Обреченный мир
Шрифт:
Забрезжил рассвет, взошло солнце, а они все брели по изрытой колеями дороге следом за черепами. Мерока ни разу не оглянулась, словно увиденного ей было достаточно.
Кильон завидовал ее прагматическому приятию действительности, решив, что дело в нем, а не в полном отсутствии любопытства, но сам не мог не оглядываться на Клинок, каждый раз надеясь на перемены. Вдруг тьму разбавила капелька света? Но день разгорался, и определить становилось все труднее. Из черной колонны, пронзающей ночное небо, Клинок превратился в далекую сизую громаду, истинную черноту которой разбавляли лиги воздушного пространства. Теперь не поймешь, горят там огни или нет. Признаков движения Кильон точно не замечал – ни поездов, ни летающих объектов, но это не означало, что восстановительные работы не ведутся. В любой части Клинка сложная энергоемкая инфраструктура оживет последней.
На
Мерока двигалась с немилосердной скоростью, но по настоянию Кильона они останавливались каждые два часа для повторного приема антизональных или чтобы проверить, правильно ли высчитана доза. Кильон следил за часами. Синхронно их стрелки не двигались, но в сумме изменения не превышали допустимого при условии, что после ночного порыва зоны успокоились. Лекарства следовало принимать и дальше, но ситуация не ухудшилась, и то хорошо. При таком графике приема опосредованного препарата им хватит дней на семь-десять. Когда закончится этот, можно будет использовать другие, менее эффективные и адаптированные, но способные поддержать их еще несколько дней. Дней, а не недель и точно не месяцев. Изначально те лекарства рассчитаны для условий куда благоприятнее нынешних, обычно их принимают в гораздо меньших дозах.
Ко второму привалу солнце стояло уже высоко. Мерока разложила на земле карту и присела на корточки. Карта была истрепанная, коричневая по краям, словно ее вытащили из огня. Огрызком карандаша девушка вносила изменения – зачеркивала старые границы зон, рисовала новые.
– Ты уверена, что все правильно? – спросил Кильон.
– Если у тебя нет лучшего варианта, остановлюсь на этом. Когда пересечем другую границу, внесу уточнения. Пока и этот вариант неплох.
Карта была двухсторонней. Лицевая сторона соответствовала местности в пределах нескольких сотен лиг от Клинка, пунктир экватора почти совпадал с нижней границей города. Кильон увидел тропу, которой они двигались от Конеграда, точку, где она пересекалась с дорогой, по которой ехали черепа. Сейчас они с Мерокой шли по этой же дороге. Прежде они ехали строго на запад, а теперь брели в юго-западном направлении, хотя без гирокомпаса и точных вычислений, основанных на астронавигации, это не проверишь. Кроме основных троп и семафорных линий, на карту нанесли множество других объектов, но большинство их не говорило Кильону ровным счетом ничего. Гнездо Удачи – один из знакомых ему ориентиров – лежало на юге как минимум в сотне лиг от их нынешнего месторасположения. Кильон знал, что из крупных поселений это ближайшее к Клинку, но сейчас казалось – оно на краю света. Без Мероки ему туда не добраться. Даже с картой он наверняка потерялся бы.
С оборотной стороной дела обстояли не намного лучше, но Кильон узнал хоть часть ориентиров. Отдушина, самое большое поселение на Земле, если не считать Клинок, впрямь находилась на краю света, точнее, на западе, дальше, чем Дочери, три горы, расположенные по ранжиру с кучностью пулевых отверстий; даже дальше, чем Богоматерь, высочайшая из гор, такая широкая, что у подножия она напоминала плавное возвышение земной поверхности. Отдушина лежала западнее усохших вод Длинной Бреши и Старого Моря, отмеченных на карте черным, хотя Кильон подозревал, что с тех пор, как составили карту, вода ушла еще дальше. Здесь, на обороте, виднелись извилистые границы зон. На Клинке зоны охватывали районы и области. Там, где сейчас находились Кильон и Мерока, зоны были больше, а оборот карты показывал зоны, тянущиеся на целые регионы с горными цепями, равнинами, бывшими морями. Вопреки огромной разнице масштабов лица и оборота, Мерока наносила изменившиеся границы зон и на оборотную сторону, словно это имело значение.
Взгляд Кильона упал на участок к востоку от самой северной из Дочерей – пустой, начисто лишенный ориентиров. Казалось, все элементы рельефа и отмывка [5] выбелены.
– Что это?
– Напасть. Из-за нее тебе волноваться точно не надо. Она далеко от любого места, где мы окажемся. – Мерока подняла голову, держа карандаш в зубах. – Уж поверь мне.
– Почему на том участке нет обозначений? Там никто не бывал? – Пустошь Напасть была шириной в сотни лиг и могла проглотить все, нанесенное на лицевую сторону карты.
