Обратный отсчет

Можно только догадываться, каким образом Керри в конце концов тут очутилась – она никогда не рассказывала. Я подозревал пережитое в детстве насилие, развод родителей, даже киднеппинг. Ей здесь нравилось лишь из любви к отчуждению, а невозможно представить, чтобы кто-нибудь был так чужд Бейкерсфилду, как Керри. Ей место в Манхэттене, где она кололась бы в лапах толкача наркотиков. Впрочем, в Бейкерсфилде полно пригородных лабораторий, готовящих кокаин, трейлеров под древовидной юккой, над которыми птицы, обкурившиеся химикатами, летают со сверхзвуковой скоростью.

В таком трейлере она и жила. Как-то умудрилась купить кусок земли, поэтому трейлер стоял на ее собственном участке, не стоившем ровно ничего, по крайней мере, пока песок не станет редкостью.

Последним, мимо чего я проехал по дороге к ней, был пост полиции штата. Интересно, беспокоилась ли когда-нибудь Керри насчет опасного соседства? Интересно, остался ли повод для беспокойства?

Сверкающему алюминием трейлеру со спутниковой тарелкой было самое место на Марсе. С первого взгляда на мусорный бак я понял, что она его не покинула. Бак был доверху завален пустыми пачками из-под сухого завтрака и картонками из-под молока. У нее еще имелся жучок-«фольксваген», которые плодятся, как тараканы, пока их не истребят. Проживи Керри тысячу лет, может быть, подыскала б машину в рабочем состоянии, предпочтительно небесно-голубую с ржавыми колесными колпаками и двигателем, который за двадцать миль слышно. На бампере, как обычно, красовалась наклейка, однако не предлагала задуматься о том-то или прекратить то-то, а утверждала: «БОГ МОЖЕТ ЖДАТЬ, А ТЫ НЕТ».

Дверь с опущенными жалюзи приглашала мух, Может быть, и меня пригласит, хоть у меня нет крыльев. Керри вечно оставляла дверь незапертой, никогда не боясь ни воров, ни торговцев, ни насильников, ни убийц. Я всегда спал, крепко прижавшись к ней, зная, что, если явится преступник, она меня спасет. Луч карманного фонарика, ворвавшись в ее редкий быстрый сон, пробудил бы сознание, вызвав взрыв, так что осветителю следовало поскорей улепетывать, пока во все стороны веером не полетело дерьмо. Керри была шести футов ростом, с черными волосами до пояса, которыми в случае необходимости удушила б любого. Сказать, будто она представляла собой только кожу и кости, было б преувеличением. Кости служили ей оружием.

– Так я и знала, черт побери, – сказала она.

– Что ты знала? Откуда?

– Ниоткуда. Входи.

Керри предоставила мне самому открыть дверь. Удивительно – в трейлере царил полный порядок. В углу стоял телевизор, на журнальном столике ничего не валялось, на полу лежал японский хлопчатобумажный матрас, торчал галогенный торшер, сидела – я не верил собственным глазам – персидская кошка, спрятавшись за занавеской. Чартриз, женщина, с которой я познакомился в дальнейших странствиях, утверждала, будто коллективное бессознательное вместе еще с каким-то синхронизмом [26] подсказывают нам дальнейшую судьбу. Но персидская кошка служила очередным свидетельством, которых и без того предостаточно, что в этом мире почти все прочно связано со случайностью. Автомобильные номерные таблички, прогнозы погоды, индексы Доу-Джонса [27] наглядно показывают, как плетется всемирная паутина. Хотя, глядя на кошку я старался вспомнить, что пауки – это мы. Сами плетем паутину.

26

Учение о коллективном бессознательном разработал швейцарский психолог и философ Юнг, видевший в его образах (архетипах) источник общечеловеческой символики, в том числе мифов и сновидений; синхронизм– точное совпадение во времени двух и более явлений и процессов, например частот периодических процессов, чисел оборотов машин, механизмов.

27

Индекс Доу-Джонса– фондовый индекс, который Рассчитывается на нью-йоркской фондовой бирже по котировкам акций крупнейших промышленных, транспортных компаний и компаний коммунального обслуживания.

