Обнаженная
Шрифт:
– Вотъ онъ, лгунишка! – воскликнула она радостно, продолжая обыскивать отца. – Я нащупала его. Сейчасъ вытащу!.. Погляди.
Она была права. Художникъ забылъ, что вынималъ бумажникъ утромъ изъ стола, чтобы уплатить по счету, и по разсѣянности сунулъ его потомъ въ рабочую куртку.
Милита открыла его съ жадностью; это глубоко огорчило отца. О, эти женскія руки, дрожавшія при поискахъ денегъ! Онъ успокоился при мысли о крупномъ состояніи, которое скопилъ за жизнь, и о разноцвѣтныхъ бумагахъ, хранившихся въ одномъ изъ шкаповъ. Все это предназначалось для дочери и могло спасти ее можетъ быть отъ опасности, въ которую
Руки ея мигомъ завладѣли порядочнымъ количествомъ кредитныхъ билетовъ всевозможныхъ размѣровъ и сдѣлали изъ нихъ пачку, которую она сжала крѣпко пальцами.
Реновалесъ протестовалъ противъ ея насилія.
– Отдай деньги, Милита, не будь ребенкомъ. Ты оставляешь меня безъ гроша. Завтра я пришлю тебѣ сколько нужно; отдай теперь… Это-же форменный грабежъ.
Она уклонялась отъ него, выпрямилась во весь ростъ, отбѣжала отъ отца на почтительное разстояніе, высоко подняла руку надъ шляпою, чтобы спасти свою добычу, и громко разсмѣялась надъ своею шалостью… И не подумаетъ вернуть! Ни одной бумажки! Она не знала, сколько ихъ тутъ, но рѣшила пересчитать ихъ дома, убѣжавъ теперь поскорѣе, и потребовать на слѣдующій день недостающее.
Маэстро тоже расхохотался въ концѣ концовъ, заразившись ея весельемъ. Онъ бѣгалъ за Милитою, не желая поймать ее, грозилъ ей съ искусственною строгостью, называлъ ее воровкою, кричалъ о помощи. Такъ пробѣжали они по всѣмъ мастерскимъ. Передъ тѣмъ, какъ исчезнуть окончательно, Милита остановилась у послѣдней двери и властно подняла палецъ въ бѣлой перчаткѣ.
– Такъ завтра остальное. Смотри не забудь… Помни твердо, что это очень серьезное дѣло. Прощай, я жду тебя завтра.
И она исчезла, оставивъ въ отцѣ пріятное воспоминаніе о веселой бѣготнѣ въ мастерскихъ.
Конецъ дня прошелъ печально. Реновалесъ просидѣлъ до вечера передъ портретами жены, глядя на ея чрезмѣрно красивую голову, которая производила на него впечатлѣніе самаго удачнаго портрета. Мысли его окутывались мракомъ, надвигавшимся изо всѣхъ угловъ и застилавшимъ полотна. Только въ окнахъ мерцалъ еще слабый, туманный свѣтъ, перерѣзанный черными линіями вѣтокъ въ саду.
Онъ былъ одинокъ… одинокъ навсегда. Онъ пользовался, правда, любовью этой взрослой дѣвочки, которая только-что вышла изъ мастерской, веселая, безчувственная ко всему, что не льстило ея юношескому тщеславію и здоровой красотѣ. Онъ пользовался привязанностью этого стараго пса – Котонера, который не могъ жить, не видя его, но былъ неспособенъ посвятить ему всю свою жизнь и дѣлилъ свое время между нимъ и другими знакомыми, ревностно оберегая свою безшабашную свободу.
И это было все… Очень немного.
Старость приближалась. Онъ видѣлъ передъ собою рѣзкій, красноватый свѣтъ, который раздражалъ его глаза, и разстилавшійся передъ нимъ пустынный и однообразный путь отчаянія… а въ концѣ его смерть. Смерть! Каждый зналъ о ней; это была единственная твердая увѣренность у людей. И тѣмъ не менѣе люди проводили большую часть жизни, не думая, не вспоминая о ней.
