«Оборотни» из военной разведки

С особым старанием он делал выписки из шифротелеграмм, а иногда, в зависимости от их важности, переписывал полностью. Подробно описывал места закладки тайников для агентуры из числа иностранцев.

Одержимый страстью накопительства, он не останавливался ни на минуту в сборе секретной информации, боясь расслабиться и потерять навыки выуживания секретов. Сметанин работал на «огромную» перспективу.

Супруга никогда ни в чём ему не возражала. Так было заведено с первых дней совместной жизни. Он подавлял жену авторитетом. В её же сознании укоренилось примитивное понятие: муж — кормилец, а она — слуга, которая должна готовить, одевать, обстирывать, ублажать благоверного.

Возвращаться Сметанины в Союз для прощания с родственниками поначалу не планировали. И всё же жена уговорила Геннадия съездить в отпуск: в одном из провинциальных городков России проживала его мать, которую он хотел давно навестить.

На очередной встрече с Джоном «Сом» сообщил о поездке на Родину, на что американец заметил:

— Геннадий, если останешься в Москве и не вернешься в Португалию, всякое бывает, то ты должен знать, что и как делать. Я подготовлю тебе план операций по связи и кое-что из экипировки. Следи за обстановкой вокруг себя, ты едешь уже в новом качестве домой, будь бдителен. Контролируй реакцию и действия начальства.

Договорились через неделю повидаться на конспиративной квартире. «Сом» был подготовлен к этой встрече как никогда: решил порадовать хозяина обширной секретной информацией, оставив у себя, как всегда, ещё больше про запас.

Он любил, как заправский спекулянт-ворюга, сплавлять товар порциями — оптом не продавал, боялся продешевить. В блокноте, который он в шутку называл «погребком», отмечал красным карандашом то, что уже продано американцам.

Нортон встретил «Сома» любезно, обнял его и усадил в кресло, а затем налил в рюмки виски.

— Геннадий, я тебе кое-что приготовил.

— Господин Нортон, — перебил его Сметанин, — начнем, если это можно, с моей просьбы.

— Готов выслушать.

— Дело в том, что скопившиеся деньги я не хочу оставлять в пустой квартире, поэтому пусть они полежат у вас до нашего возвращения.

С этими словами он достал из сумки и передал Джону пакет, перетянутый полупрозрачным скотчем. В нём лежало 270 000 долларов. «Сом» заявил, что деньги эти собраны им с женой за время работы на две разведки.

— Я думаю, ты правильно поступаешь. Без присмотра такую сумму держать нельзя, тем более если тебя неожиданно оставят для дальнейшей службы в Москве, — не без резона заметил Джон.

Выпили по рюмке виски и по чашечке кофе. Говорили тепло и откровенно, рисуя перспективы в розовом свете.

— Если ты не вернёшься в Лиссабон, то деньги я переведу в швейцарский банк на твоё имя. Название ты узнаешь потом. Там уже кое-какой капитал, тысяч двести, у тебя имеется. Конечно, ты нам нужнее в Москве, в Генеральном штабе. Сюда приехать всегда сможешь, я имею в виду не Португалию, а вообще Запад. Мы обеспечим тебе и твоей семье гражданство США. Большим трудом ты уже заработал это право, — хитрил американец.

На этой встрече Нортон передал агенту очечник и очки, которые были по существу двумя камуфляжами, искусно сделанными в лабораторных условиях ЦРУ. В первый был вшит план операции по связи на территории Москвы и в случае выезда за границу. В левой дужке очков находилась вмонтированная ампула с сильнодействующим ядом.

Интересно, что по этому поводу патрон заметил;

— Милый друг, в нашей работе могут быть всякие неожиданности, и ты не застрахован от них, поэтому имей в виду, что у тебя теперь будет оружие для защиты от советской контрразведки. Живым в руки чекистов себя не отдавай.

Слова американца буквально потрясли агента холодностью и безразличием к его судьбе. Он с испугом посмотрел на очки.

Последний отпуск перед заменой люди обычно используют для вывоза из страны пребывания приобретенных вещей. Сметанины же не тронули мебель в квартире, а перед самым отъездом даже купили японский телевизор, который в то время можно было использовать только в западных странах.

Рассказ об усердии «Сома» будет неполным, если не поведать о его стараниях подготовить себе двойника по предательству. Он в течение полугода искал подходы к угрюмому шифровальщику посольства капитану Агафонову, которого недолюбливал и считал закомплексованной личностью. С одной стороны, он это делал по просьбе Нортона, которому хотел показать свои профессиональные качества, а с другой — заработать новую порцию долларов, понимая, что за подбор кандидата янки солидно заплатят.

И вот метаморфоза: Сметанина обуяла «любезность» к незамечаемому ранее офицеру он стал приглашать его с женой в поездки за город на отдых. Завязалась дружба между семьями: обменивались гостевыми визитами, жены посещали вместе лиссабонские магазины, а мужья навещали бары и ресторанчики. Наивный Агафонов не подозревал в Геннадии лукавства и коварства. Прозрение наступило в один из душных августовских вечеров, когда Сметанин предложил Агафонову «сходить попить пивка».

— Пойдем, Петруха! Я нашел одно приличное заведеньице. Отменное обслуживание, прелестное пивцо, — предложил «друг». — Не пожалеешь!

— Согласен, душно же! — заулыбался Петр Агафонов.

Шли какими-то улочками, проходными дворами и наконец увидели незаметный пивной бар, прилепившийся ласточкиным гнездом у цоколя старинного дома. Рядом располагался рынок, он был пустой почему-то в тот день.

Заказали столик. Официант принёс пиво, креветки… Про остальное Агафонов ничего не помнил.

Так, во всяком случае, он по собственной инициативе рассказал оперативным работникам, беседовавшим с ним после ареста «Сома». Потом он изменит эти показания и заявит, что его пытались склонить на свою сторону американцы, но он вербовщику по имени Джон так двинул по скуле в ходе «вербовочной полемики», что тот впал в нокдаун.

Смутно помнился и второй эпизод, когда он нанёс другому американцу и Сметанину удары в область паха. Его потом пытались задержать, но он вырвался из цепких рук, оставив им «на память» свою куртку из натуральной кожи. Никому не доложив о происшедшем, на следующий день он набил физиономию своднику, после чего они мирно разошлись, дико боясь друг друга.

Тем временем Сметанин без помех оформил отпуск.

С женой и дочерью он подлетал к Москве. Через иллюминатор четко просматривались, словно подсиненные неведомым чародеем-художником, водоемы, разноколерные участки полей, лесных массивов, голубые жилки речушек и русло Москвы-реки. Потом поплыли серые бетонные коробки домов. Самолет сделал разворот, стремительно понеслись навстречу аэровокзальные постройки и посадочная полоса.

— Ну, жена, вот мы и дома. Но не надолго. Я думаю, дней двадцать нам хватит, чтобы решить все проблемы и поскорей смыться.

— Всё будет зависеть от того, как скоро управимся, — ответила супруга.

— Тёща все сделала. Ну, почти всё. Останется навестить только мою мать, — дней десять хватит па прощание с нею, родственниками и родным краем.

Таможенный контроль прошли спокойно, хотя у Сметанина нервы напряглись при мысли непредвиденного досмотра. Однако он её тут же отогнал, ведь у него зеленый дипломатический паспорт. Затеяв черное дело, постоянно остерегался, не доверял окружающим.