Обратно в ад

Грохот малокалиберных пушек раскатистым гулом пронёсся над полем. Короткие холостые очереди заглушили урчание моторов. Я почувствовал знакомые напряжение и страх, как перед боем, хотя сейчас мне не угрожало ничего.

— Синий четыре всем взводам: в атаку, — прозвучал в наушнике голос лейтенанта Дурасова, имевшего позывной «синий четыре». — Пошли, пошли, парни.

— Отделение, — обратился я к своим, — приготовиться к бою. Жирнов, займи позицию под теми кустами. Прикрываешь. Остальные — за мной в атаку. Добегаем, огибаем дом справа, заходим в брешь.

Мы ринулись в атаку, прикрывая друг друга стрельбой из автоматов. Сплошной треск очередей повис над полем. Справа двигалось второе отделение, которое должно штурмовать соседний дом. Следом наступало третье. Оно прикрывало нас. Машины постреливали из мелкокалиберных пушек холостыми.

Я знал, что в зданиях вместо противника — картонные макеты, но всё равно чудилось, что по нам вот-вот откроют огонь. Пришлось приложить усилия, чтобы успокоить разум.

Пашка Жирнов должен был прикрывать нас, но его пулемёт почему-то молчал.

Поняв, что пулемётчик филонит, я приказал остальным бойцам своего отделения залечь. Мы шлёпнулись в траву метрах в пятидесяти от дома.

— Восток Скале, ты чего там дрочишь? — спросил я по рации. — Прикрывай наступление.

— Погоди, Восток, сейчас будет, — прозвучал в наушнике добродушный бас Пашки Жирнова.

— Когда, блядь, сейчас? — возмутился я. — Я тебе отдал приказ. Выполняй. Нас тут всех положили, пока ты там дрочишь сидишь.

— Я не могу, подожди.

— Хули не можешь? На курок жать не можешь? Палец в жопе застрял?

— Позиция неудобная. Меняю.

— Восток это Синий четыре, почему так медленно? Приём, — зазвучал в наушнике голос лейтенанта Дурасова.

— Ждём пулемётчика, — сказал я. — Приём.

— Какие-то проблемы?

— Так точно, проблемы с пулемётчиком. Позицию найти не может.

— Понял, Восток, продолжай наступление. Не задерживаем операцию. Как поняли? Приём.

— Вас понял, — вздохнул я. Будь сейчас реальные боевые условия, такая спешка могла бы привести к плохим последствиям. — Дьмьян — дым. Скала — хватит возиться, присоединяйся. Отделение, за мной.

Поставив дымовую завесу, мы почесали со всех ног в обход дома. В боковой стене находился пролом. Через него-то мы и должны были проникнуть в здание.

Подбежали и встали у стены перед брешью, контролируя все направления.

Я швырнул внутрь учебную гранату. Хлопок. Обстреляв помещение, вошли. Оказались в пустой комнате с голыми неоштукатуренными стенами. Под ботинками захрустели куски кирпича.

Тут было две двери. Макс, решив, видимо, что надо навёрстывать потерянное время, тут же ринулся в одну из них. Он всегда пытался быть впереди всех — эту черту я в нём подметил с первых дней. У него даже позывной был — «Ветер». Вот только поведение такое невероятно бесило.

— Ты куда, блядь? — заорал я ему. — Всё, тебя ранили. Лежать!

— Чего? — крикнул Макс. — Да я…

— Струя! Ложись и жди помощи, ты ранен. Двигаться не можешь, — я нажал тангенту и произнёс спокойным голосом. — Синий четыре, это Восток, докладываю, у нас потери. Один раненый. Требуется эвакуация. Приём.

— Что значит потери, Восток? — в голосе лейтенанта Дурасова звучало недоумение. Могу представить, что он подумал в первую секунду, услышав такое на учениях.

— Боец из-за поспешных действий нарвался на плотный огонь противника. Приём.

— Что у вас опять происходит, Восток? — недовольно произнёс лейтенант. — Отставить. Продолжайте зачистку.

«Раненый» в это время вышел обратно на своих двоих.

— Тебе что, непонятно сказано? — спросил я. — Ты ранен, ты не можешь двигаться.

— Да что за бред! — возмутился Макс. — У меня седьмой ранг. Кто меня ранит?

— Отставить разговоры! Три наряда по казарме и запрет покидать часть на неделю.

— Но…

— Четыре наряда и запрет до конца месяца. Лежать! — видя, что Макс колеблется, добавил. — Быстро, блядь! Жирнов, тебя тоже касается: неделю будешь сидеть в части, плац подметать вечерами.

— Есть, господин сержант, — грустно ответил Пашка.

— Акула, перебинтуй раненого. Продолжаем зачистку. Никому вперёд не бежать без команды. Действуем осторожно, как вас учили. Все поняли?

После того, как Акула забинтовал Макса, мы продолжили операцию. На улице дождь шуршал в траве, а мы шли по этажам, «уничтожая» воображаемого противника.

Подчинённые меня не любили. Вторым отделением командовал сержант Аркаша Двинский — как и я, выходец из новгородского княжеского рода. У того со всеми своими бойцами были хорошие отношения. Сам Аркаша — рубаха парень, болтун и шутник. Он уже два года служил в спецотряде, даже воевал. Он ни на кого не орал, никого не наказывал. Ему и так подчинялись. За глаза говорили, что он — простоват для княжича, но на деле все бойцы второго отделения были только рады такому сержанту.

Меня же возненавидели с первого дня, с тех пор, как я за любое возражение и прочие панибратские выходки стал щедро раздавать наряды на хозяйственные работы. Парням это казалось унизительным, но сделать они ничего не могли. Я же не считал нужным якшаться с этими олухами. Сержанта не должны любить, сержанта должны бояться — я руководствовался именно таким принципом и воспитывал своих подопечных так, как когда-то воспитывали меня. Считал это правильным. А вот вышестоящие офицеры, кажется — нет.

После окончаний учений нас ждал обед, а потом меня вызвал к себе майор Вельяминов — командующий нашей особой группой. Он являлся выходцем из московского рода Вельяминовых, чей представитель сейчас сидел в кресле канцлера. Одна проблема. Поговаривали, что наш командующий последние несколько лет служил в Москве и боевых действиях не участвовал.

За окном тарабанил дождь, шумя в листве тополей, майор — мужчина средних лет с крупным лицом и глубокими складками возле рта — сидел за столом и курил трубку, наполняя кабинет табачным дымом. Когда я вошёл, Вельяминов положил трубку на позолоченную подставку.

— Присаживайтесь, сержант Востряков, — указал он на кресло перед его столом.

Устроившись в кресле, я приготовился к выговору. На учениях наше отделение сильно отстало от остальных, показав худший результат, и я не сомневался, что сейчас мне устроят серьёзную взбучку. Видимо, мои бойцы сильно накосячили, раз майор лично решил провести со мной воспитательную беседу. Возможно, даже разжалует.

— Ну, как успехи в тренировках, в воспитании, так сказать, личного состава? — спросил Вельяминов.