Оборванные нити. Том 1
Шрифт:
— Откуда, интересно? Разве протоколы моих допросов опубликованы в прессе? С каких это пор ты стала верить досужим сплетням?
Но чувствовал он себя не очень уверенно. Потому что действительно говорил все это следователю со строгим сосредоточенным лицом. Он совершенно не думал в тот момент ни о врачебной этике, ни о корпоративных интересах, ни об общепринятых принципах поведения с коллегами. Он думал только о том, что есть люди, которые наживаются на здоровье маленьких детей. И хотел положить этому конец. И все-таки… Как мама узнала?
Юлия Анисимовна достаточно хорошо знала своего сына, чтобы поддаться на его простенькую уловку. А уж об аппаратных играх и всевозможных хитрых вариантах коррупционного поведения она знала практически все, ибо круг ее знакомств был настолько обширен, что не было, пожалуй, такой
Потому что есть люди, которые готовы платить деньги за то, чтобы узнать содержание документов в уголовном деле. И, конечно же, есть люди, готовые эти деньги взять. На всех уровнях. Я имею в виду уровень и того, кто платит, и того, кто берет. Если твой следователь показался тебе приличным и честным человеком, это не означает, что все его руководство вплоть до самого верха на него похоже. Кому надо — тот узнал, что именно ты говорил на допросах. И рассказал об этом тому, кому посчитал нужным. Информация разошлась, обросла подробностями и выдумками, несуществующими деталями и не произнесенными тобой словами. С этим теперь уже ничего поделать нельзя. А под ударом оказались мы с папой и Бондари, которые ни в чем не виноваты, но тоже имеют массу проблем из-за того, что под Лукиновым кресло зашаталось. Ты никогда не умел смотреть вперед хотя бы на один шаг. Ты всю жизнь сначала делаешь, потом думаешь, потому что уверен в собственной непогрешимости и в том, что ни при каких условиях не можешь совершить ошибку. Ты хотя бы представляешь себе, что будет, если для Лукинова все обойдется?
— Ничего не будет, — буркнул Сергей. — Он останется на своем месте, и все довольны.
— Господи! — Юлия Анисимовна повысила голос до крика. — Кто доволен?! Кто, скажи мне?! Лукинов остается на своем месте и начинает сводить счеты с тем, кто всю эту кашу заварил. То есть с тобой. Лично с тобой, экспертом Сергеем Саблиным из Московского Городского Бюро судмедэкспертизы. Ты что же, думаешь, что он утрется и промолчит? Проглотит? Или проявит благородство и простит тебя, идиота? Да он одним движением пальца расправится и с тобой, и с папой, и со мной. А если он знает, что ты крутишь многолетний роман с Оленькой Бондарь, то и ее не пощадит, потому что будет думать, что раз она твоя любовница, то все знала и во всем поддержала тебя. Ты этого добиваешься?
Вместо диалога получался монолог, Сергей пытался вставить какие-то слова, что-то объяснить, но логичной аргументации не получалось: когда он сильно злился, то утрачивал способность мыслить ясно и последовательно. Он мямлил что-то отрывочное, с отчаянием осознавая, что мать не права, но он не в состоянии ей противостоять. Что-то надломилось внутри, лишая его сил и обычной остроты ума.
В итоге он ушел, хлопнув дверью, так и не сказав решающего слова.
Темная глухая злоба на мать и на собственное интеллектуальное бессилие бушевала в нем, ища выхода, и Сергей поехал к Ольге. Поехал без предупреждения, без приглашения. Ключи от ее квартиры у него были.
Ольга оказалась дома. Он не дал ей произнести ни одной фразы, прямо с порога обрушившись на нее с упреками. Дескать, вся ее семейка пригрелась под крылышком у подонка, а теперь его, Саблина, обвиняют в том, что он своими действиями разрушает благополучие мерзавца Лукинова и всех, кому он покровительствует.
— У него руки по локоть в крови, а вы с этих рук корм берете и нахваливаете! — орал он, нимало не смущаясь тем, что стены в доме были не особо толстыми, обеспечивая превосходную слышимость, о чем он, естественно, давно знал. — Мне мать устроила скандал, я с родителями разругался из-за вас и вашего Лукинова. Давай теперь еще ты меня выгони — и я буду абсолютно счастлив!
Ольга ни разу не перебила его, слушала внимательно, подперев щеку ладонью, словно он не скандалил и не претензии предъявлял, а читал вслух интересную книгу. Ее белокожее лицо, обрамленное темными густыми кудрями, было невозмутимым, ни один мускул не дрогнул. Даже ресницы, необыкновенно густые и длинные, казалось, замерли, обрамляя миндалевидные глаза, неподвижно уставившиеся на Сергея.
Постепенно он выпускал пар и остывал. Наконец запал мрачной злобы иссяк, и Сергей умолк, сердито уперевшись глазами в стоящую на плите медную джезву.
Свет лампочек трехрожковой люстры отражался и подрагивал на ее изогнутом боку, танцуя затейливыми пятнышками. Плита… Джезва… Они с Ольгой сидят на кухне. Как они здесь оказались? Почему? Он отчетливо помнил, как поднимался в лифте, как открывал дверь, как вошел и начал говорить… А теперь он сидит на кухне за столом, без куртки, на ногах тапочки без задника, которые Оля сама купила и подарила ему в день первого свидания в этой квартире, и перед ним на столе чашка, изящная белая с синей «сеточкой» чашка ломоносовского фарфора с остатками кофе. Он ничего не помнил. Он ничего не замечал. Он полностью погрузился в свою ярость, в свои слова, в свою ненависть, в свою обиду, в желание выплеснуть ее хоть куда-нибудь. Господи, что он наговорил Ольге? В чем упрекал ее? В чем обвинял?Он не мог собраться с мыслями и вспомнить. Он чувствовал только глубокое отчаяние и такую же глубокую опустошенность.
Ольга налила себе еще кофе, вымыла пустую джезву и убрала ее в навесной шкаф. Снова села за стол, помолчала, потом мягко улыбнулась.
— Саблин, я не поняла, ты что, пугаешь меня? Ты думаешь, я начну плакать и умолять тебя не давать больше никаких показаний против нашего родственника? А в суде от всего отказаться? Ты думаешь, я начну просить тебя не портить карьеру моим родителям? Или ты, может, думаешь, что я за свою карьеру сильно переживаю? Как мне трактовать твое эмоциональное выступление? Ты только скажи, как надо, я так и сделаю. Я же послушная девочка.
В ее низком голосе звучала неприкрытая ирония. Сергей понял, наконец, что что-то пошло не так. Не так, как он ожидал, как прогнозировал. Впрочем, с Ольгой Бондарь любые прогнозы были смешны и наивны: таких людей, как она, он не понимал, не чувствовал и не умел предвидеть их реакции и поступки. Ольга была слишком «не такая», слишком непохожая на самого Саблина, слишком отличная от него. Сергей, как ни пытался, так и не научился за шесть лет угадывать, о чем она думает и что собирается сделать или сказать. Он просто любил ее.
— Оль… — растерянно пробормотал он. — Ты о чем?
Она неторопливо допила кофе, протянула руку, взяла чашку Сергея, заглянула в нее, поставила обратно на блюдце и вопросительно подняла глаза: будешь допивать? Он виновато кивнул, сделал два последних глотка, после чего обе чашки с блюдцами разделили судьбу джезвы, оказавшись вымытыми, вытертыми и спрятанными в шкаф. Ольга явно не торопилась отвечать на вопрос.
— Ну что ты молчишь? — спросил Сергей.
Он хотел произнести эти слова требовательно и строго, но получилось отчего-то жалобно и почти умоляюще. Услышав собственный голос, он снова разозлился. Слабак Ничтожество. Недоумок. У него аффективная дезорганизация мышления, если под влиянием сильных эмоций и переживаний он перестает владеть собой и теряет хладнокровие и контроль и над ситуацией, и над собственными мозгами.
— Саблин, Саблин, — тихо засмеялась Ольга, — ну что ты несешь? Откуда ты взял всю эту чушь? Почему ты решил, что я должна бояться за свою карьеру? Патологоанатом — профессия более чем востребованная, тебе ли не знать. Без работы я никогда не останусь, так что благосклонность Лукинова для меня никакой ценности не имеет. Хороший патологоанатом нужен всегда и везде. А я, Саблин, хороший патологоанатом. Очень хороший. Даже лучший, чем ты сам. И тебе это прекрасно известно.
Сергей посмотрел на нее с благодарностью.
— Ты не сердишься на меня?
— За что? — удивилась она. — За то, что ты поступил честно и в результате твоих действий у моего родственника неприятности, которые в конечном итоге могут ударить по моей семье?
— Ну да. Оль, я ведь не знал, что он замешан, я просто…
Она предостерегающе подняла ладонь, и Сергей заметил на пальце кольцо. Как сказали бы криминалисты, «белого металла с камнем синего цвета», поскольку в момент первичного осмотра никогда нельзя с точностью утверждать, что это такое: платина, белое золото, серебро, мельхиор или что другое, равно как и нельзя с ходу называть камень синего цвета сапфиром. Но Сергей знал, что это именно платина и именно сапфир. Это кольцо Ольга приметила в ювелирном магазине, когда они вместе искали подарок для ее мамы ко дню рождения. Кольцо было немыслимо дорогим. Значит, она его все-таки купила. На зарплату патологоанатома? Или как? Ему стало тяжко и муторно.