Обратная случайность. Хроники обывателя с примесью чертовщины. Книга вторая. Новеллы

Ерёма задумался. Но я отвлёкся.

Однажды у бабы Фроси развязался гайтан, и она где-то в траве потеряла крестик. Горевала сильно, крестик наследственный, ему много лет было. Я бабушку утешаю и говорю, что Верка найдёт крестик, а она рукой машет, мол, ерунду горожу, ей и без того тошно. Тогда я взял похожий крестик, и давай его Верке показывать вместе с кусочками мяса, а клевать его не давал. На другой день сидит бабушка на скамеечке, и вдруг подлетает Верка, и кидает ей на подол её крестик со шнурочком развязанным. После этого бабушка зачислила ворону в разряд святых птиц, и стала усиленно её прикармливать, да так, что Верка к ней переметнулась. А когда я уехал, то совсем с бабушкой осталась. Дружили они ещё несколько лет, пока однажды Верка просто не вернулась из перелёта. Видимо где-то погибла, и вряд ли от старости. Вороны живут в среднем лет двадцать, что для семисотграммовой птицы совсем неплохо.

Ну, а собаки, это особая тема. У меня их было несколько, и о каждой можно поведать много интересного, ведь у них, как и у людей, разные характеры, таланты и судьбы. Но я ограничусь рассказом о Патроне, потому что такие собаки бывают раз в жизни. Да, это он ходил в магазин, но этим его таланты не ограничивались.

Происходил он от чистопородной немецкой овчарки и прочерка в графе, то есть от неведомого беспородного кобеля. Почему и отдали мне его за пять копеек. По правилам собак нельзя брать даром, а только покупать. Пять копеек плата символическая, но от этого она не перестаёт быть платой. Щенков в помёте было несколько, и хозяйка Патриции, так звали овчарку, предложила мне самому выбрать щеночка. Дело это ответственное, и в нём лучше всего довериться природному инстинкту самки животного. Я попросил хозяйку привязать Патрицию до крыльца и отнести всех щенят за угол дома. Когда взволнованную собаку отвязали, она тут же кинулась носить щенят обратно в логово. Я взял себе первого принесённого щенка, а удивлённой хозяйке объяснил, что сука разбирается в своих щенках лучше человека, и если начинает переносить их с места на место, то первым хватает самого лучшего. Инстинкт. Точно так же поступают и кошки. Человек при пожаре вначале тоже спасает самое ценное, а уж потом остальное, если успевает.

Кличка Патрон есть производное от Патриции. Кстати о кличках. В собачьем мире дворняги считаются своего рода плебеями, и клички у них простецкие от Бобика до Найды. Породистым собакам, как аристократам, и клички дают соответствующие, с претензией на некую изысканность. Мужчины в этом деле изощряются не сильно, называя своих питомцев Рексами и Маркизами, но некоторые интеллигенты выходят за рамки этих стандартов. Вспоминаются псы с кличками Сарданапал и Пилигрим. А один начитанный товарищ, с претензией на остроумие, назвал своего боксёра Гуинпленом. Но бывает и по-другому. Мой приятель Славка Звонарёв однажды где-то купил щенка бультерьера. Когда я зашёл к нему во двор, он сидел на скамеечке в позе мыслителя, глядя на своё повизгивающее приобретение. На мой вопрос он ответил, что придумывает кличку, и пояснил:

– Надо ведь от клички его матери какое-то слово. Её зовут Альма, а мне ничего не приходит в голову кроме Альмагеля.

– Так это же лекарство от желудка!

– Ну и что? Вырастет и будет лекарством от желудка. На кого бросится, так тот сразу про больной желудок забудет.

– Тогда лучше назови его Сульфазином.

– Почему?

– Сколько у тебя знакомых язвенников? Раз, два, и обчёлся. Кого лечить-то? А бухающих приятелей полно, и Сульфазин в самый раз! Его укус будет им как укол сульфазина, сразу в трезвость приведёт. И точно так же дня два после него придётся мучиться от боли.

Славка подумал, и в самом деле назвал кобеля Сульфазином. Ничего, все привыкли.

Мужчины часто называют собак привычными для русского уха словами – Буран, Восток, Корнет или Тайга. А вот женщины в качестве кличек предпочитают иностранные слова – Каравелла, Дебретта, Селена и им подобные. У одной моей знакомой был пудель Кориолан, и она страшно злилась, когда его называли Корвалолом, а так его звали почти все. Кстати, Дебретта, это справочник знатных английских фамилий. Но это ещё терпимо. Для дам, внешняя красивость звукосочетания бывает важнее смысла слова. Я знал женщину, которая всерьёз хотела назвать свою собачку Эвтаназией. Ей вовремя растолковали, что означает это слово. Порывшись в словаре, она остановилась на Эволюции. У другой моей знакомой был мопс по кличке Элефант. В обиходе она звала его Фантиком. Пёсик выучил обе клички. При слове Фантик он подбегал и вилял хвостиком, а при слове Элефант мигом забивался под кровать. Я объяснил ей, что элефант в переводе означает слон, но она мне не поверила. В этом слове она видела нечто лёгкое, изящное, и очень далёкое от слона.

Патрон был относительно крупным псом, хотя и не дотягивал до размеров овчарки. Своим окрасом, стоячими ушами, широкой грудью и мощными челюстями он был похож на Патрицию, но являл собою её уменьшенную копию. Зато сообразительностью он превосходил всех известных мне собак. Впрочем, силы и ловкости ему тоже было не занимать.

