Обратный отсчет

– Стойте, мы подумаем.

Таджики отошли в сторону и тихо заговорили на своем языке. Марфа задержалась на дорожке, следя за ними прищуренными злыми глазами. Наконец старший вернулся. У него был вид человека, смирившегося с неизбежным злом.

– Мы останемся.

– И без фокусов? – резко спросила Марфа.

– Не беспокойтесь. – Он взялся за лопату. – Павлу не говорите ничего.

– Я посмотрю, – пообещала она, не сводя с него колючего взгляда. – Очень вы меня сегодня удивили, очень.

И, резко развернувшись, вернулась в дом. Дима последовал за ней с ощущением неловкости. Его все чаще посещала мысль, что он становится каким-то безвольным свидетелем течения своей собственной жизни, а управляет ею Марфа. «Я – подкаблучник?» Ему вспомнилось обидное прозвище, которое он уже как-то слышал в свой адрес. Это было около года назад, когда сослуживцы решили отправиться в ночной клуб и отдохнуть там, что называется, без галстуков. Повод был – отмечали крупную, удачно проведенную сделку, после которой в карманах осели щедрые комиссионные. Тогда Дима, давно уже нигде не бывавший, ведущий себя как прочно женатый человек, решил «предаться разгулу». Однако, сделав звонок домой, услышал от Люды, что та неважно себя чувствует – простудилась, легла в постель, намазала нос и грудь йодом и тоскливо смотрит телевизор. Этого было достаточно, чтобы он отказался от мысли повеселиться. Сослуживцы его высмеяли.

– Она что – устроила скандал? – допытывались они.

– Нет, она вообще не такая, – защищал подругу Дима.

– Что – тяжело заболела?

– Да нет же, пустяки.

– Тогда в чем дело? Почему тебе не отдохнуть? Что она – выздоровеет, если ты будешь сидеть рядом и слушать ее чих?

– Да ладно вам, – отбивался он с чувством неловкости и досады – ведь пойти в клуб ему очень хотелось. – Просто не будет настроения, и все.

– Ты просто боишься, что она тебе отомстит, – заявил один из его коллег – вечный жених, меняющий невест-сожительниц по мере того, как тем надоедало быть просто невестами. Он утверждал, что это лучший способ жить в неге и комфорте, не связывая себя никакими обязательствами. «После свадьбы они сразу сдают позиции, а уж после родов ты становишься их рабом!» – заявлял профессиональный жених, которого ничуть не смущала собственная потрепанная внешность, букет болезней и скверный характер. Он говорил, что любую женщину можно купить намеком на создание серьезных отношений – разумеется, после «проверки чувств на прочность». Он-то и поставил Диме диагноз.

– Ты – мечта любой бабы с характером. Типичный подкаблучник! Дрожишь от одной мысли, что у нее будет недовольное лицо, когда ты вернешься под утро пьяный, пахнущий чужими духами. Как она тебя еще не женила на себе?

Тогда Дима только посмеялся, обидное для любого мужчины прозвище не слишком его задело – прежде всего потому, что подкаблучником он себя не считал. Но сейчас эта сцена почему-то вспомнилась ему особенно отчетливо. Он представил на месте Марфы Люду, спросил себя – был бы он так же пассивен при ней? И ответил – нет. Конечно, Люда влияла на принимаемые им решения, но это было мягкое, неявное влияние, которому он поддавался с удовольствием – как чему-то разумному, взвешенному, мудрому. В критических ситуациях подруга предоставляла главную роль ему, даже если действие шло по ее сценарию. В глазах посторонних все выглядело так, будто решения принимал он, а Люда подчинялась. С Марфой было не то. Люда мягко, постепенно порабощала его волю, Марфа – разбойничьи захватывала ее, Люда шла путем наименьшего сопротивления, будто экономя душевные силы, Марфа добивалась своего боевым наскоком, не терпя ни промедлений, ни возражений. «Одним словом, если Люда – это вялотекущая хроническая болезнь, то Марфа – острый приступ! – иронически заключил он про себя, входя в кухню. – А я действительно прирожденный подкаблучник! Удивительно в самом деле, что до сих пор ни одна женщина не женила меня на себе!»

Марфа широко шагала по кухне, спрятав руки в рукава своего огненного свитера. Увидев Диму, она фыркнула:

– Кто тебя за язык тянул? Может, они бы ничего не узнали.

– Ты сказала Елене Ивановне, я – им. Мы квиты. Я тоже тебя не одобряю.

