вы мне нравитесь, если оставить в стороне ваш безусловный талант и особое художественное чутьё? Полным отсутствием так называемого украшательства. Вы — замечательное явление целого периода в живописи. Честное слово, не будь Крессиды, я бы непременно начал ухаживать за вами.

— Что полностью лишило бы меня необходимого для художника душевного равновесия, — веско произнесла Трой.

— Вы предпочитаете не сближаться с людьми, которых рисуете?

— Это мой главный принцип.