Оборотень
Шрифт:
— Еще раз спасибо, Тамара Игоревна. — Турецкий вернулся в гостиную и бережно протянул тетрадь. — Я просмотрел все, что надо. Думаю, его лучше снова так же заклеить и больше не трогать.
— А я надеялась, что вы его возьмете, — проговорила старая учительница задумчиво. — Надо смотреть правде в лицо — я ведь довольно стара. А что же потом? Быть может, отнести его в краеведческий музей? Как вы посоветуете?
— Если честно, Тамара Игоревна, только не сочтите мой совет за кощунство, лучше его уничтожить. Чтобы больше
В отличие от дома Тамары Игоревны калитка у дома Ветлугиных была распахнута. Из дома доносились громкие мужские голоса и смех.
— Гляди, мент утренний идет! — услышал вдруг Турецкий. — И тут достал!
На крыльце сразу появился юркий мужичок, лицо которого полиловело еще больше.
— А ордер у вас есть, чтоб в мой дом входить? — спросил он с некоторым пьяным куражом.
— Ордер, если ты так хочешь, через час будет. Но тогда тебе придется разговаривать со мной в другом месте. А уж когда ты оттуда выйдешь, — Турецкий присвистнул, — я и не знаю.
— Ну-ну, — сказал юркий мужичок и посторонился.
В доме все было заплевано и загажено так, словно здесь не убирались со времен постройки.
Его приветствовала вся веселая компания «болельщиков», не считая спящего на засаленном диванчике самого наперсточника.
«Как же тут старики живут», — подумал Турецкий.
— Ну, достал ты нас, мужик, — беззлобно сказал тот, который утром был в белой сорочке, а теперь раздетый по пояс сидел за замызганным столом.
Турецкому подставили табурет. Он брезгливо покосился на него, но сел.
— Так за каким хреном тебя принесло, гражданин начальник? Игра в наперсток не запрещена, — стал спрашивать малый в майке.
— Подожди, давай человеку нальем, а потом будем обсуждать его проблемы, — перебил юркий, переставил несколько стаканов, нашел какой почище и налил водки.
— Пей, начальник. Мы с тобой по-доброму.
— Так, ребята, а где хозяева дома?
— Какие хозяева? Я хозяин, — ответил юркий.
— Он, он хозяин, — подтвердили остальные.
— Я спрашиваю о настоящих хозяевах. — Турецкий посмотрел в упор на юркого. — Ты ведь Лева?
«Неужели закончится все же примитивной чернухой! — подумал он. — Племянник замочил родственников, чтобы завладеть домом и пропить его».
Подобных бытовух сейчас по стране было множество. Только ими не занималась Прокуратура Российской Федерации.
— А, тебе диды нужны! — обрадовался юркий Лева. — Так они отдыхают в той комнате.
— Проводи, — предложил Турецкий.
— Они, как Аленку убили, совсем ослабели, — сказал Лева и повел его по коридорчику в дальнюю комнату. — Дядька еще ходит, а тетка слегла. А вы что, из Москвы к нам приехали убийцу искать?
— Возможно, — неопределенно ответил Турецкий. — Ты думаешь,
не найдем?— Смотря где искать будете. Если здесь — так и не найдете. Мы как раз с парнями это обсуждали. Тут что искать. Искать в Москве надо.
Если он был всамделишным убийцей, то держался чересчур нахально.
— Эй, диды, тут до вас особо важный следователь из Москвы приехал! — крикнул он и показал на дверь: — Там они.
За дверью послышался какой-то стук, затем показался небритый старик, опиравшийся на толстую палку.
— К нам, что ли? — старик приложил ладонь к уху. — Говорите громче, я плохо слышу.
— Следователь по особо важным делам Турецкий, из Москвы, — почти прокричал Александр Борисович и вынул удостоверение.
Старик смотреть удостоверение не стал.
— Входите, — сказал он и махнул рукой Турецкому.
На кушетке, накрытая вытертым одеялом, лежала старая женщина.
Что-то в ее лице было общее с Аленой.
— Входите, входите, я совсем не встаю, — проговорила она плачущим голосом.
Комната их, особенно по контрасту с предыдущей, показалась Турецкому идеально чистой. Окно было открыто хотя и в заросший, но все же сад.
— Так вы из собесу? — неожиданно спросил старик.
— Я следователь по особо важным делам из Москвы. — Турецкий старался говорить громче.
— Что теперь следовать, раньше надо было следовать, когда жива была. А теперь вас хоть тыщи будут следовать, Аленку не возвернете. — Старик говорил ворчливо.
— Мы из собеса человека ждем, чтоб акт составил на нас, — объяснила мать Алены Ветлугиной.
— Какой акт? — удивился Турецкий.
— Чтобы в богадельню отправили. Куда мы с ним теперь-то? Одна не ходит, другой не слышит. Кто нас теперь кормить будет? Так Аленка посылала… А там хоть супу горячего нальют…
Узнавать что-либо о Ветлугиной здесь было, пожалуй, бесполезно. Но Турецкий на всякий случай спросил:
— У вас какие-нибудь письма недавнего времени от дочери сохранились?
Удивительно, но старик расслышал.
— А, какие там письма, — сказал он, махнув рукой. — Левка все пожег на растопку. Как ее не стало, так совсем распоясался. Вишь, за три дня во что дом превратили. Теперь себя хозяином считает.
— Он вас не обижает, ваш племянник? — спросил Турецкий.
Старик снова не понял, и отвечать взялась мать.
— Ну как сказать «обижает»? С дружками там пьет, бузотерит, но к нам хулиганства не допускает.
— Может, его отсюда вон? Я могу устроить.
— Не надо! — испугалась мать Ветлугиной. — Его выгоните, кто ж кормить нас будет. Раньше Аленка присылала, а теперь, как ее нет… И раньше я посильней была, как-никак по дому ходила, готовила. И себе готовила, и деду. А теперь, как до нас эта весть дошла — я все лежу, у него — руки-крюки, одна теперь надежда — на Левку.