Обреченные

Муж ее прямо из-под венца привез в хату-завалюшку. Запущенную, грязную. И сказал:

— Приберись тут. А я скоро приду.

Тонька всю избенку отмыла, вычистила. Перестирала все, что было. А муж так и не пришел. Две ночи спала одна в чужой хате. И лишь на третий день заявился ее суженый, пьяный, грязный.

Он ввалился в хату шумно. И, оглядев Тоньку, не узнал. Или совсем не увидел. Он плюхнулся на койку не раздевшись, не разувшись. И вскоре захрапел.

Проснувшись утром, кое-как вспомнил, что привел в дом молодую жену. И, найдя ее спящей на стуле, затащил в постель.

Только через время узнала от соседей, что за ее Тараса в своем селе никто не соглашался замуж выйти. А все от того, что любил он сивуху. Оттого трезвым почти никогда не бывал.

Тонька сначала просила, уговаривала Тараса не пить так много. Говорила, что ждет ребенка. Муж обещал. Но вечером снова приползал на карачках. А случалось — по нескольку дней не ночевал дома.

Когда Тонька пригрозила, что уйдет от него — вернувшись вечером, избил жену до полусмерти.

— Зачем ты на мне женился? Тебе совсем не нужна жена. Ведь мне рожать скоро, а в доме ни куска хлеба. Как жить станем? Ладно бы вдвоем. Стерпела бы. А дитенка жаль, — сказала она мужу утром, когда тот протрезвел.

Тарас ничего не ответил ей. Но вечером вернулся чуть подвыпившим, принес жене деньги.

— На! Жри, голожопая бесприданница! Отъедай пузо, вошь безродная. Да не больно грозись мне уходами. Не то ноги выдерну! Поняла? — пригрозил жене и добавил:

— Тебя мне с радостью отдали. Знать невелико было счастье родне тебя держать. Небось я, первый и последний из дураков, что к тебе посватался! Не то бы в девках сдохла!

Тонька ничего не ответила мужу, боясь побоев. Не за себя, за ребенка, которого под сердцем носила, испугалась баба. А что» коль его — не родившегося, окалечит еще в утробе?

Тарас, видя вздувшийся живот жены, перестал ее колотить и все чаще приносил домой деньги. И предупреждал бабу:

— Коли девку родишь, домой не возвращайся. А если сын, корову тебе куплю.

Тонька, будто от страха, сразу двойню произвела на свет. Оба — сыновья. Думала, что теперь на радостях, мужик месяц, а то и больше, пить станет. Домой не дождешься. Все свою радость будет обмывать. Но мужик ровно от дури избавился. И пока вернулась Тонька, в сарае уже мычала корова, визжал подсвинок, куры в корзинах неслись. В доме полно харчей.

Даже цветы к возвращению жены поставил на столе. Полы, пусть на карачках, но сам вымыл. И детскую кровать, сразу на двоих, успел раздобыть.

Тонька даже не поверила, что в свою избу вернулась. А Тарас, уложив детей, сказал, как плюнул:

— Думаешь, для тебя? Для сынов старался. К их приходу готовился. Чтоб зараз ведали, как батька для них старается. Ты-то, дура, и на тюре не сдохла б!

Антонина губу прикусила, чтобы не разреветься от обиды. А Тарас, увидев, что сидит жена, отвернувшись к окну, плечи дрожат от сухих рыданий, прикрикнул:

— Чего разляпилась? А ну иди, подои корову, кабанов накорми. Хватит, наотдыхалась в больнице! Теперь впрягайся в лямку.

И впряглась. Да так, что белый свет не мил стал. Днем, едва успевая, от хаты в хлев, от скотины — к печке, надо успеть и к детям. И мужа накормить. Ночью малыши спать не давали. Кричали в два голоса, разом.

Не успели они на ноги встать, почувствовала: снова дитя- под сердцем бьется. Сказала о том Тарасу. Тот за голову схватился.

— Этих не подрастили, а ты сызнова забрюхатела! Эдак за пяток зим полдеревни наваляешь. Надо ж мозги иметь! Все бабы что-то знают, умеют. И ты расспроси. Вздумала как крольчиха плодиться!

Муж пообещал: если она снова забеременеет, уйдет от нее насовсем.

Тонька в слезах к родне заявилась. Просила принять ее Христа ради. Рассказала о жизни своей, горше полынной. Обещала до гроба работать на родню, лишь бы постылого Тараса не видеть.

Выслушали ее молча. И старуха — двоюродная тетка сказала ей:

— Из-под венца от мужиков лишь мертвыми уходят бабы. И мы перед Богом грешить не станем. Но мозги твоему Тарасу прочистим. Это уж будь уверена!

Баба рот кулаком зажала от страха. Что же будет теперь?

А родственники, погрузив ее в повозку вместе с детьми, сами уселись. Стеганув коня, одним духом примчались к Тарасовой избе. Мужик вышел навстречу уже выпивши. Хотел Тоньку обругать, да вовремя гостей приметил, язык прикусил и натянул на лицо деланную улыбку, в хату позвал.

Двоюродная тетка с мужем, братьями и сыновьями вошли в избу. И тут же набросились на Тараса с бранью, упреками:

— Кобель ты старый! Облезлый кабан! Ты на что девчонку взял? Изголяться над нею? Кто ждал иль звал тебя, паршивого? Коли знал за собой грех, зачем женился, бесстыжие глаза?! Чего ее туркаешь, попрекаешь, лаешь, да грозишься?

— Я ничего. Живем, ладим, — оправдывался Тарас.

— С кем ты ладишь? С алкашами своими, пропойцами? — не выдержала Тонька.

И увидела в глазах мужа лютую ненависть. Поняла, что потеряла его навсегда.

— Недовольна? Шмаляй к своим! И чтоб духу твоего тут не было! — заорал мужик и, сдергивая с гвоздей халаты, юбки, кофты, кидал их на пол.

И тогда к нему подскочила родня. Мужики. Тетка едва успела выхватить у них из-под ног Тонькины вещи.

Тараса не просто били. Его молотили так озверело и свирепо, что он не мог ни отмахнуться, ни защититься, ни крикнуть.

— Прохвост! Пьянчуга! Изверг! — кричала тетка.

Весь в крови, в синяках, вспухший, Тарас валялся на полу грязным комом и, казалось, не дышал.

— Собирайся! Грех перед Богом увозить жену от мужа. Но это от мужа, а не от скота! Будешь у нас жить! Детей собирай! — завязывала вещи в узел тетка. Но в это время в дом вошла мать Тараса.

Со дня свадьбы не навещала она Тоньку. А тут на шум прибежала. Увидев избитого сына, на родню закричала. Когда те объяснили, за что поколотили мужика, почему оставляют его одного, в ноги Тоньке кинулась. Просила, умоляла не уезжать, не лишать детей родного отца. Обещала приходить, помогать невестке.

Тонька и поверила. Хотя родня и предупредила, мол, теперь решай. Если останешься с ним, к нам не приходи с жалобами. А если с нами, то к нему никогда не вернешься…

Тонька вдруг почувствовала шевеление в животе. Побледнела, заплакала навзрыд:

— Опять беременная…

— Ну, видишь, а кому твои дети нужны, как не отцу? Оставайся и не дури, — поджала губы свекровь.

Родня, узнав о беременности Антонины, перестали настаивать на отъезде и баба осталась.

Родня уехала. А Тарас, едва зажили побои, ушел из дома на целый месяц.