Обреченный мост

Сергей бережно размял трофейную сигарету и потянулся к колбе керосинки. Мигель едва дождался, пока, вспыхнув на тяге, подтянется к кончику сигареты узкое пламя и закружатся серые завитки дыма.

— И что ещё знает этот ваш?.. — не выдержал он всё-таки.

— Он знает, что эсэсовцы были возвращены на переформирование в горный лагерь разведшколы «Эски-Меджит». И, как теперь знаем и мы с тобой, твой блудный братец, как его?..

— Эмиль, — глухо подсказал Мигель.

— Эмиль Боске уцелел, — удовлетворённо кивнул командир разведгруппы. — Как и вообще офицерский состав команды. Вот только в горах он или в Керчи?.. — пожал плечами Сергей.

— В Керчи? — не понял лейтенант. — Почему в Керчи?

— Потому что с новым караулом, но под прежним командованием вверенное им секретное оборудование, — Сергей, выразительно присвистнув, кивнул куда-то в сторону Старого Крыма, — проследовало по месту назначения.

— Послушайте… — помявшись с минуту и вроде как зябко поёжившись в шинели, наброшенной на плечи, будто решаясь. — Послушайте… — повторил лейтенант Боске.

— Конечно, пойдём, — усмехнулся Хачариди, вставая с лежанки, заваленной лапником. — Пойдём и посмотрим, нет ли там, в лагере, твоего братца. В конце концов надо же проверить ваши братские чувства на предмет их пользы для нашего общего дела, да?

— Ну… — неуверенно протянул Мигель.

— А вот потому что: «Ну?» — повторил звук сомнения Хачариди и вдруг навис над лейтенантом, упершись ладонями в засаленные доски. — Потому что нет в тебе, такой себе, понимаешь… — Он нетерпеливо пощёлкал пальцами, подбирая слова: — Прозорливости Авеля!

— Не понял, — честно признался Мигель.

Да и то правда, с этими апелляциями Хачариди то к «Краткому курсу ВКП(б)», то к Библии кто разберётся с непривычки?

— В общем, ни я, ни товарищ Сталин в моём лице, — с наигранной патетичностью помахал перед собой кулаком Сергей, — не уверены, что вырастили из тебя достойного продолжателя дела Павлика Морозова. Посидишь дома, — заключил он. — Тем более что с занозой в заднице ты и для нас будешь тем же самым, и в том же месте…

— Не в заднице, — только и сообразил Мигель, но достаточно, чтобы огрызнуться. — А в бедре. И не заноза!

Да уж действительно какая заноза? Порядочная доска из разорванной взрывом теплушки сшибла Мигеля с ног на полпути к спасительному люку. Не будь рядом этого злоехидного парня…

Керчь. Район «Колонка»

Leutnant Ройтенберг

— Что они, сквозь землю провалились, что ли? — цедил под нос себе Ройтенберг, с некоторой брезгливой опаской поглядывая на команду «добровольных помощников», Hilfswillige — Hiwi.

Вроде бы и с самым подобострастным видом, но со столь же очевидной ленцой, лишь слегка прикрытой бестолковостью «затюканного русского», «Хиви» в рыжеватой форме коллаборационистов суетились в развалинах завода. Вернее, «Woikow huette rep werkstatt» — то есть целый заводской штадт. Если не город, то пригород, слобода.

А развалины были и впрямь титанические. Такие масштабы в Германии разве что у Круппа встретишь. Шутка ли, на огромной территории не только заводские цеха — механический, котельный, модельный, — но и свой рудник, песчаные карьеры, насосные станции. И повсюду — обездвиженные скелеты огромных сооружений, точно палеонтологический музей: гигантские остовы домен, кауперы, драконовы скелеты силового хозяйства, некогда дышавшего огнём и паром. Корпуса томасовского, прокатного цехов, сами домны просто ошеломляли своими масштабами.

Впрочем, у лейтенанта «тайной полевой полиции» столь детального понимания в том, что он видит, не было. Ему просто казалось: он как муха на рёбрах, позвонках и прочих суставах исполинского богатыря, павшего на поле битвы не в прошлом буквально году, а ещё при библейском сражении с «Денницей» — до начала времён. А уж бывшие хозяева всего этого хозяйства, так и вовсе без всякого благоговения и едва сдерживая зевоту, ползали по нему, как лилипуты на экскурсии по Гулливеру. Безо всякого любопытства. И найти тут двух русских диверсантов? «Sie bringen mich nicht zum Lachen… Не смешите меня…» Да и кто сказал, что они здесь? На заводе? Конечно, от того участка берега, где русские положили патруль береговой охраны, — рукой подать, но с протянутой этой рукой надо пройти вверх по крутому откосу отсыпанного красного шлака. А это почти гора, изборождённая промоинами, как вулкан потоками лавы. И надо ещё пересечь дорогу, по которой интенсивно бегают грузовые «Блицы» и их штабные сородичи «Опели».

