Обороти меня. Часть 2. Сюзи

Она расплылась в улыбке.

– Ну, вот об этом и думай.

– Так, мы же расстаёмся? – не понял он, к чему она клонит.

– Да, но, если ты будешь об этом думать, твои воспоминания обо мне будут омрачены грустью расставания. А если ты будешь думать о том, как нам было радостно вдвоём, все твои воспоминания обо мне будут радостными.

– Я не совсем понимаю твою логику.

– Она женская, Костя. Её не понять мужчине.

– Ну, я хотя бы попробую.

– Смотри. Постараюсь объяснить ход своих мыслей. В жизни в любом случае происходит много грустного. Никому из нас не нравится грустить. Чем больше мы думаем о грустном, тем больше времени мы пребываем в этих нежелательных эмоциях. Хорошего в этом ничего нет. Нам это не нравится. Так зачем мы тогда тратим на грусть больше времени, чем она длится по факту? А радостные моменты нам нравятся, и часто нам радости в жизни не хватает. Так, почему бы нам не продлить эту радость, больше вспоминая и размышляя о ней? А поскольку мы сами решаем, о чем нам думать, то насколько в нашей жизни много печали или радости зависит только от нашего решения. Вывод, когда мы проходим неизбежную житейскую грусть, мы можем как можно больше думать о чем-нибудь радостном и таким образом сделать грусть меньше. Поэтому, поскольку наше расставание все равно неизбежно, то по крайней мере мы можем сократить этот грустный момент, не думая о нем до последнего мгновения, и больше вспоминая весь тот позитив, который мы пережили друг с другом. У меня получилось объяснить свою логику?

– Гениально! – только и сумел произнести Канни, восхищаясь простотой столь глубокой мысли. – Ты сама это придумала?

– Ну, не то, чтобы совсем сама. Это была философия жизни моего отца. Он был очень жизнерадостным человеком.

– Ты сказала, «был»?

– Да, его уже нет в живых. Он умер три года назад в возрасте восьмидесяти шести лет в полном здравии и при ясном рассудке.

Она сказала это достаточно легко, в её голосе почти не было слышно печали утраты.

– Ты об этом так спокойно говоришь?

– О чего об этом печалиться? Когда я думаю о нем, я стараюсь больше думать о тех радостных моментах, которые мы переживали вместе. Он так учил, и он так заповедал нам относиться к его смерти. К тому же, он верил, что смерть, это всего лишь переход в мир иной. Здесь ушёл, там пришёл, вот и все. Он всегда мне говорил, что мы с ним ещё встретимся в вечности, а значит и печалиться о разлуке нет смысла.

– Такому отцу можно позавидовать.

– А у тебя, …какой был отец?

Канни опустил голову:

– Я не помню своего отца. Мать помню, а отца нет.

– Мать тебя воспитывала одна?

– Н-нет, – чуть помедлив, ответил он, подбирая подходящую версию, более-менее соответствующую его воспоминаниям. – Я воспитывался в интернате.

– А, понятно.

Какое-то время они ехали молча.

Канни думал о том, что, как бы там ни сложилось его будущее, ему будет что вспомнить. И даже если у него ничего не получится с Сюзи, эти дни скорее всего останутся самыми лучшими из всего, что он переживал в своей жизни.

Он посмотрел на неё и залюбовался ею, подумав, что она красивее всех, кого он когда-либо видел. Она ему кого-то напоминала, но он никак не мог вспомнить, кого.

– А о чем ты сейчас думаешь? – спросила она.

– Честно?

– Конечно, честно. А как же ещё?

Почему-то он просто не мог, не хотел ей лгать, поэтому, несмотря на то, что кровь хлынула ему в лицо, он сказал, как есть:

– Думаю, что ты потрясающе красивая женщина. Думаю, что никогда в жизни я не встречал такой красоты. Думаю, что, даже если у нас с тобой ничего не получится, все равно это время, проведённое с тобой, самое лучшее в моей жизни.

