Оболганная империя
Шрифт:
Помнится, как в шестидесятых годах под сурдинку "физиков и лириков" муссировалась в печати фамилия Ландау как несравненного гения-физика с неземным даром сверхскоростного мышления. Певец этой особой популяции "физиков-теоретиков" Д. Гранин в своем романе "Искатели" вывел Ландау под именем Данкевича, Дана - как "просто" зовут обожающие его ученики (видимо, знающие особую миссию колена Данова). "Поспеть за ходом мысли Дана было невозможно... Дан двигался огромными прыжками". Один из его поклонников говорит о нем: "А ты знаешь, как он мыслит? Это молния". Известно высказывание Эйнштейна о том, что в течение двух лет, предшествовавших 1916 году, когда появилась общая теория относительности, у него в среднем возникала одна идея каждые две минуты, и каждый раз он отвергал эти идеи, заменяя их новыми. Сколько же идей провертелось в теоретической голове за эти два года... под силу справиться, пожалуй, лишь компьютеру... [5] Впрочем, в этих немыслимых мыслительных прыжках-полетах возможны явные конфузы, что и случилось с такого же рода интеллектуалом Матиссеном в "Эфирном тракте" А. Платонова. Инженер-агроном Матиссен убежден, что одной только мыслью, одним только словом "о-р-о-си-т-ь" можно без всякого приложения сил полить капустный участок.
5
А. И. Солженицын с гордостью говорил своему западному биографу о своей жене Наталье Светловой (математике по образованию): "Она думает со скоростью ЭВМ... В мгновение она способна найти самый сильный аргумент... У нее всегда много идей о том, как действовать и как ответить..."
Любопытно, как научный революционизм соединяется в этих людях с радикализмом общественным, политическим. Тот же Ландау в 1938 году в возрасте тридцати лет был арестован как автор листовки, призывающей к свержению Сталина - "фашистского диктатора", "сталинского фашизма", к "решительной борьбе против сталинского и гитлеровского режима", против "сталинских палачей, способных только выдумывать нелепые судебные процессы о несуществующих заговорах", и т. д. Молодой ученый призывал "организовываться", "вступать в антифашистскую Рабочую партию и налаживать подпольную технику" и т. д. (Подлинность авторства Ландау в составлении этой листовки не подвергалась сомнению даже в девяностые годы. "Известия ЦК КПСС", № 3, 1991.) Молодого физика, не такого уж чудака-теоретика, призывавшего "сбросить фашистскую диктатуру Сталина", - Иосиф Виссарионович нашел возможным пощадить, отдав его на поруки академику Капице (хлопотавшему за него). С учетом этой революционности физика нам понятнее будут его научные амбиции.
В литературной среде еще нагляднее, пожалуй, видна эта пузырящаяся амбициозность. Сколько было шума вокруг романа В..Гроссмана "Жизнь и судьба". Как только его не именовали: вторая "Война и мир", "роман века" и т. п. Сам Гроссман виделся исходящим из плена египетского и одновременно входящим на Олимп литературы. Я начал читать его сочинение после "Колымских рассказов" Шаламова и не мог пересилить скуку: после страшной шаламовской правды (с ее "Оставь надежду...") о лагерной жизни - какой-то интеллектуальный сиропец на "зловещую тему": два героя-умника на лагерных нарах, как за "круглым столом", нудят о тоталитаризме, правах человека, свободе, рабстве. Ради этих лозунгов, навязших в зубах, и написан роман, ныне благополучно скончавшийся. А что осталось от других смельчаков - беков, анатолиев рыбаковых и всех других? Впрочем, престарелому автору. "Детей Арбата" нельзя не отдать должного в его неугомонной, не слабеющей с годами настырности в обвинении русских в антисемитизме. Старческая память, да, видимо, и вся жизнь бедолаги только и поддерживается одним этим "огоньком". Вот отрывок из его "Романа-воспоминания" ("Независимая газета", 10 июня 1997 года). В полувековой истории советской, русской литературы вылавливает он дрожащими руками всех тех, кого считает антисемитами, начиная с Ф. Панферова сороковых годов и кончая нынешними В. Астафьевым, В. Беловым, В. Распутиным. Оплевывает он, например, того же Ф. Панферова, а видно, как этот русский самородок, пусть не ахти какой писатель (во всяком случае, не хуже рыбаковых), до небес возвышается над обличителем. Вы посмотрите, какое великодушие (а можно сказать - какая дурацкая русская черта): только что встретился с незнакомым типом, не успел узнать его, а уже готов все сделать для него. Сам Рыбаков пишет о нем: "Отстоял мне в Союзе писателей квартиру, потом и дачу в Переделкине, рекомендовал и в члены редколлегии "Октября", выдвинул роман на Сталинскую премию..." Панферов был главным редактором журнала "Октябрь", имел вес не только в Союзе писателей, но и в высших партийных инстанциях, и наш сорокалетний "начинающий автор", конечно же, извлек для себя из всего этого максимум "житухи". Но если главный редактор "Октября" был с ним, что называется, "душа нараспашку", то не из таких простаков наш герой. Ночуя по приглашению Панферова на его даче, Рыбаков был начеку касательно своего портфеля с полученным гонораром: "Положил под подушку портфель с деньгами и заснул". Уж не сомневался ли гость в порядочности хозяина и его жены - писательницы, единственных, кто был в это время на даче? И не от них ли он упрятал под подушку портфель?
Но что же все-таки было причиной того, что осталось незаживающим рубцом в старческой памяти воспоминателя? А вот что. Как-то между ними зашел разговор о Волге (в связи с парфеновским романом).
"- Да, вам этого не понять.
– Кому это вам!
– Вам не понять, - повторил он, - в этой поездке я показываю читателю Волгу - нашу Волгу, великую русскую реку, дорогую каждому русскому человеку, матушку нашу Волгу, кормилицу, а вам, конечно, не понять.
– Кому это вам?
– переспросил я...
– Так кому это вам?
– Вам, инородцам.
– Ах, так. Мало того, что ты графоман, ты еще и антисемит".
Знакомый "мотив" - и известная почти ядерная реакция на него. В "Детях Арбата" Рыбакова есть такая сцена. Двое молодых приятелей - Саша Панкратов и Боря Соловейчик (из детей "борцов ленинской гвардии, пострадавших от сталинизма") в ссылке удостаивают вниманием старика Антона Семеновича, бывшего царского повара. За выпивкой заводят речь о его доме.
– Где он, дом-то? В Бердичеве?
Борис встал, подошел к двери, накинул крючок.
– Вы чего, ребята?
– беспокойно забормотал Антон Семенович.
– Я ведь в шутку.
– Последний раз шутишь, стерва, - усмехнулся Саша. Борис навалился на Антона Семеновича, прижал голову к столу.
– Ребята, пустите, - хрипел Антон Семенович.
– Не до конца его, Боря, на мою долю оставь, - сказал Саша...
– Падаль! Задумал над нами измываться! Гад! Рванина!
– Извиняйся, гад.
– Извиняюсь, - прохрипел Антон Семенович. Борис вытолкал его за дверь, сбросил с крыльца, устало опустился на скамейку".
Бедному старику еще повезло, могло кончиться и хуже. Не такая
ли нота угрозы звучит и в словах самого Рыбакова, обращенная к вчерашнему благодетелю? И за что же? За то, что тот сказал, как "дорога каждому русскому человеку Волга", и этого не понять "вам", "инородцам". И что же здесь такого криминального? Разве не то же самое могли бы сказать индусы о своем Ганге, египтяне о Ниле, немцы о Рейне и т.д.? Но главное - человек завалил "инородца" немыслимыми для того времени щедротами (публикации, повышенный гонорар, квартира, дача, членство в редколлегии, Сталинская премия) и в ответ получил пожизненную ненависть за одно безобидное, в сущности, слово. Даже и когда умирающий от рака Панферов хотел его видеть, этот "гуманист" отрубил: "Не имею желания".О, русское простофильство и доверчивость! Добившийся все-таки встречи с "непримиримым", умирающий Панферов исповедуется перед ним: "...Вот и Анатолий пришел. Я знал, что он придет, я любил его, как брата... Большие надежды на него возлагал и сейчас возлагаю. Анатолий себя покажет..." И показал. И все же, при всей нравственной приниженности перед ничтожеством, не высится ли этот Панферов, как глыба, характером своим, самой человеческой природой над своим обличителем, у которого за душой ничего нет, кроме непомерной амбиции, интриганства, иссушающего злопамятства? Только такими "творческими возможностями" и могут блеснуть подобные писаки.
Но ведь такого же рода "деятельность" собратьев их и на других поприщах. В свое время Сталин провозгласил: "Кадры решают все!" Эти слова основывались на вере в безграничные силы народа, способного из недр своих выдвигать талантливых руководителей, знающих свое дело кадры. В докладе на Пленуме ЦК ВКП (б) 3 марта 1937 года Сталин говорил: "Можно бы назвать тысячи и десятки тысяч технически выросших большевистских руководителей, в сравнении с которыми все эти Пятаковы и Лившицы, Шестовы и Богуславские, Мураловы и Дробнисы являются пустыми болтунами и приготовишками с точки зрения технической подготовки". С ликвидацией "пятой колонны" (помимо всего прочего, поставлявшей болтунов и невежд) появилась целая плеяда молодых - чуть больше тридцати лет - наркомов, блестящих организаторов промышленности, народного хозяйства, таких, как А. Н. Косыгин, Н. А. Вознесенский, Д. Ф. Устинов, В. А. Малышев и многие другие. Это было время рождения, творческого взлета выдающихся авиаконструкторов, создателей новейших образцов вооружения, военной техники, что позволило стране подготовиться к отражению вражеского нашествия. Из народной же толщи выковывались в годы Великой Отечественной войны кадры военачальников, наших известных полководцев.
И вот захватившие власть в стране "демократы", поддерживаемые мировой закулисой, уничтожают то, чем было сильно наше государство, - питающий его источник народных талантов. Молодежи из рабочих, крестьянских семей закрыт доступ к высшему образованию, ставшему привилегией нового класса грабителей. Это значит, что уже не будет того патриотического научно-культурного слоя, который создавала прежняя государственная система образования, и место его займет космополитический сброд, для которого Родина везде, где больше платят. Путь открыт не будущим Курчатовым, Королевым, Мишиным, а "гарвардским мальчикам", с их научной бездарностью, но зато с двойным-тройным гражданством, а "ненужный" героизм Юрия Гагарина вполне компенсируется рекламируемым по телевидению фиглярством в Центре подготовки космонавтов на центрифуге лоснящегося от сытости какого-нибудь госчиновника. Какое обилие "талантов" в нынешнем "российском правительстве" - и в теннис играют, и в футбол, и в сауне с девочками резвятся-соревнуются, и на центрифуге крутятся - ну, до дел ли государственных? Хотя Ельцин не нахвалится своими любимцами: "Какая умная команда работает из молодых реформаторов! Главное - умная!" [6]– заявил он на встрече со школьниками 1 сентября 1997 года. При словах об этих умниках всегда свирепая в распекании неугодных (вроде русских силовиков) физиономия Ельцина обливается эдаким физиологическим умилением от сознания, видимо, приобщенности к "интеллектуальной элите".
6
Вот что пишет об этих "реформаторах", "слывущих в стране очень умными", даже их собрат по "демократии" В. Белоцерковский ("Независимая газета", "НГ- Сценарии", 10 сентября 1997 года): "Один из них, например Борис Немцов, объясняя свое решение перейти в правительство, говорит, что "единственно важным" для него аргументом было "заявление президента о желании войти в историю не Борисом Годуновым, но Ярославом Мудрым, чтобы оставить после себя процветающую Россию". Чтобы дать такое объяснение, надо кроме всего прочего не иметь и чувства юмора. Как и в случае с гениальным предложением пересадить всех министров с иномарок на "Волги"...
"Еще один умный - Анатолий Чубайс... на экономическом форуме в Давосе на весь мир заявил, что война в Чечне полезна для экономики России. Идиотизм здесь двойной: во-первых, утверждать это - значит путать экономику для страны с экономикой для номенклатуры, для мафиозных олигархий, а во-вторых, не следовало так откровенничать с трибуны, да еще международной. Только в нашей тотально деморализованной стране такое выступление могло сойти с рук их автору". В данном случае речь может идти не только об умственной неполноценности Чубайса (первый вице-премьер!), но и о причастности его к той группе военных преступников, которая в своих интересах развязала и одобряла кровавую бойню в Чечне.
Итак, каков же выход для нас, русских, из того угла (почти резервации), куда нас загнали? Исторические, параллели здесь мало чем могут помочь. После монголотатарского вторжения, в XIII веке епископ Владимирский Серапион в проповедях своих, призывая людей к покаянию, как бы накладывал бальзам на измученные души их в условиях иноземного ига, укреплял веру, тем самым приуготовлял почву для будущего народного подвига. Но еще целое столетие отделяло проповедника от Куликовской битвы. Могут ли рассчитывать на такое отдаленное торжество нынешние проповедники? Восстанавливается храм Христа Спасителя, вступают в строй другие храмы, но не окажутся ли они в скором времени без паствы? При входе во двор Литературного института, где я работаю, висит огромное объявление: "Продажа квартир правительством Москвы". По дороге на автобусе от метро "Юго-Западная" (где я живу) до конечной остановки Очаково вы встречаетесь с приветливым предложением на громадном щите: "Продажа квартир. Мы построим вашу мечту". Здесь за короткий срок уже вырос целый район шестнадцатиэтажных домов, и нетрудно догадаться, кто в них вселился. На всех окрестных рынках - одни и те же кавказские лица, нерусская речь. Почти то же самое - в автобусах.