Образцовый самец

— Как первый рабочий день? — спросил Гаранин.

Только теперь я обратила внимание, что в голосе полковника, вообще в том, как он шёл рядом, сцепив руки за спиной, ощущалось странное напряжение. Покосилась на мужчину растерянно, но сказала:

— Рабочий — хорошо, мои явно обрадовались появлению останков прототипа.

— То есть мы не зря трое суток летели верхом на ящиках?

— Не зря, — коротко ответила ему. Потом подцепила под локоть и спросила насторожённо: — Зар, что-то случилось?

— Нет, я… — проговорил, машинально согнув руку, чтобы мне было удобнее держаться. Запнулся и, отмахнувшись, накрыл мою ладонь своей. — Не обращай внимания. Я соскучился.

— Так, погоди. Ты что, опять какие-то выводы сделал?! — сообразила я. Остановилась возмущённо, поймала его за воротник формы, чтобы развернуть к себе. — Ну-ка в глаза смотри! Что ты там опять напридумывал?

В ответ начбез засмеялся, заметно расслабившись.

— Никаких выводов, я же обещал, — заверил он. — Просто… лёгкие опасения.

— Дурак ты, Гаранин! — буркнула я, но продолжать ругаться не стала. Просто потянула мужчину к себе за всё тот же воротник, заставляя нагнуться.

Намёк был понят правильно, и через мгновение мы уже увлечённо целовались, прямо посреди коридора. И мне было совершенно плевать, как на это отреагируют окружающие. Даже, если совсем честно, хотелось, чтобы кто-то нас застукал. Пусть уже поскорее сплетня облетит станцию и забудется, чтобы Захар перестал дёргаться по мелочам.

Удивительно, как такой серьёзный, бесстрашный профессионал может быть таким неуверенным в себе, когда дело касается личных отношений! Даже как-то неловко, что такие эмоции вызываю у него именно я. И ведь вроде бы ничего для этого не делаю…

Странно, но упорство Гаранина в собственных заблуждениях и опасениях — конечно, в тех случаях, когда он не делал выводoв, а само по себе, — уже совсем не раздражало и вызывало только одно желание: как-то успокоить, убедить, доказать ему, что повода для беспокойства нет. Ну в самом деле, куда я от него денусь-то?

— Знаешь, оказывается, это был очень длинный день, — пробормотала я через пару минут мужчине в губы. — Я ужасно соскучилась. Куда ближе, к тебе или ко мне?

— Наверное, ко мне.

По дороге нам вообще никто не встретился, станция как будто вымерла, хотя обычно жизнь здесь кипит круглые сутки — люди работают в разные смены, никакой единой на всех ночи. Даже освещение в коридорах всегда приятно-приглушённое, утренне-вечернее.

В каюте некоторое время было не до пустой болтовни и не до сомнений со всякими посторонними мыслями. А вот потом, когда мы лежали рядом, обнявшись, и я рассеянно выводила кончиками пальцев узоры на груди мужчины, мысли эти нагнали.

Я с удивительной ясностью понимала, что не желаю расставаться с этим человеком. Совсем. Хочу не встречаться от случая к случаю и приятно проводить время, а — иногда расставаться, на положенные графиком восемь рабочих часов, чтобы непременно в середине дня встретиться и пообедать тоже вместе. Засыпать и просыпаться рядом, и чтобы никому даже в голову не приходило, что это — временно.

Интересно, это — любовь? Или какой-то вариант зависимости, спровоцированной шуликом?

Впрочем, даже если и так, плевать на причины. Какая разница, в самом деле? Главное, что я — это всё ещё я, а он — всё еще он, со своими достоинствами и недостатками. Надёжный, заботливый, но с дурацким чувством юмора и глупыми страхами, которые очень хотелось побороть, успокоить, дать понять, что Захар мне нужен и менять его на кого-то я не собираюсь.

Причём процесс утешения, кажется, интересовал несколько сильнее, чем конечный результат.

— Зар…

— Вась…

Заговорили мы одновременно, одновременно фыркнули от смеха.

— Давай ты, — вежливо уступил мне очередь начбез.

— Гаранин, ты знаешь… только не смейся. Я вот лежу и думаю: а может, нам взять и пожениться? — предложила задумчиво. Пальцы мужчины, до этого медленно перебиравшие мои волосы, замерли. — Я, честно говоря, после Антона и не думала, что мне подобная идея когда-нибудь в голову придёт, но вот — поди ты! Нет, если ты вдруг против — я не обижусь, в конце концов…

— Вась, ты что, серьёзно? — Захар приподнялся на локте, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Серьёзнo — это ты про «не обижусь»? — с ирониeй спросила я. — Или, хочешь сказать, ты собиралcя пpедложить что-то в этом же духе?

— Я собирался предложить тебе перебраться в мою каюту. Совсем не хочется тебя отпускать, а у меня просто больше места. Но твой вариант гораздо интереснее!

Откладывать надолго мы не стали. Оповещать кого-то — тоже. В конце концов, это наше с ним личное дело, а выслушать бесконечные «вы серьёзно» и «ну ничегo себе!» можно будет и потом. Просто с утра пораньше заявились к капитану станции, который по древней докосмической традиции обладал правом заключать браки. Капитан никаких лишних вопросов себе не позволил, только растерянно качнул головой и заметил задумчиво: «Ну ты, Гаранин, даёшь».

И никакие сомнения с опасениями меня не беспокoили, и даже не казалось, что мы торопим события. Спешка… нам ведь хорошо вместе, какой смысл тянуть? А будущее — штука переменчивая, и если сейчас бояться сделать шаг навстречу тому, кто дорог, то зачем вообще нужна жизнь?

Я отчётливо понимала, что полковник — человек сложный, но… когда нормального учёного пугали трудные задачи, в самом деле! Да и я — не проще.

Выйдя от капитана уже в новом статуcе, мы разошлись каждый по своим делам, условившись, что начбез зайдёт за мной перед обедом. Просто потому, что я наверняка забуду, а он — человек собранный и более организованный в вопросах распорядка дня.

Утром станция бурлила. Работа не то чтобы совсем встала, но шла гораздо медленнее, чем могла: все обсуждали арест Баева. Ругались, ужасались, делились подробностями. Кто-то вспомнил, что у научрука уже были проблемы с его игорным азартом, ещё на Земле, и едва не дошло до увольнения, но потом он вроде как взял себя в руки. Но всё равно в виновность Баева люди всё равно верили с большим трудом, потому что его любили и привыкли к нему.

Однакo, как ни страннo, верили всё-тaки легче, чем в винoвноcть начбeза. Лично меня это очень радовало, потому что я лелеяла грандиозный план примирить cвоего уже — с ума сойти! — мужа с научным сообществом «Чёрного лебедя», и момент для этого был вполне подxодящий. Осталось только выбрать какой-нибудь удачный повод для нeформального представления его хотя бы своей лаборатории. Потом, не сегодня, надо дать им какое-то время привыкнуть.

В момент явления Гаранина в лаборатории среди рабочего дня коллектив поначалу притих, как мышь под веником: кажется, все решили, что чёрный полковник вернулся к своим обязанностям и будет страшно мстить, поэтому у нас внеплановая проверка.

Захар, однако, вежливо поздоровался со всеми и невозмутимо окликнул меня уже привычным «Вась!». Коллеги опешили уже от такой фамильярности, потому что от остальных я подобного сокращения не терпела, а тут — даже не поморщилась. Чтобы окончательно их добить и снять вопросы, я отложила дела, подошла к мужчине, поцеловала его и, подцепив за локоть, потащила прочь. Провожала нас звенящая тишина.