Обноженный
Шрифт:
— Х-ха… «Убить»… Весь в Акима… Резов. Но — не умён. Мда… А сходи-ка ты сперва к Афоне. Да. Может чего и… Иди.
И Будда снова впал в свой «буддизм». Со стороны — туша дремлющая, а внутри… А фиг его знает, что у него внутри!
Глава 257
От одного дремлющего боярина я попал к другому такому же. Но княжеский кравчий Афанасий имел ноги нормальной длины и кривизны, поэтому не мог ни заложить их за уши, ни убрать на лавку в позу лотоса. Так что я попытался об них споткнуться… Реакция у него… упреждающая.
Факеншит! Не княжеский двор, а питомник крокодилов — вроде бы
— А, Рябинёныш! Бражку на продажу приволок? Я, пожалуй, пару вёдер возьму. В Акимовом застолье не худо пошла. Отдашь даром, на пробу.
— Я тебе и четыре ведра задарма отдам. Если посоветуешь — чего делать.
Описываю ситуацию, вижу — не новость. Пересказываю объяснения от Гаврилы — тоже знакомо. Даже не соблаговолил изобразить интерес и сочувствие. Тоже… дремать собрался.
— Господин кравчий! Ты, никак, невыспавши?
— Ты чего от меня хочешь, парнишечка? Чтоб я владыке Смоленскому указывал — как суд судить?
Сам — вальяжный, ухмылка — наглая, демонстрирует его превосходство и моё нагнутое состояние.
Чмо двенадцативековое…
Вспоминается мне — по контрасту, наверное, электротехника: для установления контакта нужна контактная пара. Устанавливаю контакт. Я — розетка, ты — вилка. На сегодня.
Подыгрываем, нагибаемся и припадаем. Дабы расположить этого… одноштырькового «вилкана» к благостному контакту.
— Да как можно! Господин княжеский кравчий! Я ж только мудрости взыскую, исключительно и положительно совета доброго! У боярина б`oльшего! У мужа, службы княжеской годами умудрённого! Просто совета, просто слова смысленного по делам моих мелочным.
Размечтался, Ванечка. Такого волчару лестью пробить… Да и не очень-то у меня получается. Искренности, душевности не хватает. Отвык, понимаешь. У себя в Пердуновке плакаться да ползать ни перед кем не надо было. Потерял навык, не могу с полпинка войти в образ. Слезы нету, дрожи в голосе не хватает, страха смертного, трепета душевного. Оббоярился, возомнил. «Человек — это звучит гордо». Только я тут не человек, а так… проситель, «розетка».
Кравчий смотрит как петух на червяка: то в одну сторону голову наклонит, то в другую. Ухмылочка ушла, серьёзным стал. Кажется, есть у него какая-то нужда. Не в дармовой бражке, а в чём-то серьёзном. Ну, дядя, давай, не тяни! Будем дело делать или глазки строить?
— Есть в нашей земле… городок один. Посадником там… человечек один.
И замолк.
Бли-ин! Как мне надоел этот психо-секс! Когда мою психику так… пролонгировано трахают!
Ну что ты из себя рентгеновский аппарат изображаешь?! Все мои кости — на месте. Давай, говори.
— Сидит там посадником тёзка твой — Иван. По прозванию — Кабел. Которому епископский чтец — шурин…
Шурин — это брат жены. У меня тоже был шурин. Которого я однажды чуть не пришиб вместе со своим собственным братом.
Мы с женой тихонько ушли со свадьбы, типа «на кровать слоновой кости положили молодых и оставили одних». И мы только-только… ну, типа, «первая брачная ночь»… А тут в дверь звонок. Я, было, подорвался по привычке… потом сообразил: чего это я? — «право ж имею!». А оно звонит и звонит… А в доме… — «оставили одних»… Пришлось-таки штаны одевать. Открываю дверь — стоят. Братцы наши меньшие… Два таких… придурка-подростка.
