Обреченность
Шрифт:
Она ревновала к отсутствию его любви. А он ничего не мог с собой поделать.
Прав все таки был старик Карамзин, не выйдет ничего хорошего из любви офицера и крестьянки.
В 1940 году у Муренцовых родился сын. По традиции семьи Муренцовых первенца назвали Сергеем. У Сергея Сергеевича наконец-то появился смысл жизни. По вечерам он проверял школьные тетрадки, а маленький Серж Муренцов радостно гукал лежа в кроватке и пуская ртом пузыри. Все это наполняло сердце давно уже позабытой нежностью.
***
Утром 21 июня 1941 года в кабинете
— Что там у тебя происходит, Голубев? — рыкнула трубка голосом генерала армии Павлова—Твой Никитин прямо таки завалил меня своими донесениями, дескать со дня на день будет война… С кем война? С Гитлером? Ты там прочисти мозги своему подчиненному. Объясни ему, если он в Академии плохо учился, что войну с трехмесячным запасов боеприпасов не начинают. Или по мнению Никитина, Гитлер собирается победить СССР за три месяца?
Несколько минут Павлов молчал, слушая оправдывающегося Голубева.
— Ладно, ладно. Не трясись как гимназистка перед пьяным унтером. Лучше наведи порядок у себя в войсках. А я сегодня в театр с женой. Тебе бы тоже не мешало повысить свой культурный уровень, вместо того, чтобы баранов у себя разводить.
Командующий армией Голубев любил пить по утрам парное молоко, поэтому в подсобном хозяйстве при ближайшей воинской части всегда держал небольшое хозяйство. Пару коров для личного пользования. Небольшую отару овец, на шашлыки. Парочку свиней на колбасу. Небольшой коптильный заводик. Это для тела.
А для души - жену майора Ступина, работающую официанткой в столовой для комсостава. Павлов это знал. Особист все уши прожужжал. Но не трогал.
Не слушая оправданий Павлов перебил.
— В общем, не беспокой без дела. Будь здоров.
21 июня в Ломжинском доме офицеров провели ежегодный праздничный вечер с танцами и банкетом по случаю выпуска младших лейтенантов. На следующий день, в воскресенье, ожидались дивизионные и корпусные конно-спортивные соревнования.
В кабинете командующего Западным особым военным округом стоял полумрак. Окна были задернуты плотными шторами. На закрытых дубовыми панелями стенах расположились портреты членов ЦК, посредине кабинета большой Т-образный стол, рядом с которым — приставной столик с десятком телефонов. Один из них, массивный, белый, с государственным гербом Союза ССР вместо диска, стоял чуть в стороне.
У телефонного аппарата, того самого с гербом, стоял навытяжку генерал армии Павлов.
— Никак нет, товарищ Сталин. Это работа провокаторов и паникеров. Примем меры. Так точно. Будут наказаны самым строгим образом. Я полностью контролирую ситуацию.… Есть не давать повод для провокации! Служу трудовому народу!
Осторожно, словно боясь потревожить собеседника на другом конце провода, Павлов опустил телефонную трубку на рычаг. Опустился в кресло, расстегнул крючок кителя, вытер мокрое, покрытое испариной лицо.
— Фу-ууу!.. Пронесло — взгляд командующего упал на утреннюю оперативную сводку, лежащую на столе.
— Блядь! Какой- то комкор Никитин! И какой-то сраный комдив 6кавалерийской!... Как там его фамилия, Константинов?.. Не нравится им видишь ли положение на границе! Да сам товарищ Сталин приказал, не поддаваться на провокации!
Павлов
вспомнил недавний телефонный разговор с заместителем наркома Григорием Куликом. В ходе разговора тот обронил словно невзначай:— Не забывай, что округом командовать — не клинком махать.
— Вроде не забываю, товарищ маршал, - насторожился Павлов.— А вы о чем?
— Да о том, что слишком истеричные разведсводки из твоего округа поступают.
– Мы просто фиксируем факты, товарищ маршал,— нашелся Павлов.
— Вот так всегда, поначалу фиксируют, а потом кто-нибудь возьмет да и пульнет по немецкому самолету… Смотри, казак, не сносить тебе головы, если дашь повод для военного конфликта.
— Спасибо, Гриша, что упредил по старой дружбе.
Павлов скомкал сводку и бросил ее в мусорную корзину.
Нахер обоих. Прямо завтра же вызову в штаб и с глаз долой. Пусть едут в Сибирский военный округ, один на полк, второй на дивизию. И пусть бога молят, что не передаю дело в особый отдел.
После совещания Павлов заехал домой. Сняв китель и оставшись в белой рубашке, расхаживал по квартире в галифе и сапогах. Потом побрился, вылил пригоршню одеколона на лицо и голову. Оглядел себя в зеркало — широкие плечи, решительный волевой подбородок — командующий!
Надел парадный китель со звездой Героя, пятью орденами и значком депутата Верховного Совета СССР. Личный водитель привез домой жену. Квартира сразу же наполнилась звуком ее голоса.
Александра Федоровна что-то щебетала о дочери, о предстоящем спектакле, о портнихе.
Дмитрий Григорьевич слушал в пол уха, переспрашивал не в попад. Почему-то не давал покоя этот Никитин со своими донесениями. Генерал решил, надо обязательно послать в корпус проверяющего и тот на месте решит, что делать. Отправить на понижение или передать дело в особый отдел. Приняв решение, Павлов повеселел. Через два часа должна была состояться премьера «свадьбы в Малиновке» и встреча с божественной Наденькой, играющей Яринку.
В час ночи 22 июня 1941 года оперативный дежурный передал генералу Павлову указание наркома обороны, полученное по ВЧ, утром собрать начальников управлений и отделов и странное предупреждение: «…сохраняйте спокойствие и не паникуйте… ни на какую провокацию не идите».
Павлов погладил ладонью бритый затылок и удовлетворенно крякнул, вспомнив командира 6й дивизии:
— Герои! Мать их...Паникеры. Завтра я им устрою!
Довольно напевая партию Яринки и позевывая пошел спать:
Ради счастья — ради нашего...
Если — хочешь ты его.
Ни о чем меня — не спрашивай…
Не расспрашивай…
Не выспрашивай...
В то же самое время командира 6й кавдивизии генерал-майора Константинова, заночевавшего в штабе, разбудил звонок начальника 87го погранотряда.
Майор Горбатюк доложил, что уже несколько часов наблюдатели фиксируют активную концентрацию больших сил германской пехоты на польской стороне границы.
— Что там у тебя, происходит? — резко перебил его комдив.
– Поясни к чему клонят?