Да и потом — не в центральные же ворота с кованой аркой «Woikow werkstatt» они попёрлись?

Туапсе. Управление контрразведки «СМЕРШ»

Кравченко и Овчаров

И возможность посмотреть бравому лейтенанту в глаза, и поговорить откровенно появилась, когда Войткевич доставил в Туапсе разоблачённого немецкого агента Привалову. Свою ППЖ, между прочим.

А вот второго пленного, адъютанта того самого абверовского чина, который мог бы, наверняка, рассказать много интересного, не привёз. Якобы убила его в суматохе посадки в самолёт злокозненная Привалова.

И отрядного особиста Портнова, который и должен-то был сопровождать пленных в Туапсе, убило — пусть не его только, — аккурат во время той же эвакуации, когда на партизанский «аэродром» нагрянули «самооборонцы» и жандармы.

И кто может поручиться, что в планшете Портнова, привезённом Войткевичем вместе с Асей Приваловой, не пропали по пути пара-тройка бумаг, совсем по-другому высвечивающих его отношения с Абвером?

И кто может, наконец, поручиться, что диверсия против базы немецких малых подлодок, диверсия, в ходе которой погиб почти весь сводный разведотряд и вернулись только Новик (на Кавказ) и Войткевич (к партизанам), была именно такой, трагической, героической и успешной? Радиоперехваты немецких переговоров ничего такого не подтверждали. Хотя и не опровергали. Хотя, положа руку на сердце, немцы могли и не доверить такого рода переговоры эфиру.

Но всерьёз поговорить с Войткевичем в тот раз так и не удалось. Вдруг по воле полковника Овчарова запустили срочную радиоигру, избавив от целенаправленных расспросов и очных ставок с лейтенантом в очередной раз перевербованную Привалову, а сам Войткевич вдруг пропал по пути из следственного изолятора в больницу, и объявился нескоро. В расположении флотского разведотряда и в его боевом расписании.

Конечно, Трофим Иванович сразу же обратился к своему непосредственному начальнику Овчарову со всеми подозрениями и предложением немедленно арестовать лейтенанта. Но полковник сначала изобразил недоверие и непонимание по сути подозрений, предложение ареста наотрез отклонил, а потом и вовсе приказал оставить всё как есть и никому ни-ни…

Район действий партизанского отряда Ф.Ф. Беседина

«Эски-Меджит»

На разведку послали пацанов.

В двубортном клетчатом пиджаке рыжеватой куропачьей расцветки с бухгалтерскими заплатами на локтях, доходившем Тимке чуть ли не до коленей и болтавшемся на плечах, как на огородном пугале, — такого рода «обмундирование» одессит Арсений называл не иначе, как «лапсердак», — Тимка походил на городского. На сынка какого-нибудь служащего, отбившегося от своих в панике эвакуации. Поэтому первый же патруль на околице Эски-Меджита, двое татар с белыми повязками полицаев на рукавах коротких стёганых ватников, служивших чем-то вроде униформы «добровольцев» из рот самообороны [30] «Айнзатцгруппы “D”», стал пытливо всматриваться в дорожную даль за спиной Тимки. Но никого там не обнаружил, кроме ещё двух пацанов — Володи и Гошки, ещё менее презентабельного «городского» вида: трёпаные пальтишки, куцые курточки-«ковбойки», кепки с клапанами на макушке. Все одинаково тощие, с голодными тенями под глазами и заострившимися лицами.

30

Selbstverteidigung — подразделения крымских татар, мобилизованных для борьбы с партизанами.

— Где остальные? — спросил один из татар, что постарше, с правоверной ухоженной бородёнкой под гладковыбритым подбородком.

Тимка недоумённо обернулся назад, в сторону леса, куда, извиваясь, уходила дорога, посыпанная щебнем, и пожал плечами.

— Да нет никаких остальных, — повернулся он обратно. — Мы сами. Мы из Джанкоя…

— Джаныкоя, — угрюмо поправил его «доброволец» помоложе, в чёрной тюбетейке в четыре клина, обшитой кружевом.

— Ага… — легко согласился Тимка и заторопился с разъяснениями: — Батя мой на немцев работал, учётчиком-счетоводом при заготовке, — скороговоркой зачастил он. — Как красные подошли к Перекопу, батя с немцами в Симферополь ушёл, почитай, прямо из конторы, только домой успел заскочить, сказал мамке, чтобы она на хозяйстве оставалась, потому что её, бабу, наши, то есть чекисты, не тронут. А мне велел на всякий случай в Карасубазар пробираться к деду Юсупу, потому что у них, говорят, в Красную армию уже с семнадцати лет берут, а мне почти…