Образ врага

— Ну, надо ведь чем-то оправдывать риск, жестокость, убийства, — пожал плечами Бренер, — я плохо разбираюсь в политике, но каждому школьнику известно, что у террористических группировок должна быть некая красивая сверхзадача переделать мир, осчастливить человечество, отомстить, изменить что-то в истории и в географии, оттяпать кусок земли у одного государства и передать другому, истребить каких-нибудь врагов по национальному, социальному, или религиозному признаку. Наконец, просто доказать себе и другим собственную значимость. Ну как же без этого?

— А у вас, когда вы изобретаете в своей лаборатории всякую пакость, разве есть программа, цель?

— Я занимаюсь наукой. У науки нет никакой цели, как и у искусства. Это самодостаточные понятия.

— А мораль? — хитро прищурился Карл. — Вам интересно наблюдать, как размножаются вирусы и всякие бактерии? Как мучается подопытный кролик, мой тезка? Вы представляете себе, что так же будут мучиться люди, если плоды ваших исследований кто-то применит на практике? Женщины, дети, старики, совершенно невинные люди…

«Надо же, запомнил кролика, — усмехнулся про себя Бренер, — задела его за живое судьба подопытного тезки…»

— Плодами моих исследований можно по-разному распорядиться. Можно убивать, но можно спасать, лечить. Вот тут как раз и начинается мораль.

— Эйнштейн и Сахаров были гениальными учеными, высоконравственными людьми, — задумчиво произнес Карл, — но разве не лежит на них вина за появление атомного оружия?

— Убивать можно и топором.

— Правильно. Но масштабы разные. Или вы солидарны с Иосифом Джугашвили? Он довольно верно заметил, что гибель одного человека — трагедия, а гибель сотен тысяч — уже статистика. Оружие массового уничтожения изобрели такие, как вы, интеллигентные, тихие, гуманные люди. Так что еще неизвестно, кто из нас террорист, — Карл весело подмигнул, — мы с вами в одной лодке, профессор. В прямом и переносном смысле.

— Заткнитесь, вы, оба! — Инга шарахнула кулаком по столу, зазвенела посуда. — Карл, ты так много говоришь с еврейской свиньей, чтобы освежить свой русский? Чтобы легче общаться с твоей славянской проституткой?

Инга была сильно пьяна. Щеки ее пылали, светлые свежевымытые волосы падали на лицо, в глазах вспыхнул ледяной бледно-голубой огонь, не предвещавший ничего хорошего. Ни Бренер, ни даже Карл не успели заметить, каким образом в ее руке появился пистолет. Дуло заплясало перед глазами.

— Вы бы съели что-нибудь, фрейлейн, — осторожно произнес Натан Ефимович по-немецки.

— Молчать! Убью! Карл, учти, я все знаю. Я всегда все знаю. Ты только и ждешь, когда мы приедем в эту вонючую Россию, чтобы опять встретиться с ней. Не дождешься! Сначала я ее прикончу вместе с ее выродком. Он ведь твой, Карл? Какое счастье, у тебя есть сын! — она скорчила приторную гримасу. — Ты получишь деньги за эту операцию, купишь домик в Новой Зеландии и заживешь там в гнездышке со своим счастливым семейством.

— Инга, детка, убери пистолет, майне кляйне, — Карл расслабленно откинулся на стуле и закурил, — мы все устали, перенервничали, пора спать.

Инга щелкнула предохранителем. Рука ее тряслась, дуло перепрыгивало с Карла на Бренера и обратно. В дверях показался незнакомый здоровенный бритоголовый детина. Инга сидела спиной к двери, но просекла по реакции Карла и Натана Ефимовича, что там кто-то есть.

— Не дергайтесь. Тихо сидите. Оба. Одно движение стреляю. Ты, скотина, пошел вон отсюда!

Парень вопросительно уставился на Карла. Судя по выражению его квадратного лица, он не знал немецкого. Карл затянулся, стряхнул пепел и произнес по-русски:

— Все нормально, Эдик. У нас семейная сцена.

— Это прислуга? — усмехнулся Бренер.

— Совершенно верно, — кивнул Карл, — вы спрашивали, кто так вкусно приготовил свинину. Именно он, Эдик. Он вообще мастер на все руки.

— Карл, я не шучу. Ты меня знаешь. — Инга, выпятив нижнюю губу, сдула легкую прядь со лба.

Натан Ефимович заметил, что рука с пистолетом уже не так сильно трясется.

— Майне либе, — вздохнул Карл, — может, мы отпустим профессора и выясним наши отношения наедине?

— Нет. Он останется здесь. Это даст тебе шанс. Если ты продолжишь валять дурака, я сначала убью его. Тогда, возможно, ты одумаешься.

— Слушай, детка, что с тобой? У тебя очередной приступ ревности? Должен сказать, очень не вовремя. Давай сначала завершим операцию, а потом займемся личными проблемами. Сейчас тебе лучше лечь спать. Ты много пила и ничего не ела. — Карл загасил сигарету, протянул руку к Инге.

Натан Ефимович осторожно приподнялся. Ему вовсе не хотелось схлопотать пулю от этой пьяной идиотки.

— Сидеть! — рявкнула она. — Вы оба не выйдете отсюда, пока я не узнаю все про твою русскую проститутку. Меня интересует имя, фамилия, возраст, адрес в Москве.

— Хорошо, — кивнул Карл, — только сначала объясни, почему ты так завелась? С чего ты взяла, что у меня есть какая-то женщина в России? А тем более — сын. Кто тебе сказал эту чушь?

— Никто. Я ее вычислила. Еще тогда, одиннадцать лет назад. Ты не просто так без конца мотался в Россию.

— Правильно, — спокойно кивнул Карл, — я там учился, у меня там было много дел.

— Много дел и одна проститутка.

— Детка, перестань, — он поморщился, — каждый раз, когда я приезжаю из какой-нибудь страны, ты мне устраиваешь сцены ревности. Ты же знаешь, как я тебя люблю, майне кляйне. Ну разве может кто-то с тобой сравниться? Тем более какая-то русская.

— Карл, не морочь мне голову. Да, я знаю, ты с ней расстался и забыл о ней. Но сейчас в Эйлате встретил опять. Более того, ты узнал, что она родила ребенка. Мальчика. И решил, будто это твой сын. Правильно, по времени все совпадает. К тому же мальчишка похож на тебя, я видела фотографии. И ты, Карл, распустил сопли. Ты всегда мечтал о сыне. Я не виновата, что не могу родить. Она все еще держала пистолет. Теперь уже рука не тряслась, но дрожал голос.

— Ты у меня фантазерка, — Карл ласково улыбнулся, — слушай, давай отпустим профессора? Я провожу его в каюту, а потом, наедине, все тебе объясню.

— Я сказала, он останется здесь.

— Послушайте, фрейлейн, — подал голос Натан Ефимович, — мне вовсе не интересно наблюдать вашу семейную сцену. Я устал, честное слово.

На самом деле ему было очень даже интересно.

Пистолет уже не пугал его. Натан Ефимович почти не сомневался — теперь она точно не выстрелит. Слишком уж затянулся разговор. Пьяный гнев остыл, с каждым словом, с каждой минутой ей все сложней нажать курок. Хотя кто ее знает?