Смерть походила на эпидеміи въ далекихъ странахъ, гдѣ люди гибнутъ милліонами. Объ этихъ
эпидеміяхъ говорятъ, какъ о совершившихся фактахъ, но безъ ужаса или страха. «Еще далеко до насъ; нескоро доберется».И самъ онъ не разъ говорилъ о смерти, но не проникаясь истиннымъ значеніемъ этого слова и чувствуя въ то же время, что онъ живетъ и связанъ съ жизнью иллюзіями и желаніями.
Смерть находилась въ концѣ жизненнаго пути; никто не могъ избѣжать встрѣчи съ нею, но всѣ откладывали это свиданіе. Тщеславіе, желанія, любовь, грубыя животныя потребности отвлекали людей отъ мысли о ней. Такъ лѣса, долины, голубое небо и извилистыя, зеркальныя рѣки занимаютъ путника и скрываютъ отъ него роковой конецъ странствія, черное, бездонное ущелье, къ которому ведутъ всѣ пути.
Для Реновалеса настали послѣдніе дни. Тропа его жизни стала пустынной и печальной, растительность бѣдной, роскошныя аллеи замѣнились сѣвернымъ мхомъ, жалкимъ и рѣдкимъ. До него долетало уже ледяное дыханіе мрачнаго ущелья, онъ видѣлъ его въ концѣ пути, шелъ прямо ко входу. Чудныя поля иллюзій съ цѣпями блестящихъ горъ, замыкавшихъ прежде горизонтъ, остались позади, а вернуться къ нимъ было невозможно. Никто не возвращается на этомъ пути назадъ.
Онъ провелъ полжизни въ борьбѣ за богатство и славу, надѣясь воспользоваться ими впослѣдствіи для наслажденія любовью… А смерть? Кто думалъ о такихъ вещахъ? Это было въ то время далекою и безсмысленною угрозою. Онъ считалъ себя предназначеннымъ для высокой миссіи; смерть не смѣла подступиться и придти раньше, чѣмъ работа его будетъ окончена. Ему предстояло еще въ то время много дѣла… И что же? Все было сдѣлано теперь и на его долю не оставалось человѣческихъ желаній. Bee y него было… Передъ нимъ не вставали больше химерическія укрѣпленія, которыя надо было взять штурмомъ. На очищенномъ отъ препятствій горизонтѣ виднѣлось только одно… забытая имъ смерть.
Онъ не желалъ видѣть ея. Передъ нимъ лежала еще довольно длинная часть пути, который могъ продлиться, смотря по силамъ путника, а y него были здоровыя ноги.
Но, о ужасъ! Идти впередъ втеченіе долгихъ лѣтъ, устремивъ взглядъ на мрачное ущелье, видя только его въ концѣ жизненнаго пути, и не имѣть возможности хоть на минуту избавиться отъ увѣренности, что именно ждетъ впереди, это было сверхчеловѣческою пыткою, которая несомнѣнно побудила бы его ускорить шаги и бѣжать бѣгомъ, чтобы кончить жизнь, какъ можно скорѣе.
Придите, обманчивыя облака, которыя застилаютъ горизонтъ, скрывая дѣйствительность, отравляющую хлѣбъ, омрачающую душу и заставляющую людей проклинать свое появленіе на свѣтъ!.. Приди, славный миражъ, который дѣлаетъ рай изъ мрачной пустыни послѣднихъ дней! Ко мнѣ, иллюзія!
И бѣдный маэстро искусственно раздувалъ послѣдній призракъ своихъ желаній, связывая съ любимымъ образомъ покойной всю силу своего воображенія и желая влить въ него новую жизнь частью своей жизни. Онъ хваталъ пригоршнями грязь прошлаго, всю массу воспоминаній, чтобы создать огромный, очень большой образъ, который занялъ бы всю дорогу, замкнулъ бы горизонтъ и скрылъ бы отъ него до послѣдней минуты мрачное ущелье въ концѣ пути.