Обратная сторона
Шрифт:
Я даже плакать не могу в минуты приступов, которые мне кажутся вечностью. Слезы могли бы быть таким облегчением…
Гриша, видя мои страдания, таинственно произнес:
— Это он, он, Бог сейчас тебя посещает. Следи, внимательно следи за своими мыслями. Ну скажи, что ты теперь подумала, именно в эту минуту? Скажи…
Я закричала от нестерпимого болезненного жара, который теперь разлился в самом сердце. Эхо пронеслось над ромашковым полем и мусорной свалкой и куда-то исчезло. Потом я потеряла сознание.
…Я — большой серебряный цветок невиданной красоты в таком же серебряном саду. На мне висят
Это хорошо придумано. Теперь роса будет питать мой корень, и я смогу благоухать здесь дольше остальных цветов. Но одна огромная капля почему-то не хочет стекать вниз. Она упрямо висит на лепестке как приклеенная. Я снова и снова выпрямляю лепестки, но капля вдруг начинает быстро набухать и клонит меня к земле. Еще немного — и она либо повалит меня наземь, либо оторвет лепесток.
Нужно решаться. Я со всей силы, рискуя своей цветочной жизнью, быстро закрываю лепестки и сжимаюсь. Капля внезапно стекает в сердцевину и прохладной утренней росой освежает сухое ядро.
— Ну хорошо. Ну вот и чудесно, вот и славно, принцесса вернулась в мир. Пришла, снова пришла, принцесса к нам, — слышу я голос.
Открываю глаза, а это Гриша меня обливает водой, улыбается наполовину беззубым ртом и говорит:
— Знаешь, я так испугался за тебя. Ты вся резко посинела и, что особенно плохо, не реагировала даже на нашатырный спирт. Что творится с тобой? Боже, как я рад, что все закончилось. Все позади уже. Теперь ты стала выше, намного…
Я вопросительно смотрю на Гришу. Он, как бы между делом принимаясь за стружку ложки, уточняет.
— Ты, дорогая принцесса, стала духовно выше.
Я улыбаюсь.
Боль так же внезапно ушла, как и появилась. Стало легко. Я ощутила почти невесомость. Захотелось петь и смеяться. Еще через пару минут начало казаться, что приступа и в помине не было, а если и произошло что-то похожее, так это нужно было затем, чтобы отобрать у меня всю тяжесть жизни. И теперь я, как в далеком детстве, легко соскочила со стула, показала Грише язык и перепрыгнула на одной ноге через ящик.
Часть третья
Путь наверх
Глава первая
Послушник Виктор
В монастыре Леша Швабров познакомился с послушником Виктором, который охотно брался выполнять самые тяжелые и грязные работы, особенно любил уединение и много молился. А спустя некоторое время Швабров подружился с ним.
Виктор рос очень красивым и добрым мальчиком. После окончания школы сразу поступил в университет. На втором курсе его призвали в армию, отправили в десантные войска под Псков, затем — в Чечню. Вместе с Виктором все это время был его друг Сережа. С него, Сережи, все и началось…
Стояла красивая чеченская осень. Удивительно красочная и тихая, это теперь даже Игорь из разведроты по прозвищу Чингисхан может подтвердить. Деревья с разноцветными листьями и кое-где местами уцелевшая, довольно оригинальная архитектура создавали у солдат ощущение праздника. На крыше одного из домов ворковали белые голуби, а небо было тихое и голубое. Кругом не наблюдалось ни людей, ни техники. Служилось легко. Казалось, что все в дальнейшей жизни будет
также — легко и картинно красочно.И вдруг среди этой приятной и почти домашней картины раздается выстрел. Потом второй. Оба «адресованы» Сереже, причем оба в висок.
Шум. Тревога. Автоматные очереди. Виктор Сережу на руки и бегом в медпункт. Пока нес, рубашка полностью кровью пропиталась. Два дня после этого ничего не ел, не мог прийти в себя от шока.
Солдаты «прочистили» все окрестности, но стрелявшего так и не нашли. Да и нереально он выглядел бы на фоне нарядной осени. Если бы не выстрелы и ранение товарища, все бы приняли случившееся за фантом. Но факт, увы, имелся, и он свидетельствовал, что все солдаты как один перед жестокой смертью беззащитны.
Потом хирург через ребят Виктору передал, что чудес, конечно, на свете не бывает, но может случиться так, что Сережа будет жить. Пятьдесят на пятьдесят.
До самого виска, оказывается, полсантиметра не хватило.
Виктор, не помня себя от радости, три банки тушенки за один раз съел, а потом лег и прямо в блиндаже, на сырой земле, уснул как убитый, подложив руку под голову. Он твердо был уверен, что друг выживет, потому что по-другому и быть не могло.
Их связывало слишком многое. К тому же Виктор знал, что у Сережи есть девушка и она ждет его. И он, Виктор, а не кто-нибудь, будет свидетелем на свадьбе, это уже давно решено. Спокойным, безмятежным, здоровым сном солдат отмечал новость о выздоровлении друга.
Тот день запомнили оставшиеся в живых ребята еще тем, что Виктор во сне улыбался совсем как маленький ребенок. Они смеялись над ним, щекотали его подбородок травинкой, а он все равно спал и улыбался. Снова в сердцах поселилось чувство легкости и предвкушения чего-то хорошего.
Домой, на «гражданку» полетели письма, что один боец случайно получил ранение, но будет жить, кормят хорошо и погода замечательная, как на курорте.
Еще через два дня Сережа пришел в сознание, впрочем, лучше бы не приходил. Их месторасположение плотным кольцом окружили «чехи», и нужно было срочно скрываться в горах.
Приказано брать только оружие… кто сколько сможет.
— Товарищ командир, а можно я с собой Дробышева возьму? — спросил Виктор.
— Нет! — последовал резкий как удар ответ.
Виктор склонился над раненым другом.
— Ну давай, держись…
— Слышь, добей, а?.. Я прошу, как человека прошу, слышь?..
— Нет, ты это… совсем того, что ли? Мы же с детства с тобой.
— Ты что, Вить, хочешь, чтобы меня «чехи» поимели, что ли?.. Куда я потом, а? Ты, старик, не оставляй меня. Смотри, я как человека тебя прошу, слышь? Не оставляй! Я же мужик, мужиком родился и мужиком умереть хочу.
Возникла тяжелая тишина, оба понимали, как опасно их положение. И промедление. Изощренные пытки чеченских бандитов были известны исключительно всем солдатам, правда, сибирякам пока только понаслышке.
Но каждый думал про себя одно и то же: меня это не коснется никогда. Каждый втайне надеялся на удачу или… быструю, безболезненную смерть. А попасть в плен означало хуже даже самой долгой и мучительной смерти.
Виктор закурил. Курил долго. И когда уже прогремела команда «Уходим», срывающимся голосом, стараясь не глядеть в глаза, прошептал: