Обнаженная натура

Сложив в хозяйственную сумку всю эту дребедень, завернув термос в свитер и обмотав для верности плащом, Родионов двинулся к выходу. Постоял в раздумье у дверей, вернулся к столу и оторвал листок календаря. Подумал почему-то, не съесть ли… Сам поразился дикости помысла, сунул скомканный листок в карман и уже не отвлекаясь ни на что и не оглядываясь, пошел прочь из дома.

Уже на подступах к метро, в глубокой задумчивости обходя стоящий на остановке трамвай, он едва не угодил под встречный, который неожиданно перед самым носом с громом вылетел невесть откуда и чиркнул отскочившего Родионова скользким боком. А ведь хорошо известно, что перед всяким решающим событием в жизни человека судьба непременно устроит для него несколько предварительных проб и репетиций, намекнет, проведет бескровные учебные маневры…

А от метро ему пришлось все-таки возвращаться домой, именно за забытой впопыхах зубной щеткой Ирины. Вытащил ее из подставки в ванной и выронил из рук. Она же, словно спасаясь, отскочила куда-то под раковину, спряталась в полумраке за трубами, и он, пыхтя и шаря ладонью в этих проклятых мокрых дебрях, ткнулся всеми пальцами, всей своей дрожащей от досады пятерней в свежее кошачье дерьмо. Долго мыл руки и при этом душил его спазматический нервный смех. Кто-то шутил над ним, но слишком назойливо и пошло.

— Тупоумный, плоский юмор. — бормотал Павел Родионов, вытираясь подвернувшимся чужим полотенцем. Еще раз поглядел на себя в разбитое зеркало, подмигнул и, насвистывая, пошел к выходу.

Воистину, он не знал своей будущей судьбы.

Глава 4 Неофициальный визит

Не успел Павел Родионов завернуть за угол, как в противоположном конце пустынного переулка показалась приземистая фигура бегущего человека, одетого по-спортивному — в синие просторные трусы военного образца и в серую футболку с неясной, застиранной эмблемой на груди. Человек бежал медленно и сосредоточенно, время от времени поглядывая на секундомер, который держал в левой руке. Сверившись с секундомером, он прибавлял ходу, но ускорения хватало шагов на пять, после чего бегун снова переходил на задыхающуюся тяжкую рысь.

Добежав до двух железных рельсов, вбитых в землю и обозначающих границу дворика, он повернулся на месте всем корпусом и снова побежал по узкой асфальтовой дорожке, ведущей к крыльцу двухэтажного деревянного дома, из которого минуту назад вышел Павел Родионов. Здесь человек остановился и опять сверился с секундомером. По-видимому, результат его устраивал, потому что он удовлетворенно улыбнулся и с шумом продышался.

Из-под низенькой скамейки, зарывшейся в густые кусты сирени, за ним внимательно следил черный тощий кот, пригнув голову к земле и настороженно выглядывая из-под укрытия.

— Раз-два, взяли! — сказал бегун и взошел на крыльцо по трем ступеням. Возле двери он ненадолго замешкался, глубоко и жадно втянул ноздрями воздух и прижмурился.

— Эх, хороша жизнь! — воскликнул он с чувством, оглядывая двор, залитый солнцем. Его суровое лицо, изрезанное крупными морщинами, просветлело, он с удовольствием потопал по крыльцу крепкими ногами, обутыми в старые кеды. Что-то военное проступало во всей его плотной фигуре, в посадке головы, в развороте плеч. Седина светилась тусклой платиной в его коротком бобрике, из-под кустистых бровей весело смотрели на мир умные, думающие глаза. Словом, это был отменный старик, прекрасно сохранившийся, готовый к самой суровой борьбе за существование.

Пока он по-хозяйски оглядывал окружающее пространство, не торопясь вступить в дом, дверь внезапно с легким стоном распахнулась, показав сумрачную внутренность сеней, и оттуда высунулась сперва аккуратная дворницкая метла, а затем, пятясь по-рачьи, на крыльцо выступил маленький человек. Что-то удерживало его в дверях, он завозился и высвободил наконец колесо детской коляски и выкатил эту коляску вслед за собою. Вместо люльки для младенца к раме был прикреплен вместительный картонный ящик для мусора, украшенный надписью «Самсунг».

— А-а, Касымушка! — обрадовался физкультурник и хлопнул дворника по худой серой спине, отчего тот выронил метлу и едва не свалился в ящик. — Молодец!..

Человек, названный Касымушкой и молодцом, повернул страдальчески сморщившееся маленькое лицо, косо взглянул на кеды спортсмена и, ни слова не говоря, с великими предосторожностями слез с крыльца, погромыхивая дворницким инструментом. Спустившись на землю, он сейчас же преобразился — широко расставил кривые тонкие ножки, оттопырил локти и принялся ловко и умело орудовать метлой. Бегун одобрительно крякнул, кивнул головой и скрылся в глубине дома.

Спустя полчаса он, отмахав в своей комнате положенное число раз гантелями, поприседав, попрыгав со скакалкой и приняв в конце холодный душ, переоделся в старого образца галифе и заштопанную военную же бледно-зеленую рубаху, отправился на кухню заваривать утренний чай.

На кухне уже находился еще один житель квартиры — меланхолического вида малый лет сорока, который сидел на табурете у стола и с неодобрением наблюдал за бодрыми хлопотами соседа.

Над головою малого приклеен был к стене большой лист календаря за далекий и роковой 1985 год, с отклеившимися и обтрепанными углами.

Человек, сидевший на табурете, был худ, большенос и нечесан. Глаза его глядели уныло, тонкие нервные губы задумчиво сжимали дымящуюся сигарету, пальцы механически отбивали какую-то печальную дробь на столе. Это был сосед физкультурника и всегдашний собеседник — Георгий Батраков, попросту — Юрка Батрак.

— Завидую я тебе, Кузьма Захарович, — начал он неожиданно, обращаясь к бледно-зеленой сосредоточенной спине. — Россия гибнет, а тебе хоть бы хны… Бьют вас, бьют и в хвост и в гриву, а вы хоть бы вякнули…

— Захарьевич, — отозвался тот от плиты, подхватил заварной чайник и, развернувшись через левое плечо, шагнул к столу. — Захарьевич, дурья твоя башка! — подчеркнул он беззлобно. — Ты бы лучше вон кран починил…

— Спивается Русь, вот что… — Батраков раздавил окурок в консервной банке. — Бардак кругом, воровство…

— Ну, по-моему, это ты спиваешься, а никакая не Русь. — заметил Кузьма Захарьевич. — А насчет воровства тоже тебе скажу… Кто у меня полколбасы вчера с полки утащил?

— Это на закуску, а я вообще имею в виду… Нефть, газ, прочее… Алмазы… — Батраков опустил голову и тяжело вздохнул. — Эх, полковник, полковник, не удалась жизнь…

— Ты какой-то странный сегодня, Юрок. Угрюмый… С чего бы? — полковник Кузьма Захарьевич сощурившись внимательно поглядел на Батракова. — Опять запой?

— Тэ-э, — кисло отозвался Юра, — запьешь тут… Разве тут запьешь по-настоящему? Просто коньяк пил, «Наполеон». Отрава… Главное, сам привез, вот в чем штука. Фуру пригнал шефу, дай, думаю, возьму на пробу пару бутылок. В счет боя… Знаю ведь, что дрянь, не первый раз уже, а все-таки надежда. Вдруг по ошибке нормальный попадется…