Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Обманы Локки Ламоры
Шрифт:

— Я хочу сказать, что до встречи со мной детям внушали: красть нехорошо. Поэтому мне приходится приложить немало усилий, чтобы приучить их к самой идее воровства. Понимаешь? Однако с тобой, похоже, не требуется подобной деликатности. Поэтому давай говорить напрямик. Ты ведь крал раньше, не правда ли?

Паренек кивнул.

— Еще до чумы, да?

Снова кивок.

— Даже так? А скажи-ка, милый мальчик… ты ведь не сейчас лишился родителей?

Глядя себе под ноги, малыш едва заметно покачал головой.

— То есть у тебя уже имеется опыт самостоятельной жизни? Тут нечего стыдиться, дитя мое, — вкрадчиво

заговорил Учитель, заметив колебания ребенка. — Наоборот, это поможет тебе заслужить всеобщее уважение у нас на холме. Если, конечно, ты на деле докажешь свои таланты.

Вместо ответа Ламора вытащил что-то из-под своих лохмотьев и протянул старику. Тот с удивлением посмотрел на два маленьких дешевых кошелька, которые легли ему на ладонь — засаленные, из толстой негнущейся кожи, затянутые грубыми шнурками.

— Где ты их взял? — спросил он.

— У стражников, — тихонько отозвался Локки. — Некоторые из них были так добры, что несли нас на руках.

Учитель отпрянул, будто его ужалила гадюка, и недоверчиво уставился на кошельки.

— Ты вытащил их у герцогских стражников?! У «желтых курток»?!

Локки снова кивнул — на этот раз гораздо бодрее.

— Ну да. Я же говорю: они брали нас на руки и несли.

— О боги! — прошептал Учитель. — Да ты можешь закопать всех, кто обитает здесь, Локки-в-честь-отца-Ламора! Очень даже легко!

5

— Представь, этот мелкий нахальный гаденыш нарушил Тайный Договор в первый же вечер, как появился у меня! — сокрушался Учитель.

Они с удобством устроились в садике Безглазого Священника, разбитом на крыше храма. Учитель держал в руке просмоленную кожаную кружку с вином. Вино было совершенно омерзительное — перестоявшая кислятина, чуть ли не уксус, и он усматривал в этом тайный знак: погоди радоваться, еще ничего не решено.

— Такого никогда не бывало, ни до, ни после того…

— Значит, кто-то научил его чистить карманы, но не объяснил про неприкосновенность «желтых курток». — Отец Цепп скривил губы. — Любопытно… в самом деле любопытно. Наш дорогой капа Барсави будет в совершеннейшем восторге от подобного экземпляра.

— И что интересно, я так и не выяснил, кто же это был! Мальчишка настаивает, что научился сам. Но пусть пытается впихнуть это дерьмо кому-нибудь другому. Прости, игрушками пятилетним сорванцам обычно служат полудохлые рыбешки и сухой коровий навоз. Подобный материал отнюдь не приспособлен для того, чтобы развивать ловкость рук малолетних воришек.

— И что ты сделал с этими кошельками?

— Что-что?! Стрелой понесся обратно на Огневую заставу, целовал им каблуки и лизал задницы до тех пор, пока губы не почернели. Пришлось объяснять капитану, что во всем виноват один из новеньких. Мол, мальчишка совсем зеленый и пока не выучил, что к чему у нас в Каморре. Я же, как только узнал, поспешил принести кошельки обратно, да не просто так, а с возмещением за ущерб… нижайше прошу прощения и рассчитываю на милосердие господина капитана… ну и так далее.

— И как, они согласились?

— Знаешь ли, Цепп, деньги настраивают человека на миролюбивый лад. Их треклятые кошельки едва ли не лопались от моего кровного серебра. А затем еще пришлось дать на выпивку каждому из патрульных, причем хорошо дать, чтобы хватило на всю неделю, и униженно просить пропустить по стаканчику за здоровье

капы Барсави. На том и столковались. Решили, что, конечно же, не стоит докучать ему рассказом о том, как обделался его верноподданный Учитель с пятилетним нарушителем Договора.

— Так-так… — протянул Безглазый Священник. — И все это, значит, произошло в первый же вечер твоего знакомства с моим неожиданным сокровищем?

— Мне так приятно слышать, как ты называешь своим этого маленького мерзавца! Просто музыка для ушей! Потому что я и в самом деле не знаю, как быть, Цепп. У меня бывали дети, которым нравилось воровать. Попадались такие, которым все едино — воруй, не воруй… Были и такие, которые волей-неволей смирялись, поскольку знали, что ничего другого они делать не умеют. Но никогда еще — в буквальном смысле никогда, хрен ему в душу! — я не встречал ребенка, столь жадного до воровства. Уверяю тебя, если он будет лежать с порванным брюхом, а к нему придет лекарь, то и тогда этот паршивец Ламора предпочтет стянуть у него иголку с ниткой и сдохнет, довольный собой. Он… он ЧЕРЕСЧУР вор.

— Чересчур вор… — задумчиво повторил Безглазый Священник. — Никак не ожидал услышать такую жалобу от человека, который натаскивает юных карманников.

— Можешь смеяться, но я тоже не ожидал, что когда-нибудь ее выскажу, — мрачно заметил Учитель.

6

Проходили месяцы. На смену Парфису пришел Фестал, его, в свою очередь, сменил Аурим. Летние грозы миновали, уступив место зимним затяжным дождям. Семьдесят седьмой год Гандоло превратился в семьдесят седьмой год Моргайте, Отца города, Повелителя петли и лопаты.

Ряды сироток из Огневого района, пришедших на Сумеречный холм, заметно поредели. Семеро из них, не слишком преуспевших в «деликатных и необычных» заданиях Учителя, окончили свои дни на Черном мосту перед Дворцом Терпения. Обычное дело; уцелевшие счастливчики были слишком заняты собственными деликатными и необычными занятиями, чтобы заметить исчезновение товарищей.

Вскоре Локки выяснил, что кладбищенская коммуна делится на две неравноценных категории — «уличных» и «форточников». Последние были небольшой группой избранных и трудились после заката. Эти ребята карабкались по крышам и дымоходам, проскальзывали в дома сквозь любые плохо закрытые отверстия и тащили все, что подвернется под руку — от монет и драгоценностей до оставшегося без присмотра окорока.

Мальчишки же и девчонки из «уличных» большими командами работали на улицах и мостах города в дневное время. Те, что постарше и поопытней, «ловцы», обрабатывали карманы и кошельки клиентов, в то время как младшие и неопытные «живцы» отвлекали публику — ревели по якобы пропавшей мамаше, разыгрывали приступы всяческих болезней или попросту метались по улице с истошными криками: «Держи вора!» — тоже действенный прием.

Каждый сиротка, вернувшийся с «дела», тут же становился добычей старших и более сильных товарищей. Ежедневная выручка проходила через руки местных забияк и лишь после этого попадала к Учителю. Тот оценивал добычу каждого работника и ставил подобающую отметку в своем зловещем списке. Учитель ничего не забывал — даром, что список существовал лишь у него в уме. Тот, кто отличился, получал еду, неудачникам же приходилось в тот вечер постараться вдвойне.

Поделиться с друзьями: