Оборотень

Он немного помолчал.

– Вначале было очень трудно. Я не умел охотиться, не умел выслеживать добычу, подкрадываться из засады - пока всему этому научился, чуть не умер с голоду. Но все же не умер. И научился. И чем дальше, тем легче мне было, тем свободнее мне дышалось в лесу. Лес принял меня, я чувствовал себя здесь своим. У меня появилась настоящая тигриная походка, движения стали мягкими, упругими, я научился зря не тратить силы, а в нужный момент выкладываться в стремительном броске. Это приходило постепенно, само собой. Я открывал все новые возможности своего тела, и мне все больше нравилась моя жизнь. А потом я встретил ее.

– Кого - ее?

– Кого? Ну ее. Тигрицу. У тигров нет имен, но для себя я называл ее Грацией. Да, она была сама грация. Куда мне до нее! Мы были счастливы. Ведь тигры - кто сказал, что у зверей нет разума?

– он у них есть! У тигров, по крайней мере. Не смотрите на меня, как на сумасшедшего. Я знаю, что говорю. Они не глупее нас. Да, они не делают орудий труда и не изменяют природу - но им это и не нужно. Они сами - часть природы. Разумная часть. У них есть свой язык - очень простой, я выучил его за месяц. Но мы с ней им почти не пользовались - нам он был не нужен. Мы и так понимали друг друга. Да, мы были счастливы. Я никогда не был так счастлив до этого, и никогда уже не буду после.

Но это длились недолго - всего полгода.

Он вздохнул и снова замолчал.

– В то утро мы охотились порознь. Я как раз подбирался к косуле, когда услышал выстрел. И сразу почувствовал - что-то случилось с Грацией. Не знаю как, но почувствовал. И бросился на звук. Я несся не разбирая дороги, но опоздал. Я видел, как по проселку проехала машина, и заметил за стеклом лицо человека. Сытое, самодовольное. Оно до сих пор у меня перед глазами.

Человек порылся в карманах, достал листок бумаги и молча протянул его мне. Я посмотрел на листок. Передо мной было полное, обрюзгшее лицо человека лет пятидесяти, с глубоко сидящими маленькими глазами и обвислыми щеками. Весь рисунок был истыкан ножом - я представил себе, как незнакомец, привесив картинку к стене, остервенело и метко бросал в нее большой охотничий нож, и каждый раз нож с тупым стуком глубоко вонзался в стену.

На рисунке было лицо Ляшенко. Я поднял глаза.

Незнакомец спрятал листок обратно в карман и с усилием произнес:

– Вот и все. Почти все. Грации я не нашел, но обнаружил следы крови. Все было ясно. На следующий день я направился к тому месту, где зарыл одежду и стимулятор. Я должен был отомстить. Это было единственное, что мне оставалось.

Я поступил работать на прииски. За год заработал достаточно, чтобы начать розыск. Дважды этот гад уходил от меня, но теперь не уйдет. Осталось десять минут.

Он помолчал.

– Теперь вы понимаете, почему я не люблю людей? Они отняли у меня все. Но я бы все простил, если бы не Грация, - он застонал, стиснув зубы, и отвернулся. По-моему, он плакал.

Да, переубеждать его было бессмысленно. Да и стоило ли? Но я обязан попытаться. Долг превыше всего. Ляшенко обратился к нам с просьбой о защите, и, хотя он и негодяй, мы обязаны защитить его. И будет лучше, если дело обойдется без эксцессов.

Наши сведения частично подтверждали рассказ незнакомца. Два года назад Ляшенко действительно привлекался к суду по делу о браконьерстве, но каким-то образом выкрутился. А недавно обратился к нам с просьбой защитить его жизнь. Он был явно сильно напуган. Но ничего подобного мы не предполагали. Если только рассказ этого человека - правда...

– И не пытайтесь меня переубедить, - он словно читал мои мысли. Или, тем более, задержать. Пистолет вам не поможет.

Он меня раскусил! С самого начала. Молодец! Но задержать его все же придется.

– Если вы обещаете не покушаться на жизнь Ляшенко, я не буду вас задерживать. С Ляшенко разберется закон. Я понимаю ваши чувства, но никто не имеет права...
– ах, черт, слова не те, казенные какие-то... Осталось пять минут.

– Ни черта вы не понимаете! Не были вы в моей шкуре!
– он уже кричал.
– А Ляшенко я все равно убью!

– Ну что ж, тогда пройдемте со мной, - нас разделяет столик. Так, спокойно. Сейчас шаг назад и достаю пистолет. Если что - стрелять по ногам.

– Послушайте, не дурите. Вы мне ничего плохого не сделали, но если вы будете мне мешать...

Я делаю шаг назад. Рука уже нащупывает рубчатую рукоять "Макарова".

Этого я предусмотреть не мог. На меня через стол метнулось что-то темное, бесформенное. Из глаз у меня брызнули искры, и я провалился в темноту.

Очнулся я почти сразу. Я лежал на полу, сжимая в руке пистолет (успел все-таки вытащить). Незнакомца в буфете не было, а за окном грохотал поезд. Сильно болела голова и шея. По-моему, он ударил меня рукой, но ощущение было такое, что двухпудовой гирей.

В этом поезде едет Ляшенко!

Мысль обожгла меня и, как пружина, подбросила с пола. Поезд шел медленно, и когда я выскочил на перрон, то успел заметить, как захлопнулась одна из вагонных дверей. Он был уже внутри.

Я опрометью бросился вперед. Поравнялся с той самой дверью, подпрыгнул, уцепился за поручень. Дверь поддалась и открылась - этого он все-таки не учел. Кстати в поезде у него должен быть сообщник. Это я отметил мимоходом, вкатываясь в тамбур.

На ходу опуская предохранитель "Макарова", толкнул дверь. У самой двери, в коридоре, лежал Миша Беликов. Он был без сознания - видимо, получил такой же удар, как и я.

В каком купе едет Ляшенко?

Я подхватил Мишу под руки, усадил на откидное сиденье и встряхнул. Миша застонал и открыл глаза.

– А, Николай, - вяло сказал он и снова обмяк.

Я яростно захлестал его по щекам - надо было срочно привести его в чувство. Через несколько секунд Миша снова открыл глаза. На этот раз взгляд его был уже осмысленным.

– Где Ляшенко?!

– Четвертое купе.

Миша попытался подняться, но не смог.

– Достань пистолет и сиди здесь. Если он выскочит - стреляй по ногам, - я уже бежал по проходу.

– Там Сергей, - слабо крикнул мне вдогонку Миша.

Это не меняло дела. Сергей сейчас, скорее всего, находится в том же состоянии, что и Миша две минуты назад.

Вот и четвертое купе. За дверью раздается пронзительный крик. Так может кричать только человек, увидевший свою смерть. Успеть! Рывком отбрасываю в сторону дверь.

– Стоять! Руки за голову!

Но что это?! На меня бросается что-то черно-желто-полосатое. Прямо перед собой я вижу усатую морду и оскаленные клыки. Тигр! Палец сам жмет на спуск. В то же мгновение меня сбивает с ног. Я стреляю еще и еще раз. Оскаленная морда плывет перед глазами. Кажется, это конец. Но нет, он почему-то медлит. Я с усилием поднимаюсь, держась за дверь. На полу в луже крови лежит незнакомец. Он совершенно голый и смотрит мне в глаза.

– Эх, ты...

Его голова бессильно откидывается назад. На сиденьи обмяк Ляшенко. В проходе лежит Сергей. Кажется, он жив, хоть и без сознания.

Но что это было? Галлюцинация? Гипноз? И зачем я стрелял?! Ведь хорошего, в общем-то, человека убил. Не повезло ему. Опять не повезло.

– Поторопился ты, оборотень. Не успел я тебе сказать. Жива твоя Грация. Тогда ее ранили только, а потом вылечили и в зоопарк отправили...

Что это? Опять галлюцинация? Очертания человека на полу начали расплываться, он весь светился, внутри него что-то лилось, перетекало, меняло форму. Это уже был не человек, а... снова тигр! Целый и невредимый. Но на этот раз я выстрелить не успел. Одним движением высадив стекло, он выпрыгнул в окно.