Обнаженная натура

— Все, кому нужно уйти, могут это сделать, — сказал Мемфис.

Дейл вышел, не сказав ни слова.

— Они были друзьями, — пояснил Роза, и это было достаточно,

— Патрисия! — обратился к ней Мемфис. — Тебе тоже нужно уйти?

— Нет; доктор. Я останусь. Я не знала его так хорошо, как Дейл, и есть еще… некоторых я знала лучше. Над ними я не хочу работать, и потому сейчас остаюсь.

Она отвернулась, бледная, со сжатыми губами, но решительная. Годится.

— Роза?

— Все о’кей, доктор. Не то чтобы я его знал, я просто как-то от раны охренел. Извиняюсь. — Он кивнул. — Все будет нормально.

И Роза стал щелкать фотоаппаратом.

Я обошла тело, чтобы ближе посмотреть на рану. Не то чтобы мне хотелось ее видеть, но она была странная. Конечно, находясь с другой стороны, я отчетливо видела внутреннюю поверхность правого бедра. Кто-то ее распорол от паха почти до колена. От бедренной артерии должны были остаться клочья. Через такую рану вся кровь вытекает за пятнадцать, много двадцать минут. Можно спастись, если рана достаточно низко, чтобы наложить жгут, и медицинская помощь близко. Но тот, кто его распорол, не предусматривал самоспасение с помощью походной аптечки.

Там, где он был когда-то мужчиной, осталось окровавленное… но нет, гениталии были нетронуты, или выглядели нетронутыми. Единственный способ проверить — потрогать и убедиться, а мне этого не так уж хотелось. Мне пришлось присматриваться пристальнее, чем хотелось бы, но я была права: раны шли не поперек гениталий, а все больше вокруг.

— Когда вы собираетесь смыть эту кровь?

— Да, — ответил доктор Мемфис, — мы рассмотрим раны получше, когда отмоем тело, но сперва мы хотели, чтобы это увидели вы.

Я уставилась на него:

— Зачем?

— Вы же эксперт по оборотням.

— У вас свои оборотни есть в Лас-Вегасе?

— Есть, но их не разрешено подпускать к жертвам нападения ликантропов.

— Понятно, у нас так же. Значит, вам придется обойтись мною.

— Если ваша репутация реальна, маршал Блейк, это не называется обойтись.

Я отвернулась от его слишком пристальных глаз. Он хотел, чтобы я раскрыла это дело. Чтобы помогла поймать тварь, убившую их товарищей. Помочь я хотела, но терпеть не могу ощущать давления. Неприятное чувство, что, если я пропущу какой-то след, уже никто его не найдет. Я подумала, не позвать ли Эдуарда, но не знала, смогу ли я вызвать часть своего резерва так, чтобы не явился весь. А с Олафом я сегодня дела иметь не буду, если в моих силах этого избежать.

Я всмотрелась в раны как можно пристальнее.

— Такое впечатление, что когтями провели через пах, но только туда и обратно, не раздирая. — Я поднялась и показала на разорванное бедро. — Не вот так.

— Оборотней было несколько? — спросил Роза.

Хороший вопрос.

— Не исключено, хотя я так не думаю. При таком тесном и личном контакте места для драки хватило бы только двоим. Я не отбрасываю такую возможность, но эти раны настолько выводят из строя, что не было нужды второму оборотню вступать в бой.

— Его звали Рэндолл Шерман. Рэнди, — сказал Мемфис

Я мотнула головой:

— В морге имен нет. Я только и могу действовать, потому что это тело; Мне жаль, что это был ваш друг, но я не могу думать о нем иначе, потому что тогда не смогу работать,

— Я думала, вам нужно имя, чтобы поднять мертвого, — сказала Патрисия.

— Да, но ни одно из этих тел поднято быть не может.

— Почему?

— Жертвы убийства первым делом бросаются преследовать убийц. Они увечат или убивают все, что оказывается на дороге. В том числе ни в чем не повинных людей.

— Вот как, — сказала она.

Я смотрела на останки сотрудника Рэндолла Шермана и проклинала Мемфиса, который сообщил мне имя. Не знаю, почему такая разница, но вдруг передо мной оказался человек, а не тело. Я заметила, что он был высоким и спортивным, много времени посвящал поддержанию формы. Было ему где-то за тридцать, но только-только. Столько работы, чтобы быть сильным, быстрым, лучшим — и вдруг какой-то монстр оказывается сильнее, быстрее и лучше только потому, что у него в крови болезнь. Сколько ни таскай железо, сколько ни набегай миль, никогда не будет человек равен оборотню. Несправедливо. Но правда.

— Какие волосы найдены на теле и на одежде? — спросила я.

— Человеческие звериной шерсти нет — ответил Мемфис.

Я посмотрела на него.

— Да, — сказал он. — Имеете право на удивленный вид. Я видал двух жертв оборотней, и там мы много шерсти нашли на обоих. Невозможно подобраться так близко и не оставить собственной шерсти, но оборотень очистил это тело, чтобы мы не узнали, кто он.

Я покачала головой:

— Не обязательно, док. Можно вычистить медяшку, но не одежду и кожу. Я видела место преступления. Чертовская была драка, и времени на такую чистку не было.

— Тогда что же сделала эта тварь? Она была в костюме?

Доктор коснулся собственной одежды.

— Сомневаюсь, — ответила я. — Но по-настоящему сильный оборотень может выполнять частичное превращение.

— Я знаю форму человековолка или человекокота, — сказал Мемфис.

— Нет, я о другом. Истинно сильные могут превращать только кисти рук и ступни в передние и задние лапы. Я видела, как один вервольф так лез по стене здания.

— Это было одно из ваших дел?

— Не знаю, что вы имеете в виду, но я видела, как он это делал.

— Вбивая когти в стену дома? — спросила Патрисия.

— Да.

— Ух ты! Темные очки человека-паука, — произнес Роза.

— Скорее Росомаха, — ответила я, — но принцип тот же.

— И он ушел, — сказал Мемфис.

— Временно, — ответила я.

— И как его поймали? — спросила Патрисия.

— Я получила разрешение на поиск одичавшего вервольфа с помощью цивилизованных. А потом я его убила,

— То есть как — убили? — спросила она.

— Как? Подошла и всадила ему пулю между детских синих глаз.

Она беззвучно открыла рот кружочком.

— Всего одну пулю? — заинтересовался Роза.

— Нет.

— Давайте к делу. Воспоминания маршала послушаем потом, когда поймаем нашего клиента,

— Простите, доктор, — сказала Патрисия.

— Виноват, док.

— Значит, вы думаете, это сделал очень мощный оборотень?

— Практически я в этом уверена, и тогда остается очень небольшой выбор подозреваемых. Ни в одном городе не найдется много оборотней, на такое способных. В большой группе одного вида — не больше пяти. В маленькой — один.