5
Отмывка – в картографии полутоновое изображение рельефа путем наложения теней.
– Никто
туда не суется, никто оттуда не высовывается. Напасть – огромный пыльный котел. По сравнению с ним наша вымерзшая, высохшая помойка-планета – гребаный сад эдемский.– Хорошо, что ты не верующая, – съязвил Кильон.
– Само собой вырвалось, Мясник. Это никак не связано с тем, что я думаю. – Удовлетворенная результатом исправлений, Мерока убрала карандаш и аккуратно, стараясь не повредить, сложила ветхую карту. – Привал окончен, – объявила она. – Нам пора в путь.
Девушка была права. Задерживаться здесь не следовало, даже при наличии неистощимого запаса лекарств. Кильон и Мерока родились не в этой зоне, и она убивала их, с лекарствами чуть медленнее, чем без лекарств. В конечном итоге они должны были перебраться в другую зону, к которой лучше приспособлены. Кильон плохо помнил старые границы зон, не говоря уже о новых, и не представлял, можно ли доверять исправлениям Мероки на карте.
Оставалось лишь странствовать и надеяться, что рано или поздно часы покажут, что скитальцы попали в зону, где могут существовать.
Разумеется, гарантий, что такое случится, не было, равно как и законов природы, по которым зоны сохраняли свои характеристики после изменения формы и размера. Это же не страны, политика и культура которых постоянны, увеличиваются ли они или уменьшаются, и даже если вдвое сжимаются, как амебы. Когда сдвигается граница зоны, измениться может что угодно, вплоть до самой ее сущности. Если прежде эта зона существовала рядом с более пригодной для жизни, вовсе не значит, что такая соседка есть сейчас. Возможно, теперь эта зона окружена еще менее гостеприимными.
Но думать об этом не следовало. Только не сейчас. Сейчас Кильону с Мерокой оставалось идти дальше и надеться, что впереди ждет что-то лучшее.
– Костры, – объявила Мерока спустя час после полудня, показывая на клубы дыма, вздымающегося на горизонте. – Беда кому-то. Может, черепа жгут села; может, селяне – черепов. Сегодня многие счеты сведут.
– По-твоему, сколько мы прошли?
– Лиги четыре или пять.
Сколько Кильон ни оборачивался, ему казалось, что Клинок не отдаляется. Огромная колонна, сгибаясь словно больной зверь, тянулась к ним. Кильону чудилось, что он видит ниточки дыма, которые поднимались с разных уровней, вытягивались и переплетались боковым ветром и восходящими теплыми потоками.
– А то место встречи, далеко до него?
Из-за разных масштабов на карте Кильон не представлял, сколько им еще идти.
– Лиг десять-двенадцать.
– Ты и в прошлый раз так говорила.
– Хотела подсластить пилюлю. Не дрейфь, сейчас я говорю правду. Завтра в это же время мы будем на месте.
– Если переживем ночь со всеми теми машинами и боргами, о которых ты постоянно твердишь.
– Думаешь, я придумала их, чтобы тебя поторопить?
– Я просто говорю. На погоню ничто не указывает. За нами нет костров, нет никаких признаков движения по этой дороге.
Мерока сбавила шаг и обернулась впервые, с тех пор как свернули лагерь.
– Как хочешь, Мясник. Ползи домой, если в удачу веришь. Может, тебе впрямь никто не встретится. Я иду вперед, с тобой или без тебя.
– Я с тобой. – Кильон поправил врезавшуюся в плечо лямку рюкзака. – До самого конца. Прошу об одном: говори мне правду. Никаких подслащенных пилюль. Как бы скверно ни обстояли дела, я справлюсь.
– Думаешь? – Мерока двинулась дальше.
– Есть только один способ проверить.
– Нам осталось пройти чуть больше двенадцати лиг, – через несколько шагов сообщила девушка.
– Спасибо.
– Точнее, даже пятнадцать. Это святая правда. Мы справимся. Будем идти, пока ноги не отвалятся. Доберемся до места – и отдыхай, сколько душе угодно.
– Жаль, кони пали, – вздохнул Кильон, приготовившись к тяжелым испытаниям.
Три часа спустя, когда солнце заметно опустилось, они увидели следы аварии и трупы. Желто-черная повозка с паровым двигателем выехала с дороги и завалилась на бок. Дымовая труба выгнулась, как сломанная конечность, из разорванных стыков до сих пор с шипением валил пар. Одно колесо слетело с оси в колею. Другое повернулось к небу и, поскрипывая, легонько вращалось на ветру. Багаж сорвался с крыши и валялся разворошенными кучами. Тела при крушении сильно ударились о землю. Судя по позам – один из погибших головой застрял в грунте, словно воткнутый рукой великана, другой лежал на боку, придавив собственную вывернувшуюся ногу, – оба погибли при аварии или угодили в засаду. Возможно, и до падения на землю не дожили.