Обратный отсчет

Я бегу к задней двери и запираю ее, потом проверяю замок на входной, она закрыта. Во второй спальне, которую я использую как кабинет и кладовку, тоже никого нет. Обычно у меня в квартире пахнет лимонным полиролем для мебели, но сейчас я вдруг чувствую слабый запах пота.

Мои бумаги аккуратно сложены на столе под китайской белой лампой. Подойдя к столу, я случайно ударяюсь о него ногой, потому что нижний ящик выдвинут. Он пуст. Там лежало только мое заявление на усыновление, так и не заполненное до конца. А теперь его там нет.

— Зачем? — кричу я во весь голос, и мои зеленые стены больше не успокаивают, а надвигаются на меня, как враги.

Николь сказала мне на платформе: «Я наблюдала за тобой».

Мне нужно выбраться отсюда сию минуту. Я бегу в свою спальню, хватаю телефон и ноутбук и бегу к входной двери. Сунув ноги в сандалии, беру сумочку и мчусь по лестнице вниз. Сейчас мысль о том, чтобы оказаться в замкнутой коробке лифта, меня ужасает. Я так быстро бегу, что случайно пропускаю ступеньку и чуть не падаю. Надо быть осторожнее.

Я никогда не езжу на работу на машине, но после того что случилось на станции «Гранд-Стейт», не могу представить, как я спущусь туда снова. Пока я иду в подземный гараж к серебристой «Хонде Сивик», волосы у меня на руках становятся дыбом. Я вспоминаю, чему учил меня отец, и зажимаю остроконечный ключ между указательным и средним пальцами. Подходя к машине, я слышу, как хлопает дверь, но никого, кроме меня, в гараже нет.

Запрыгиваю в видавший виды «Сивик» только с третьей попытки, потому что руки дрожат и я никак не могу открыть машину. Наконец вставляю ключ в зажигание и трогаюсь с места так быстро, что чуть не врезаюсь в припаркованную сзади «Тойоту».

Ладони вспотели и пальцы скользят по рулю, когда я выезжаю на пандус, ведущий из гаража. Вырулив на улицу, я направляюсь в «Гавань» и включаю блютуз, чтобы позвонить Джессике.

— Кто-то вломился в мою квартиру! — говорю я и рассказываю про фотографию и пропавшее заявление. Голос срывается на истерический визг.

— Ничего ценного не взяли?

— Думаю, нет… — запинаюсь я.

— Морган, сделай глубокий вдох. Ты пережила шок вчера. Ты сейчас не в состоянии ясно мыслить, вот и все. А когда ты подавала заявление на усыновление?

— Некоторое время назад, но я так и не заполнила его до конца и не подала. Просто не смогла. За меня больше некому поручиться. Поэтому я сунула его в ящик стола и больше на него не смотрела.

Я начинаю всхлипывать.

— Так, попробуй успокоиться, — говорит Джессика. — К тебе приходит уборщица? Всему этому должно найтись разумное объяснение.

Тут я понимаю, что ей эта ситуация вовсе не кажется серьезной.

— Ты думаешь, я могу позволить себе уборщицу? Джессика, да послушай же, кто-то вломился ко мне, и это не просто воры! Кто-то за мной следит.

Я въезжаю на забитую трассу 41, мне кажется, что все водители смотрят на меня.

— Во-первых, если кто-то действительно вломился, это может быть из-за Райана. Во-вторых, это могли быть просто воры, которые услышали шум и убежали до того, как успели забрать что-то ценное.

«Ну да, — думаю я, — только они зачем-то взяли заявление».

Когда я перестаю всхлипывать, она говорит:

— Слушай, я выяснила, что Николь лежала в больнице перед учебой в колледже, лечилась от сильных панических атак. Так что проблемы с психикой у нее были уже давно.

Следует ли мне сообщить ей о разговоре с адвокатом и о завещании Николь? Я знаю, что она скажет, поэтому решаю немного подождать. Работа Джессики — помогать мне, но если человек тебе не верит, ты тоже не можешь ему доверять.

— Морган?

— Я уже рядом с приютом, я опаздываю. Мне пора.

— Звони, если что-то еще произойдет. Мне кажется, что ты просто утомлена и тебе мерещится то, чего нет.

— Вроде того, что Николь знает мое имя? — спрашивая я, не скрывая сарказма.

— Слушай, я пока не могу это никак объяснить. Я продолжаю копать. Ответ должен найтись.

Она вешает трубку. Хотела бы я поверить, что утомление и стресс повлияли на мою способность мыслить разумно. Но что-то тут все-таки не сходится.

Когда я поворачиваю на улицу Вест-Иллинойс, звонит телефон. Это Кейт, моя начальница. Я очень быстро проезжаю мимо кирпичного склада и здания со стеклянными стенами.

— Прости, что я опоздала, — говорю я в трубку, — я уже рядом. Ко мне в квартиру кто-то проник, и… вчера вечером кое-что неприятное случилось, когда я ехала с работы.

Какой-то инстинкт заставляет меня посмотреть в зеркало заднего вида. За мной едет темно-синий автомобиль, и я помню, что он появился, когда я выехала из дома. Но я прослушала, что сказала Кейт.

— Повтори, пожалуйста, — прошу я.

Я слышу вздох, потом она говорит:

— Я не думаю, что тебе стоит приезжать, Морган. Извини. Ты уже столько раз опаздывала. И даже срывала сроки. Я все понимаю, у тебя горе. Но сегодня утром о тебе расспрашивала полиция, они спрашивали, знаю ли я о твоих отношениях с Николь Мэркем. Это уже слишком. Я вынуждена освободить тебя от должности.

Я тут же начинаю плакать. Какой же слабой я стала и как ненавижу себя за это! Я теряю единственное место, куда нужно ходить каждый день, и людей, которые со мной разговаривают. Мне такого не перенести.

Кейт молчит. Поменяв полосу, я вытираю слезы и расправляю плечи. Я не знаю, что буду делать без работы, но не могу умолять не увольнять меня.

— Прости. Я ничего плохого не сделала. Возможно, Николь Мэркем знала обо мне благодаря «Гавани». Мы когда-нибудь обращались к ней или в «Дыхание» за помощью?

Теперь голос Кейт суров.

— Черт, Морган, я тебе только что сказала, что ты уволена. Ты вообще слушала меня? Я рассчитывала на тебя. Ты очень хотела помогать, а я хотела помочь тебе. Раньше ты очень хорошо справлялась, но теперь уже нет, ты уже не предана делу.

— Это неправда! — кричу я, случайно ударяю по сигналу, и автомобиль виляет на дороге.

Надо успокоиться. Я почти не обращаю внимания на то, как и куда еду.

Но начальница права. Я уже не та, кем была до смерти Райана. До того, как он оставил меня разбираться с его ошибками. Я нервная, неуверенная в себе, боюсь подпускать людей близко. Не лучшая защитница для женщин, которые хотят начать новую жизнь.

— Я не хотела этого, Кейт. Я очень ценю все, что ты для меня сделала… — мой голос срывается.