Дрессировать Патрона было легко и увлекательно, тем более, что процесс нравится ему самому. Каким-то наитием он догадывался о том, что от него требовалось. Если, например, требовалось загнать в свинарник сбежавшего поросёнка, что для одного человека дело очень трудное, то Патрон сразу забегал с противоположной стороны, и мы, взяв беглеца в клещи, за считанные секунды водворяли его на место. Любой человек на его месте действовал бы точно так же. Поначалу иногда приходилось его наказывать, и Патрон понимал, что это именно наказание. Обычно я лупил его какой-нибудь тряпкой или свёрнутой газетой, но он скулил так, как будто я охаживал его палкой. При этом Патрон не делал попыток убежать, а старался лизнуть руку, как бы говоря, что больше не будет. Когда он возмужал, то поводов для наказаний не стало. Мне порой казалось, что он понимает человеческую речь, но это, конечно, не так. За исключением команд собаки речь не понимают, но они тонко чувствуют интонации.

В ту пору мне было за тридцать, а дочке лет пять. Мне была нужна хорошая сторожевая собака, и я стал натаскивать Патрона в этом направлении. Вначале я научил его простейшим командам и правилам поведения во дворе и на улице. Научил правильно сопровождать меня пешего и на велосипеде, с поводком и без него, а также ездить в машине. Не реагировать на кошек, других собак, не подбирать с земли и не брать еду из чужих рук. После этого начального образования дальнейшее обучение идёт легче. Вскоре стало ясно, что способности Патрона гораздо шире охранных функций, и делать из него обычного цепного пса было бы неразумно. С его задатками он мог стать и пастушеской, и служебной, и даже цирковой собакой. Поэтому я стал учить его кое-чему сверх программы, и вместо дворового сторожа получил преданного четвероного друга, понимающего тебя с полувзгляда.

А некоторым вещам он научился сам. Например, изумительно драться. Конечно, он знал свой двор, но не был жёстко к нему привязан. Его территория была там, где был я. И там, где я ему её определял и приказывал охранять. Большой участок мы просто обходили по периметру, который он запоминал. Пятачок я обозначал чертой на земле. Всё. После приказа граница была на замке. Кто знал Патрона, не совался.

Я тогда работал в том колхозе, где все меня ненавидели, и гоняли по работам, куда только могли. Изживали. Из механизаторов на ферму, оттуда в столярку, и так далее. Дошло до назначения сторожем. А это дело не такое и простое. Нужно было далеко в степи ночами охранять базы с поросятами и свиньями. Без собаки это нереально. Но опыт уже имелся.

Наша с Патроном карьера началась весной с охраны парников. Раньше там для охраны собак не применяли из опасения, что они потопчут рассаду, и этим нанесут ущерба больше, чем мелкие воришки. И совершенно напрасно! Так же как и человек, собака предпочитает ходить по сухой дороге или тропинке, и без нужды не полезет в грязь. Никогда. Патрон блестяще это доказал, за всё время не поломав ни одного растения. В первый же день я познакомил Патрона с агрономшей и работавшими на парнике женщинами. Он обнюхал их, признал своими, и после этого не стал проявлять к ним агрессии до такой степени, что даже позволял себя гладить. Угощений не принимал, чем сильно удивил персонал. Но когда женщины вечером покидали территорию, назад он их уже не пускал. За такую выучку Патрона стали уважать и даже восхищаться им.

На самом деле парник охранял Патрон. Когда все уходили, я командовал: – «Служба», и пёс, коротко гавкнув в ответ, приступал к её несению. До захода солнца я читал книгу, а потом заваливался во времянке спать. Раньше там было заведено, что окрестные жители привыкли не выращивать дома рассаду, а запасаться ею на колхозном парнике. Кто через знакомство со сторожем, а кто наглым воровством в темноте. Эту традицию Патрон уничтожил. Кое-кто по старой памяти рискнул наведаться, но Патрон эти попытки пресёк на корню. После того, как он искусал двух мужичков, народ, скрипя зубами от злости, потянулся за рассадой на базар. Кого он укусил, я в потёмках не узнал, слышны были только обещания застрелить или отравить собаку. И ведь попытались. Ночью был небольшой шум, а утром я обнаружил на территории кусок варёной колбасы грамм двести весом. Было ясно, что колбаса отравленная. Я завернул её в полиэтилен, и положил в карман. Почему-то отравители собак чаще всего для этой цели использовали варёную колбасу или пирожки с печёнкой. Сдав смену, мы с Патроном обследовали местность за оградой, и вскоре нашли следы. Отравитель проявил беспечность, и эти следы через десять минут привели ко двору колхозного механизатора по кличке Шуряк. Дома его не было, и мы отправились к нему на работу в бригаду. Шуряк копошился возле трактора, а неподалёку что-то обсуждала группа механизаторов. Увидев нас, они замолчали. Шуряк оглянулся, и обнаружив невредимого Патрона, забегал глазами. Я вытащил колбасу и сказал:

– Богато живёшь Шуряк, колбасой ночами разбрасываешься.

– Чего ты? Это не моя колбаса! Не докажешь!

Я не стал вдаваться в подробности и доказательства, а просто влепил ему этой колбасой по морде, и громко сказал:

– Следующий раз я заставлю тебя самого такую колбасу сожрать. А кто вздумает поднять на собаку ружьё, то его ждёт такое, что лучше бы он и на свет не родился. Так всем и передай.

Впрочем, передавать эти слова не требовалось, их слышали все, и когда мы уходили, нас провожали только злые и угрюмые взгляды. Но покушений на Патрона больше не было ни разу.