Обращение. Теоретические проблемы

Снова молчание. Бек явно раздумывал. Потом печально произнес:

— Разве я могу вам доверять?

— Можете. Вы же знаете, что я не Гиммлер.

— Знаю. Но все же…

— Я ни разу не пытался вас убить, генерал. Ни вас, ни ваших коллег. Хотя мог, сотню раз мог.

— Да, это справедливо…

— Решайтесь, генерал. Или мир для немцев, или полное поражение для немцев. Варианта победы нет, увы.

— Ну хорошо…

Бек подумал еще несколько секунд и только потом продолжил:

— Поклянитесь мне, что покинете должность рейхсфюрера и передадите нам ?? в тот же день, когда мы отведем войска от Ленинграда.

— Клянусь. Слово офицера.

Хотя какое к черту слово офицера? Я же даже в армии не служил. Тем не менее, я сейчас твердо был намерен соблюсти мое слово. Клятвами не бросаются, тем более такими.

Бек полагал также, поэтому моим ответом удовлетворился:

— Хорошо. Я ничего вам не обещаю, но изложу ситуацию Ольбрихту немедленно. Изложу так, как описали её мне вы.

— Это всё, чего я хотел. Спасибо вам, генерал! До встречи, надеюсь, мы встретимся в уже мирной Германии.

Я повесил трубку. Потом достал платок и протер лоб, платок тут же промок так, что можно было выжимать.

Ну вот теперь всё. Я сделал всё, что мог.

Потом я повернулся к Аденауэру, который все еще сидел в углу, с самым отсутствующим видом.

— Что вы обо всем этом думаете, господин Аденауэр?

Аденауэр брезгливо поморщился:

— Мне надо отлить, вот что. И спина болит, после поездок в ваших гестаповских машинах.

— Я про сложившуюся политическую ситуацию…

— Про неё я совсем ничего не думаю, господин Гиммлер. Никакой политической ситуации, собственно, и нету. Ольбрихт, конечно, скорее всего испугается и войска от Ленинграда отведет. А Сталин ударит этим войскам в спину. И будет прав, потому что никаких официальных мирных переговоров у вас с ним нет, как я понял. И война продолжится. Ваши приказы по ликвидации концлагерей выполнены не будут вообще. Их просто проигнорируют. Мюллер уже давно работает на Бека, а не на вас. В Равенсбрюке Мюллер всех освобожденных вами узниц, скорее всего, перевешает, как только вы умрете. А умрете вы в течение суток. Или от рук Мюллера, или от рук Ольбрихта, это уже все равно. Так что в отставку можете уже не подавать, вас отставят тем же способом, каким вы отставили беднягу Кальтенбруннера. Вот, в общем-то, и всё. Вообще я думаю, что вы сумасшедший. Ну и да. С этого момента никто, кроме вашего не менее сумасшедшего Гротманна, ваши приказы выполнять не будет. Вы себя просто вычеркнули из политической игры, только что. А теперь можно мне пойти отлить?

— Нет уж, потерпите еще минутку! — я рассвирепел, — Сперва скажите, что мне делать дальше!

Нервы у меня уже были вообще ни к черту. Казалось, что меня засасывает трясина, неумолимая и глубокая, и выбраться из неё я не могу. Я почему-то рассчитывал на похвалу Аденауэра, я понимал, что в лице Аденауэра я нашел себе мудрого советника, какого обычно находит любой попаданец. Проблема была лишь в том, что я начал действовать с этим советником не посоветовавшись…

— Что делать? — передразнил меня Аденауэр, подражая моему баварскому акценту, — Ну не знаю, херр Гиммлер. Приклейте бороду, бегите в Аргентину по подложным документам. Гротманна нарядите своей тетушкой и возьмите с собой. Ну или застрелитесь. Я не пойму, какого черта вы вообще заставляете меня давать вам советы? Я на такое не нанимался, обратитесь лучше к вашему психиатру. Или к Тельману. Вы же и его сюда притащили, но с ним почему-то задушевных бесед не ведете.

— Тельмана я хотел немедленно отправить Ольбрихту, — вздохнул я, — Чтобы Ольбрихт вернул его Сталину в качестве жеста доброй воли…

Аденауэр сухо хохотнул:

— Можете с тем же успехом отправить Сталину вагон дерьма, герр Гиммлер. Когда это Сталина волновали судьбы европейских коммунистов? А знаете, что в этой истории самое странное? У вас в концлагере вообще-то сидит сын Сталина. Яков Джугашвили. Если ваши палачи его еще не убили, конечно. Я бы на вашем месте вернул без всяких условий Сталину именно Якова. Меня удивляет, что этого до сих пор не сделано.

Вот черт. Черт, черт, черт!

А ведь и правда. Про сына Сталина знал и я, и Гиммлер знал, но эта информация просто вылетела у меня из головы.

Я поглядел на Гротманна.

— Боюсь, ничего не выйдет, рейхсфюрер, — сообщил Гротманн, — Сын Сталина и правда мертв. Покончил с собой, месяц назад.

Ясно.

Вернуть что ли Сталину тело? Или это, наоборот, расстроит Иосифа Виссарионыча? Я решил, что лучше все же пока сохранить смерть сына Сталина в тайне от отца.

Я уже был близок к полноценному нервному срыву и набросился на Аденауэра:

— Всё, что вы сказали, господин Аденауэр, это, конечно, верно. Но вы не учли одного! У меня в Тевтобургском лесу в бункере припрятан артефакт, по линии Аненербе. Мистический артефакт, который может все перевернуть! И ход войны и мою личную плачевную ситуацию. Как вам такое?

Такую дичь Аденауэр даже не удостоил ответом. Просто хмыкнул, самым презрительным образом.

— Отвечайте! — потребовал я.

— На что отвечать? Что вы от меня хотите? Почему не даете старику спокойно сходить отлить, а потом поехать домой слушать моего любимого Вагнера? Ну хорошо. Предположим на секунду, что вы не сумасшедший. Помните, что это не так, вы на самом деле психически больны, просто давайте предположим, что нет. Ради мысленного эксперимента. Предположим также, что у вас в бункере и правда есть мистический артефакт. Когда вы его положили в бункер?

— Секретный бункер существует с 1937 года, — подсказал Гротманн, — Я не знаю, что внутри него, но с 1937 года ничего нового туда не привозили. Вот это мне известно.

— Ну и что? — вознегодовал я, — Что вы имеете в виду, Аденауэр?

— А вот что. Артефакт у вас с 1937 года, так? А сейчас 1943. И если за это время, за которое напомню, у нас началась мировая война, вы вашу поганую мистику так и не достали из бункера, так и не использовали — то вывод только один. Она бесполезна.

Вот блин.

А ведь он прав. Трижды прав во всем! Я совсем пал духом.

— Ну а теперь решайтесь, — дал мне Аденауэр последний совет, — Вам уже надо или бежать из страны, или стреляться. Ибо времени мало. Кажется, если задержитесь тут еще минут на десять, то вас тут и кончат, в лучшем случае. В худшем — Мюллер вас будет пытать, чтобы выяснить, куда вы дели настоящего Гиммлера. Он сделает это немедленно, как только получит добро от Ольбрихта. И можно меня уже уволить с поста вашего советника, херр Гиммлер? Не так, как вы уволили Кальтенбруннера, а по-настоящему, чтобы я пошел домой?

Бывшее здание Главного управления СС, современное фото.

Кальтенбруннер, начальник Главного управления имперской безопасности (RSHA) СС. В реальной истории повешен в 1946 по приговору Нюрнбергского трибунала.

Мюллер, начальник тайной государственной полиции (гестапо). Бесследно исчез 1 мая 1945, дальнейшая судьба неизвестна. По самым распространенным (но неподтвержденным) версиям после падения Рейха покончил с собой, либо бежал в Южную Америку, либо тайно работал на американские или советские спецслужбы.

Конец ознакомительного фрагмента.