Керри стояла на кухне, я сел на кушетку.

– Что значит – так и знала?

– Не хочу объяснять. Просто знала, что меня ждет испытание чем-то. Или кем-то.

– Не я, а ты прислала письмо.

– Письмо.

Я отметил, что это не вопрос.

– Значит, ты?

– Нет, я письма не посылала.

Я вытащил из кармана письмо, домашнее задание для ребенка после игры в футбол на грязном поле и принятого в штанах душа. Протянул листок, держа в обеих руках. Не хотелось, чтоб она его взяла. Керри подошла, прочла, потом вырвала, смяла, как папье-маше.

– Какой-то дерьмовый ребяческий бред.

– Ребяческий проступок! – воскликнул я. – Вандализм!

– Успокойся. Не злись на меня. До чего же я ненавижу адреналин.

– Давай минутку подумаем. Посиди со мной рядом.

– Не прикасайся ко мне.

– Я ни к чему не прикасаюсь.

Кошка наблюдала за мной. Керри села на другой край кушетки, прикрыв грудь руками, как щитом.

– А как насчет электронной почты? – спросил я. – У тебя есть компьютер?

– Бог с тобой, сообщение мог послать кто угодно. Может, ты сам его себе послал в пьяном виде.

– Я больше не пью. Как правило.

– Я тоже. Вообще ничего больше не принимаю. Дай подумать. Такие письма пишут слабые люди. По-твоему, я слабая?

– Нет.

Даже без торшера Керри светилась галогенным светом.

– Что-то с тобой происходит, Джон, – заключила она. – Буду за тебя молиться.

– Ни к чему хорошему это не приведет.

– А ты?

– Что?

– Молишься?

– Только словами из трех-четырех букв.

– О господи.

Кошка шмыгнула ко мне. Сначала я принял ее за Азаль с аэрозольным баллончиком краски в лапах. Она вскочила на кушетку, потом ко мне на колени.

– Ты ей понравился, – заметила Керри.

Я состарился телом, а она в мое отсутствие помолодела. Чувствовалось, что утратила жесткость, ноги вытягивались с кушетки все дальше и дальше, пока она совсем не обмякла, полностью расслабившись.

В нашем совместном прошлом всегда сидела, подавшись вперед, уткнувшись локтями в колени, разъясняя хитросплетение заговоров, паутинные нити которых тянутся из Вашингтона к Берлину, Копенгагену, Рио-де-Жанейро, Лондону, Кейптауну, Рияду, назад в Вашингтон. Это она хорошо уже видела, но история уходила все глубже, словно Керри сидела на корточках позади дикобраза и изо всех сил толкала его вперед.

Я с ней познакомился не в доме отдыха, а в отеле с названием, вводившим в заблуждение, и плавательным бассейном. По-моему, та самая лужа квалифицировалась именно так. Керри служила там горничной, с выгодой пользуясь своим проворством, работая посменно по двенадцать часов.

Однажды утром, пока я еще спал, вошла ко мне в номер, чтоб сделать уборку, и почти управилась к мо-ему пробуждению. Села в ногах кровати на мои ноги, я их из – под нее выдернул, но шасси уже были убраны, она воспарила слишком высоко, чтобы это заметить. Обхватила себя руками, с треском на скорости хлопая крыльями. Со стоном повалилась на спину, придвинулась ко мне. Я вынул у нее из рук табличку с надписью «Просьба не беспокоить», бросил на пол.

– Я за тобой наблюдала, – сказала она.

– Я просто спал.

– Меня уволят.

– Все лучше, чем умереть.

Я встал, отыскал в чемодане бутылку, сорвал обертку с пластикового стакана, который она постаяла на комод, налил два глотка виски.

– Держи.

Ей едва удавалось удержать стаканчик, поэтому я сел рядом, придержал ее руку, направил.

– Лекарство.

Она хлебнула, проглотила. Ей требовался валиум, [28] но я надеялся, что спиртное подействует и утихомирит ее. Не подействовало, пришлось плеснуть еще.

28

Валиум– транквилизатор.