Она посмотрела на него, как обычно, заглянув ему в самую душу и, ничего не ответив, отвернулась, чтобы смотреть на дорогу, но Канни увидел, как по её щеке течёт слеза.

Видимо, ей потребовалось время, чтобы справиться со своими чувствами. Он не мешал ей, а просто смотрел и смотрел на её правильный и смелый профиль, насыщая свой взор её красотой.

Сколько это длилось, было непонятно, потому что ощущение времени остановилось, но в какой-то момент Сюзи все же спросила:

– А ты на самом деле хотел бы, чтобы у нас с тобой получилось?

– Да, конечно! – ответил он настолько порывисто и эмоционально, что она ничуть не усомнилась в его искренности, и спросила:

– Тогда, что тебе мешает?

Он не смог ответить сразу, потому что не был готов к такому вопросу и задумался, а что на самом деле ему мешает? Прокручивая в голове все, что с ним произошло за последние несколько дней, он понял, что скорее всего ему мешает неясность его ситуации, понимание, что он на данный момент не свободен, и что за свою свободу ему нужно будет бороться, и он не знает, сможет ли он победить в этой борьбе. Но как ей все это рассказать? Он понимал, что, если он откроется ей, его тут же просто уберут. А могут убрать и её, как свидетеля. Если он попробует сейчас освободиться сам, его тоже, скорее всего, просто уберут, и он даже не знает, что может сделать с ним Алекс с помощью вживлённого в него микрочипа.

Он чувствовал, что она ждёт ответа, а он не может ей его дать так, чтобы не солгать и при этом не открыть то, что он не имеет права открывать, и от этого ему стало мучительно больно и дискомфортно.

– Хочешь, но не можешь ответить, да?

Он молчал.

– Тебя что-то мучает? Я же чувствую. Мучает?

– Да.

– А открыть мне пока не можешь, и из-за этого мучаешься, да?

Он молча кивнул.

– Тогда, – она тяжело вздохнула, – не мучайся. Не можешь говорить, не надо. Я не стану из тебя ничего выпытывать. Когда-нибудь расскажешь, если это будет нужно. А пока достаточно и того, что уже есть.

– Точно? – он не мог поверить своим ушам.

– Да, будь спокоен. И главное, – она снова посмотрела на него, и, хотя её глаза были слегка влажными от слез, они все равно светились радостью и почему-то благодарностью, – это никоим образом не отразится негативно на наших отношениях.

Это было как гора с плеч. Он вздохнул с облегчением и сказал:

– Спасибо.

– Тебе спасибо, Костя, – тут же ответила она. – Мне тоже ещё ни с кем не было так хорошо.

– Даже с ним?

– С кем?

– С твоим мужем?

Он тут же почувствовал, что зря задал этот вопрос, но Сюзи, чуть кашлянув, посмотрела на него и спокойно сказала:

– Возможно, если бы я его не потеряла, мне было бы с ним тоже так же хорошо. Но …увы, – ей было трудно говорить, но она умело владела собой, – этого не произошло, …поэтому я не знаю. А тебя я попрошу кое-о-чем, ладно?

– О чем?

– Мой отец говорил, что это не мудро, если у тебя с кем-то не сложилось по какой-либо причине, нести это в свои новые отношения. Поэтому давай мы постараемся между нами не вспоминать о том, с кем и как мы были в прошлом. Хорошо?

– Более чем согласен, – ответил он и подумал:

«Было бы ещё что вспоминать», – и в этот момент вспомнил Таиру.

Вдалеке показался большой синий знак с белой стрелкой, указывающей направление движения с надписью «Airport».⁴

* * *

Весь день Лера ждала ответа от брата.

Она понимала, что, скорее всего, он очень занят, и у него полно работы, и он не сможет, как она, написать ей письмо хотя бы даже на обеде. Скорее всего, если ей повезёт, на обеде он его только получит и, может быть, прочитает. А напишет ответ либо на ужине, либо вообще вечером после работы. Но несмотря на все эти логические рассуждения, она все-таки надеялась, что может быть им повезёт, и Андрей ответит в течение дня.