Образ жизни

Зинулю разыскали у гастронома, где она расспрашивала прохожих о девочке в цветастом сарафанчике и мальчике в яркой рубашечке. Зинуля перевела дух и принялась за Катю: — Знаю я тебя. Уткнулась в книгу, детей проморгала. Небитая потому что!

Надо было срочно перевести стрелку, и я спросил: — А ты битая?

Зинуля переволновалась и устала, пошла медленней, сказала спокойно:

— Пороть — не пороли, а затрещинами награждали. Маленькая была — летала, постарше стала — научилась держаться на ногах. До сих пор не понимаю, зачем они ребёнка завели.

Я представил, как эти два мастодонта… открыл, было, рот… Зинуля замахала на меня руками.

— Знаю, знаю. Только скажи…

— Я тоже знаю, — отважилась Катя.

— Скажи, если знаешь, — повернулась к ней Зинуля.

Катя посмотрела на меня, ища поддержки. — Несчастный случай?

— Папина дочь, — вяло сказала Зинуля и пошла вперёд.

Виновники переполоха сидели, насупившись, в ожидании неприятностей. Их настроение передалось Танечке, она тоже нахмурилась и молчала.

— Какого чёрта вас туда понесло? — начала Зинуля с порога. — Твоя идея? На месте твоего папаши я бы всыпала тебе по первое число, чтоб неповадно было. А у тебя что, своих мозгов нет? Чего расселась? Марш домой!

Маша послушно сползла с дивана. Павлик придержал её. Встал сам, подошёл к нам. — Она не виновата. Я позвал её.

— А отказать тебе она, конечно, не могла. Хорошенькое начало. А если завтра ты ещё что-нибудь придумаешь?

— Завтра не придумаю, — обещал Павлик.

— Ну спасибо, успокоил. Чего стала? Иди домой. — Сказано это было уже другим тоном. Маша проворно подбежала к Кате и дала ей руку.

Расстилая кровати перед сном, Ирина увидела под подушкой Петра неровно оборванный по кругу клочок бумаги. Прочитала, села на кровать и позвала Петра. На одной стороне клочка нетвёрдой детской рукой, печатными буквами было выведено: «Черныя метка», на другой — «Если Пашку будеш бидь тибеж хуже буид.»

Пётр обнял жену. — Счастливые мы с тобой люди.

Предупреждение о недопустимости превышения полномочий он запаял в прозрачную плёнку и носил с собой в бумажнике вместе с документами и фотографиями дорогих лиц.

Невостребованность — трагедия многих инженерных судеб. Партийные выдвиженцы, поставленные принимать решения, боялись браться за что-нибудь серьёзное без указания свыше, свято, как аксиому, блюли правило: инициатива наказуема.

После фиаско с биметаллом Пётр изменился, на работе не задерживался, спешил домой. Он и раньше много времени проводил с детьми, но партнёрские отношения с сыном начали складываться только сейчас. И снова внешне всё осталось по-старому, «часы заводились» — и только. Рутина исполнялась почти автоматически, надёжно покоилась на трёх китах: опыт, знания, авторитет, а творческий ручеёк иссяк, журчание мысли смолкло. Прошло два года прежде, чем я понял, что Пётр взял таймаут и всё это время присматривался, искал независимую свободную нишу на будущее. Недавно я прочитал слова Эндрю Уайлса — математика, доказавшего Великую теорему Ферма. «Необходимо действительно не думать ни о чём, кроме проблемы, полностью сосредоточиться на ней. Затем вы должны остановиться, после чего, насколько я могу судить, наступает период релаксации, во время которого вступает в игру подсознание, и в этот момент к вам приходит новая идея.» Новая идея оказалась одинаково приспособленной к агонии «развитого социализма» и к смутному времени перехода к рынку, который каждый понимал по-своему.

Расстаться с привычкой думать не легче, чем бросить курить. Ирина где-то вычитала, что подростковый возраст без увлечений подобен детству без игр, и привычка пробила новое русло. Увлечение деревом началось с просьбы жены и дочери установить за окном кормушку. Дети собрали в лесу сухие ветки, Пётр выстрогал ровные брёвнышки, Павлик собрал кормушку в виде сруба с односкатной крышей. Первыми кормушку освоили воробьи, синицы слетались на сало, зимой частыми гостями стали снегири. Ирина и Танечка садились в глубине комнаты и тихо переговаривались, пока в кормушке хозяйничали яркие красавцы и их скромные подружки.

На зимних каникулах Пётр повёз Павлика в Ленинград показать Этнографический музей и несколько залов Эрмитажа. Случайно они попали на выставку работ по дереву и, очарованные, решили попробовать свои силы. Это Павлику захотелось попробовать, а для Петра попробовать означало сделать. Серафима Ильинишна раздобыла всё, что нашлось в городе, заказала недостающее по межбиблиотечному абонементу и попрощалась: «Пора и честь знать». Пётр принёс домой готовальню, купил небольшую чертёжную доску, и вместе с Павлом они принялись превращать книжные рисунки в чертежи, обсуждали и вычерчивали круглые стамески различной кривизны, клюкарзы и косячки. Пётр увлёкся, попутно рассказал историю железа, потом булата и так, беседуя, они закончили свой труд.

Что-то нашлось в магазинах, что-то Пётр собственноручно выточил и отфрезеровал.

— Дурью маешься? — спросила Зинуля, когда Пётр отдал ей резцы и попросил закалить.

— Маюсь, — ответил Пётр, — кризис среднего возраста.

Резцы Зинуля закалила, Геннадий и Михаил довели лезвия.

— Ещё чего надо будет — заходи, — предложил Геннадий.

— Не забывай рабочий класс, — напомнил Михаил.

— Вас забудешь. Самому иногда хочется бросить всё и податься назад в токаря.

Михаил рассмеялся. — Посидеть бы. Да где посидишь? Сейчас и пива то не найти.

Геннадий сказал серьёзно: — Не дури, Петя.

После резцов занялись деревом. В хозяйственных магазинах выбрали липовые и осиновые разделочные доски и приступили к коронному номеру программы. Творческий ручеёк в своём новом русле нашептал Петру идею придать липе вид ценных пород. Дома, на газовой плите, они пропитывали образцы разными маслами, определяли время выдержки, подбирали цвета — от нежного палевого до густого коричневого. Образцы полировали на срезе и допытывались у домашних:

— Нравится? Так лучше? А так?

Свою первую композицию они подсмотрели на выставке, собрали понравившиеся им элементы чужих работ в одном рисунке. Тут уж первую скрипку играл Павлик — рисовал он явно лучше отца. На поле доски рельефно выступали три колокола — большой и два поменьше по бокам. От колоколов в теле доски утопали полукруглые жёлоба, а в них висели ложки с ручками в виде плетёных канатов и черпаками в стиле колокольных языков. Из книг, подобранных Серафимой Ильинишной, они узнали о «золотой пропорции» и следовали ей по дороге от рисунка к чертежу. Тогда же всех нас заинтриговало связанное с ней мистическое число «фи» [19] , но удовлетворили мы своё любопытство лишь спустя много лет, когда застряли в мировой паутине и остались там навсегда.

19

«мистическое число «фи»…» — иррациональное число 0,618…

«…пропорция 0,618034… к 1 является математической основой для формы игральных карт и Пантеона, подсолнухов и раковин улиток, греческих ваз и спиральных галактик космоса.», В.Хоффер, «Smithsonian Magazine», 1975.

На подготовку ушла зима. Весной, когда на заводе заправили свежим вапором ванну для отпуска валков, Пётр опустил в неё две липовые доски. Вскоре выяснилось, что большая часть стамесок не нужна, появились любимые резцы и ручки, которые они приспосабливали под свои ладони.

Я продолжал тиражировать прутки с каналами. Зинуля наводила порядок на ремонтных заводах «Сельхозтехники» — писала инструкции по термообработке, подбирала стали, наилучшим образом подходящие для условий эксплуатации той или иной детали, в сомнительных случаях советовалась с Петром, и он отвечал ей, не отрываясь от деревяшки. После колоколов у них с Павликом начался новый «бзик» — большерогий олень, он же мегалоцерос. Пётр разыскал рисунки художника-анималиста К.Флерова, увеличил их из книг, перенёс на доски, и тут произошло первое из цепи событий, вернувших его в прежнее русло.

В прутках с внутренними каналами специалисты разглядели возможность нетривиальной развязки различных технических узелков. Менялись марки стали, число и расположение каналов, а однажды, мы изготовили небольшую партию прутков из нержавеющей стали с шестью каналами для жидкостей и газов. Так оно и шло по накатанной дорожке, пока про нас не вспомнил заказчик хитрой сварочной проволоки. На этот раз, минуя субординацию и секретность, они пожаловали сами и сразу заявили: — Подпишем любые бумаги. Мы знакомы с вашими работами по свёрлам, но у нас особый случай. — Они переглянулись. Старший кивнул. — Нам надо проделать глубокие отверстия в сплаве, который не поддаётся механической обработке. Единственная возможность — электроэрозия. До определённой глубины способ работает, потом возникают трудности с удалением продуктов эрозии, медный электрод теряет форму и все усилия идут насмарку. Мы пришли к выводу, что выручить нас может только электрод со спиральными каналами.