– Как хочешь. – Женщина подошла к окну, постояла, глядя, как копают в саду мужчины. – Что-то она засиделась в милиции. Отделение-то рядом.

– Знаешь, а наши таджики в чем-то правы, – сказал он, глядя на ее узкую, чуть ссутуленную спину. – Я и сам чувствую что-то нехорошее, какую-то угрозу. Я здесь неспокоен.

– Еще бы ты был спокоен! – отозвалась, не оборачиваясь, та. – Думаешь, у меня нервы стальные? Я просто держу себя в кулаке, чтобы не сорваться в самый неподходящий момент.

– Не очень-то ты себя держала с таджиками, – заметил он. – Зачем ты им угрожала? Отпустили бы этих, позвали других…

– И устроили тут проходной двор? – огрызнулась Марфа. – А насчет того, как вести себя с рабочими, просьба с советами не соваться! Им только дай поблажку – на шею сядут. Я тебе больше скажу – мягких, покладистых хозяев они презирают и обманывают. Они вот что любят!

И, обернувшись, женщина предъявила сжатый кулак – небольшой, но крепкий. Дима усмехнулся:

– Ты настоящий плантатор! Ладно, тебя послушать, так я тут только мешаю. Мне уехать?

– Еще чего. – Она снова прилипла к окну. – Ты мне нужен, тут же глаз да глаз… Знаешь что, иди во двор и садись на то бревно. Если они откопают что-нибудь интересное – ты этого не пропустишь.

– Отлично! – иронически заметил он. – Отмороженные почки гарантированы. А что будешь делать ты?

– Вот это! – она постучала пальцем по стеклу. – Полюбуйся, какие люди!

Дима тоже подошел к окну и увидел Елену Ивановну, ведущую под руку их вчерашнюю новую знакомую. Старуха висла на ее локте, еле перебирая ногами, и по сравнению с вчерашним днем выглядела полной развалиной. За нею робко следовали собаки – они то приближались, то отскакивали, демонстрируя полную неуравновешенность характеров.

– Вот они, красавицы! – прошептала Марфа. На стекло легло легкое облачко от ее дыхания. – Ставь чайник. Выполним долг гостеприимства и выставим их отсюда. Информации у нас довольно, Бельского не вернуть, они обе нам ни к чему. Здравствуйте! Как раз о вас думала!

Последние слова адресовались уже Анне Андреевне, с трудом переступившей порог. Старуха разохалась, любопытно поводя подслеповатыми белесыми глазами из-под козырька низко надвинутой кепки. Жажда посплетничать так и сияла на ее морщинистом желтушном лице.

– Я как знала, как знала! – запричитала она, усаживаясь на предложенный табурет. – Еще вчера подумала – долго ему не прожить… Так-то, Леночка…

Выходит, ты к нему на похороны приехала… Сердцем почуяла…

Елена Ивановна без особой симпатии покосилась на старуху. Та, не заметив ее взгляда, продолжала:

– Иду это я утром на рынок, глянь – навстречу женщина, и как будто знакомая… Кто, думаю? Леночка! – В ее надтреснутом голосе зазвучало неподдельное умиление. Старухе явно было приятно вспомнить прошлые деньки. – Кто бы думал? Я и узнала с трудом. Не молодеем, что поделаешь – не молодеем!

– А вот ты, теть Ань, какая была, такая осталась, – бросила та, доставая из сумки сигареты и закуривая. – Значит, сто лет проживешь – такая примета. Кто рано состарился – того смерть не берет.

Старуху явно покоробил такой бесцеремонный комплимент, и она брюзгливо поджала губы. Марфа, воспользовавшись паузой, поднесла гостье кофе. Елена Ивановна жестом отказалась от своей чашки и, порывшись в своей объемистой сумке, выставила на стол бутылку перцовой настойки:

– Заранее поминать не годится, ну да что… Просто выпьем.

– Заранее? – обернулась Марфа, уже искавшая в шкафчике рюмки.

– Жив еще, несчастный. – Елена Ивановна с хрустом свинтила жестяную крышку с горлышка бутылки. – Без сознания, в реанимации. Умрет, конечно.

– Господи помилуй. – Старуха с большим интересом уставилась на бутылку. – Конечно, умрет – кто его выхаживать-то будет? Еще занимаются им, гляди… Наверное, из-за денег? Услышали, что дом продал, вот и…

– Вряд ли, – отмахнулась Елена Ивановна, отбирая стопки у изумленной Марфы. – Его сестрица денег не даст. Ей же выгодно, чтобы Гриша умер. Наследница! Теть Аня, ты выпьешь?