Обмани смерть

— А что дальше с этим Ермаковым стало? — после короткой паузы спросила Даша. Ее смущал и немного раздражал второй непонятный ей интонационный слой этого рассказа. Не возмущение, не одобрение, а что-то другое, тяжелое, страшное и неприятное как налипшая на лице паутина. Девушка машинально как умылась, вытерла лицо ладонями.

— Его убили, — с той же странной неопределенной интонацией, сказал Обмани смерть и продолжил, — в зону ответственности нашей роты, входила пятидесятикилометровая часть дороги по которой автоколоннами от советской границы доставляли грузы для нашей части, соседней мотострелковой дивизии и вертолетного полка. Духи постоянно дорогу минировали. Подрыв машин, обстрел колонны из засады, без этого редко хоть один рейс обходился. Грузовые машины были без брони и несмотря на сопровождающую колонны бронетехнику ребята водители из дивизионного автобата и наши из автороты часто гибли, потерь у них было больше чем в боевых подразделениях. На нашем участке подрывов и нападений не было. Как только колонна в зону нашей ответственности входит, их три БМД встречают и сопровождают. Экипаж: механик — водитель; оператор — наводчик; командир в машине сидят, одно отделение десантуры на внешней броне, а в десантном отсеке — заложники. Так и сопровождали, без потерь. Боялись в нас стрелять, знали, если что никому пощады не будет. И у нас вся рота как заразилась этой ермаковской беспощадностью, бесстрашием, этим сознанием и таким волнующим ощущением власти над чужим страхом. Я тоже хмеля этой отравы испил. А что? Все правильно, у нас то потерь нет и колонны пока мы их ведем, тоже спокойно идут. Как то соседнем участке расстреляли три машины перевозившие в составе колонны цистерны с авиационным керосином. Били по ним из винтовок бронебойно зажигательными пулями. Водилы даже из кабин выскочить не успели, заживо пацаны сгорели. Батальон мотострелков бросили на прочёсывание, но они никого не нашли. Ермаков по собственной инициативе берет своих «лейб-гвардейцев» и каждую ночь мы уходили на соседний участок минеров ловить. Оставим замаскированную БМД в выемке у дороги, а уж дальше своим ходом в духовских халатах, но с нашим штатным оружием. Пять человек по одну сторону дороги, пять по другую. Днем в расположении отсыпались, вечером тренировка по захвату «языков», а ночью опять в поиск. Сначала страшновато было, потом вроде как привыкли. На вторую неделю взяли мы трех минеров, живьем. Они и ахнуть не успели, как с двух сторон по ним из шести стволов, поверх голов, длинными очередями огонь открыли, а группа захвата из четырех бойцов их уже лежащих и парализованных от страха, вязала. Ермаков сам группу захвата вёл, любил он это дело, нравилось ему свою силу и удаль показывать. Тот «язык» которого я брал и вязал, пацан лет шестнадцати обмочился от страха. Привозим их в расположение роты. Ермаков духов лично допрашивает, из канцелярии роты только визг доносился. Потом пленных уже связанных выволакивают, в десантный отсек БМД сажают, и мы на командирской машине в кишлак едем. Собираем местных, те в панике. Ермаков их успокаивает, от вас не стреляли и вам ничего не грозит. Из отсеков БМД бойцы выволакивают связанных пленных, и по приказу Ермакова один боец достает из машины бензопилу «Дружба». Ермаков говорит: «За минирование дорог руки отрубать буду, пусть ваши духам так и передадут» пилу заводят и… отказалась «лейб-гвардия» этот приказ исполнять, один на другого смотрят, мнутся, бензопилу воин на землю бросил, та заглохла. Ермаков побледнел аж до синевы, глаза бешеные, молча прыг в БМДэшку и обратно уже с саблей. Сам рубил. Хрясь, хрясь и дух без рук, потом второго, третьего. Они сначала кричали, а потом когда кровью истекли, только хрипели. А нам Ермаков, с опущенной к земле сабли кровь стекает, тихо так говорит: «Ну всё суки, вам не жить» На обратном пути нас обстреляли. Ермакова убили. Пять пуль он получил. Командир части у нас неглупый полковник был и не стал выяснять почему у трупа в спине были пулевые отверстия калибра 5, 45 мм. Но уже через десять лет после демобилизации, мне рассказали, знал полковник, всё что у нас творилось. А тогда просто личный состав роты раскидали по другим подразделениям, а роту сформировали заново. Других таких случаев я не знал и таких офицеров как Ермаков больше не встречал.

— Это не я стрелял, — на молчаливый, как током бьющий вопрос ответил Обмани смерть и опять недобро улыбнулся, — у меня для таких поступков всегда «кишка была тонка», в бою это да, а так нет.

— А тот кто стрелял? — напряженно спросил Кольцов, — с ним что стало? Знаешь?

— Он вернулся домой живым, — немного помедлив, тихо ответил Петр, — потом стал пить, «подсел» на опий, его определили лечиться в наркологическое отделение психдиспансера, там он сошел с ума и умер. А вообще-то из «лейб-гвардии» Ермакова я последний кто еще жив. Двоих в Афгане убили. Остальные уже дома поумирали, кто от болезней, кого в мирное время убили. Одного «лейб-гвардейца» я в новостях ТВ мертвым видел, он у «чехов» отрядом боевиков командовал, а уничтожила этот отряд в двухтысячном году та десантная часть в которой он в Афгане в восьмидесятых служил. Вот и не верь после всего этого в судьбу.

— Даже не знаю, что и сказать, — растерянно произнесла Даша, — и винить никого не могу и оправдывать не хочу.

— Ты же будущий врач, — бледно улыбнулся ей Обмани смерть, — судить не твоё дело, твоё дело лечить. А по Ермакову… Знаешь, жизненного и профессионального опыта у меня теперь намного больше, чем у того восемнадцатилетнего пацана каким я был в Афгане, и теперь я думаю, что Ермаков был психически нездоровым человеком, а от войны и власти которую он сам себе присвоил, окончательно сошел с ума. Но я тебе сейчас не душу изливаю и твоё сочувствие мне не нужно, я тебе пытаюсь объяснить, что может стать с человеком, если он единолично присваивает себе право убивать. Ермаков в рамках своей «идеи» тоже действовал вполне разумно, устанавливал «справедливость» как мог, так как ее понимал лично он. Опасное это дело, устанавливать справедливость и убивать всех кто с тобой не согласен. Эти люди душевнобольные.

Даша глубоко вздохнула, расслабила напряженные мышцы тела, упражнение на сосредоточение в статическом положении «стрельба стоя» на сегодня закончено. Девушка аккуратно положила на пол утяжеленный макет винтовки. Перевернула стоявшие на столе песочные часы. Проходящий через горловину сосуда песок начал новый отсчет времени. Одна минута тридцать секунд, разобрать винтовку, закрепить ее части на теле, зачистить следы пребывания на учебной позиции. Все эти действия Даша выполняла аккуратно почти автоматически и думала. Тот рассказ или давний спор который Петр Николаевич вел с самим собой, был ей не понятен. Она вообще его не всегда понимала. Все же решено, чего тут болтать? Все эти разговоры только расслабляют, заставляют колебаться, сбивают с цели. Всё решено, она готова выйти на огневой рубеж и убить человека. Диагноз поставлен, лечение назначено, а что при операциях льется кровь, знает любой хирург. Даша умело и уверенно держала в руках винтовку, так же как раньше после долгих занятий волевым усилием научившись преодолевать брезгливость и отвращение, умело держала скальпель при вскрытии гнойников на человеческих телах. Вытекал гной, шла кровь, накладывалась антисептическая повязка, потом больной кричал от боли во время перевязок, когда отдирали присохшие к ране бинты. А затем выздоровев уходил. Иногда говорил: «Спасибо сестрица!» и неловко пытался сунуть коробку конфет, дешевую косметику или мятую денежную бумажку в конверте, а чаще уходил молча. Но он уходил здоровым. Теперь для нее скальпель это винтовка, им она будет отсекать гнилую плоть общества. Даша перед тренировкой намеренно вызывала воспоминание о том как насиловали ее, она всегда помнила ту ночь в больничной палате когда духовно и физически изнасилованная девочка тоненьким, сломанным голосом рассказывала как резала себе вены тупым ножом. Целясь она представляла эту холеную, довольную, лоснящуюся харю насильника и других таких же как и он, уверенных в своем праве с хрустом ломать, а потом и топтать человеческие тела. А вот теперь она пуля, она отмщение, это она летит по нарезам ствола и разрываясь на части рвет чужую плоть, она смерть.

Многие полагают, что подготовка снайпера это сверхсложная задача. Это не так. Научить обычного человека стрелять, разбирать и собирать оружие, вполне возможно за несколько учебных часов. Научить из стрелкового оружия с нарезным стволом точно поражать неподвижные или медленно передвигающие цели в различных топографических условия при наличии снайперской оптики, это неделя интенсивной стрелковой подготовки. Дальше все зависит от индивидуальных способностей стрелка. Большинство остается на этом начальном уровне, немногие достанут цель пулей в любом месте, из любого положения, за время отведенное от прицеливания до нажатия на спусковой механизм. Это отличные стрелки, у которых есть так называемое «чувство выстрела». Но для настоящего снайпера и это не главное, снайпер это убийца, основное для него это мотивация, для чего ты хочешь убить живое существо одного с тобой биологического вида.

Убить, уничтожить тварей захвативших наши города, вот для чего она взяла в руки оружие. А может не убить, а защитить? Защитить тех кто не способен к сопротивлению, защитить и подать пример, выстрелом сказать: «Я же смогла! Смотрите, как они боятся нас, а вам кто мешает?»

На сегодня тренировка закончена, Даша спрятала в шкаф макет-тренажер, подошла к окну комнаты, задумалась.

Я не психопатка, из рассказа Обмани смерть, — глядя через стекло окна на улицу, внушала себе Даша, — мне не нужна власть, я не ловлю кайф от чужого страха, я просто хочу нормально жить человеком, а не существовать добровольным рабом. Душевнобольная? Да! Но разве душа болит только у сумасшедших? Разве у нормального человека душа не может болеть? Может. У нее болит, у Кольцова болит, возможно и у других, таких же как и они. Только люди боятся показывать раны души. И лечат их кто как может.

Девушка опять вспомнила, как после разговора на пасеке, они возвращались в город вдвоем. Кольцов со своим помощником остались работать на пасеке. В машине Даша и Петр Николаевич не разговаривали. Петр не любил разговаривать, когда управлял машиной и Даша об этом знала. Обмани смерть довез девушку почти до дома, и вышел из машины проводить её до подъезда. Муниципальные власти как везде и всегда под предлогом экономии отключили уличное освещение и тесные дворы многоэтажек тонули в темноте. От дороги до дома триста метров. Триста метров темного страха по пустой улице. Почувствовав недоброе Обмани смерть замедлил шаг, напрягся, вытащил из пакета который он держал в левой руке, молоток и Даше намеренно спокойно:

— Готовься к бою или беги к машине.

— Я… — открыв сумку и нащупав ладонью скальпель хотела спросить Даша, но не успела.

Из темноты выскочило четверо, трое молодые парни, четвертая девушка. Напали бестолково, кучей. Даша выхватила из сумки скальпель, и как на тренировках ее учил Кольцов, разворотом вправо ушла с линии атаки. Крайнего к ней наотмашь быстро полоснула клинком по лицу, тот взвыл, ладонями закрыл глаза, из тонкого разреза хлынула кровь. Остальных стремительно перемещаясь бил Обмани смерть. Удар молотком по плечу одного, выпал нож, сломана кость. Удар молотком второго, сломана рука с кастетом. Нападавшую девушку это не остановило, прыжок на мужчину с молотком, удар ему в грудь ножом, тот уклонился полуоборотом влево и перехватив в руках молоток несильно двинул деревянной рукоятью в девице лоб, та обмякнув упала и заплакала. Отойдя от шока переломов, разом взвыли двое парней, зажимая ладонями лицо заскулил осевший на тротуар порезанный.

— Уходим, — оглядывая пустой двор приказал Обмани смерть и поторопил, — Даша быстрее двигайся.

— Может «Скорую» им вызовем? — убирая скальпель и доставая из сумочки мобильный телефон неуверенно спросила Даша.

— Нет, — отрезал Обмани смерть, — Нам лишние объяснения не нужны. Уходим. Спрячь мобильник, достань платок. Вытри руки, потом скальпель. Мобильник дома протрешь, ты его кровью заляпала.

— Дашка ты?! — взвыл порезанный, — Я же кровью изойду.

— Веня?! — услышав знакомый голос, наклонилась к порезанному Даша.

— Я, — выкрикнул порезанный, — Я! Перевяжи. Чё смотришь?

— Мы в садике в одну группу ходили, — растерянно забормотала Даша вставая на колени возле раненого и суетливо копаясь не отмытыми от крови руками в сумочке, — потом в школе в одном классе, у меня тут флакон с духами на спирту, да где же он, еще и платок чистый куда-то запропастился.

— На один горшок ходили, я тебе стихи писал, — заплакал Веня, — а ты меня ножом, а теперь даже перевязать не хочешь.

— Не ножом, скальпелем, — машинально поправила Даша, достав и прикладывая сложенный вдвое платок к кровоточащей резанной ране.

— Не занудничай, — всхлипнул Веня.

Прислуживаясь разговору к перестали выть парни с переломанными костями и только получившая удар в лоб девушка нервно дрожа худеньким телом не прекращала тихо и жалобно плакать.

— Петр Николаевич, — Даша снизу вверх смотрела на своего спутника, — у вас в машине аптечка, принесите.

— Нет, — холодно ответил Обмани смерть, — это опасно. Я отойду, а эти на тебя бросятся.

— Тащи аптечку сука, — истерично завопил парень со сломанной рукой, — не тронем мы твою блядь.