— А мы… это… ключ забыли…
Тут я в сердцах и сказанул глупость:
— В следующий раз — убью!
Немедленно по возвращению к своей «молодой», «законной»
и «единственной» получаю в лоб вопрос:— Ну и когда ты планируешь следующий раз? В смысле — следующую свадьбу?
Мда… мне эту обмолвку много лет потом вспоминали. Может, поэтому у меня и другой жены не было? Чтобы на другого шурина не нарваться? А здесь этих шуринов… Как деверей. И один из них — кабельный шурин. Или правильнее — кабелский? Кабловский? Кабеловский? Кабельчий?
«Кабел» — в смысле «кабель»? Конструкция из одного или нескольких электрически изолированных проводов-жил, заключённых в общую оболочку? В «Святой Руси»?! Откуда?! Или что-то более привычное, исконно-посконное?
— «Кобель» — по бабам, что ли, кобелирует?
Афанасий непонимающе уставился на меня. Потом, постепенно раздражаясь, заговорил быстрее:
— Причём здесь это?! Кабел — тумба, или кол, или столбик короткий. Для охраны причала или ещё чего. Не сбивай!
Афанасий разогнался, было, обругать меня да надавать подзатыльников, как и надлежит поступать «мужу доброму» с отроком неразумным. Но, увидев мою злокозненную физиономию — осадил. Извини, Афоня, но позиция розетки мне не нравится. А при несовпадении розетки со штепселем… искры летят. Вплоть до короткого замыкания. Ты уже говорить начал — теперь давай-давай.
Да, я оказался прав — Афанасий решение принял, и остановиться ему нелегко. Он продолжил уже более спокойно и деловито. Хотя и издалека.
— Торговый путь «из варяг в греки» — слышал? Ещё проще: Ильменьская Ловать и Верхняя Двина. Там пути сходятся, лодии — переволакиваются, купцы — торг ведут. Стоят там три городка: Усвят на Усвяче, Луки на Ловати, Торопец — на Торопе. Торопец один даёт в казну 400 кунских гривен в год. Все городки — с той стороны Двины. А вот с этой… Между Двиной и Днепром на нашей земле два лодейных хода: старый — западный, и новый — восточный.
Чего-то я не понял. «Из варяг в греки» — слышал. Из Балтийского моря в Чёрное. А причём здесь Западная Двина? В «Повести временных лет» в качестве части маршрута — вообще не упоминается. Но ведь географию никто не отменял: какой-то кусок пути торговые караваны по ней идут. Ну и что? И какие тут «два хода»? Это ж основной средневековый торговый маршрут. «Становой хребет Святой Руси»! Этот «хребет» чего — «гнулся»?
— Старый ход идёт по Каспле по всей длине от Двины до истока. До озера Касплянского. Оттуда волок в Катынь. По ней — в Днепр. Смоленск-то прежде там стоял. Потому и звался так — после тяжёлого волока лодки смолили наново. Там и жальник огромный, с языческих ещё времён. Там гости иноземные, арабы разные, ещё за полста лет до Рюрика ходили. Большой город был. Но поспорил с Ярославом Хромцом. Тот тут, на этих горах, свой погост поставил. Вот людишки сюда, под княжью руку, и перебрались. И стали новым ходом c Днепра в Двину хаживать — восточным. А старый Смоленск теперь Гнёздовым зовётся.
Забавно. Нас учили, что города образуются под действием непреодолимых объективных экономических законов. Типа наличия полезных ископаемых или перекрёстка торговых путей, морской гавани или горного прохода. Но как-то все забывают, что всякая «малина» — место, где ворьё тратит награбленное — тоже объективно и непреодолимо экономически привлекательно.
Ой! Виноват! «Место» — где власть тратит налоги, собранные в других местах. Так, на римских налогах, поднялись Майнц и Кёльн, схоже — столицы древних китайских империй. Да, собственно, и Москва с Петербургом — отсюда же.