Обреченный странник

— А Михаил что сказал? Поможет?

— Ага, догонит и еще добавит. Михаил твой под опеку меня взять хотел, а как про долги узнал, то передумал.

— Чего же батюшка не говорил нам о том? — спросила Катерина.

— И сказал бы, так что с того? — начал говорить более спокойно Иван.

— То–то он последнее время все невеселый ходил, — опять всхлипнула мать. — Когда же он успел таких долгов наделать?

— Наделаешь тут… — отодвинул от себя пустую тарелку Карамышев. — Со мной власти вон как поступили: был дом — и не стало. Спасибо вам, что приютили.

— А вы, Андрей Андреевич, про деревеньку скажите, которую отец на вас переписал. Расскажите, каков уговор был промеж вас, — направил на него указательный палец Иван.

— Чего деревенька? — опустил Карамышев глаза в стол. — Продал мне ее Василий Павлович, и все тут. У меня на то и купчая имеется. Моя деревенька.

— Где же тогда деньги, что вы ему уплатили? — горячился Иван. Скажите, чем вы ему плату внесли: серебром или бумагами какими?

— Не твоего ума дело, чем я отцу твоему платил. А куды деньги те делись, то мне неизвестно. Может, ты их в Москве и спустил.

— Ладно, пусть мое слово за мной останется, — со злостью выдохнул Иван, — забирайте Тоньку с собой, а ужо потом поговорим, поговорим…

— А ты меня не стращай, видали мы таких! — взвился неожиданно Карамышев, и его тощее тело изогнулось, словно гусиная шея. — Собирайся, Тонюшка, завтра же и поедем. Пущай они тут остаются, — и он поднялся из–за стола. — Спасибо за хлеб–соль, хоть тем пока не корите. Пошли, дочь.

— Чего вы ссоритесь? Ну, чего ссоритесь? — поднялась вслед за ним мать. — Чайку–то не попили, Андрей Андреевич, сейчас кликну, чтоб несли.

— Не нужен мне ваш чай, свой дома попью, — сердито отозвался Карамышев. Антонина поднялась вслед за отцом и беспомощно смотрела то на него, то на мужа, не зная, как поступить. Встала из–за стола и Катерина, со слезой в голосе заговорила: — Что же ты, Вань, делаешь? И мать, и жену из дома гонишь? Одумайся, пока не поздно.

Иван и сам понял, что наговорил лишку, но остановиться не мог, в нем проснулась неожиданно ярость на все и вся, и он, заскрипев зубами, выдохнул:

— Да я бы рад по–доброму. А как? И дом, и лавку все одно за долги возьмут, сам я до лета подожду и сызнова на Урал поеду. А вас куда?

— Что же теперь станется с нами? — вновь горестно запричитала мать. Теперь только в богадельню одна дорога и осталась, — она обняла Катерину, и обе заплакали, вторя друг другу.

Растерялся и Карамышев, увидя происходящее. Он подошел к Ивану и примирительно похлопал по плечу, тихо сказал:

— Слышь, Иван, не нужна мне эта деревенька, твоя она. Только куда я-то пойду, если и ее за долги заберут? А Тоне где жить? Ты у нас — что ветер в поле: сегодня здесь, завтра там. А семья? Семья как? О них думаешь?

— Как же, думает он, — всхлипнула за остальными женщинами Антонина, закрывая лицо руками, — зачем меня замуж взял? Чтоб насмеяться?

— Да помолчи ты, — пришикнул на нее отец, — без ваших бабьих глупостей разберемся. Веди их на кухню, Варвара Григорьевна, — попросил он хозяйку, нам с Иваном поговорить надо.

Когда они остались одни, Карамышев несколько раз прошелся по комнате, убрал с капающей свечи воск, провел зачем–то пальцем по стене, оклеенной по–новомодному голубой тонкой материей с вытканными на ней цветами и узорами, и, тяжело вздохнув, уселся напротив Ивана.

— Ну, зятек, коль случилось нам в родстве быть, то давай вместе и думу думать, как жить дальше станем. Мой тебе совет: бросай все, забирай мать, Тоньку и поехали вместе в Помигалово. Там не пропадем. Мы со старухой пол–лета в ней прожили, обустроились как могли, и для вас дело сыщется.

— Как это все бросить? — удивленно глянул на него Зубарев.

— Как? Как? А вот так — поехали, и все тут, пока в долговую тюрьму не забрали.

— Надо будет, и в деревне сыщут, — упрямо покачал головой Иван, — да и не заяц я какой, чтоб по кустам прятаться. Сегодня с мастером сговорился: руду, что с Урала привез, плавить станем. А вдруг да в ней серебро станется? Тогда что?

— Правильно мне твой отец говорил: и старого не сбережешь и нового не наживешь. Эк, куда загнул! Рудники открывать! Опомнись, Иван. Да знаешь ли ты, каков капитал под это дело нужен?

— И что с того? — не сдавался Зубарев, — найду деньги!

Карамышев надолго замолчал, пожевал тонкие бескровные губы, сосредоточенно разглядывая противоположную от него стену, словно там было написано что–то важное. А потом также задумчиво спросил:

— Значит, Ванюша, разбогатеть решил? Добытчиком стать? Жалко мне тебя, ой, жалко! Да ладно. Бог не выдаст, свинья не съест, авось, да придумаем что–нибудь. Знаешь что, сходил бы ты к владыке…

— Исповедоваться, что ли? — ехидно спросил Иван.

— Для твоего дела не только исповедоваться, но и пост великий весь год держать не мешало бы. Владыка, он человек многомудрый, глядишь, чего и присоветует.

— Э–э–э… захаживал я к губернатору нашему, и знаете, что он мне присоветовал?

— Сам губернатор? — вытянул тонкую шею Карамышев.

— Сам, сам, — кивнул головой Иван, — кабальную расписку взял с меня на то серебро, которое я только найти пытаюсь.

— Хорош гусь, ничего не скажешь, — улыбнулся Андрей Андреевич и опять аккуратно, двумя пальцами, снял нагар со свечи, размял мягкий комочек воска, поднес его к носу, чуть подержал и положил на чашку подсвечника. — Они с нашим братом чего хотят, то и творят, и никакой управы супротив их не сыщешь. Да владыка Сильвестр иной человек, он не только о своей выгоде думает. Так и быть, поедем к нему вместе. Он до конца дней в должниках у меня останется, поскольку из–за него, не иначе, татары мой дом запалили. Я так понимаю: ему на весь приход, на всю Сибирскую епархию, серебра, ой, сколько нужно! А коль ты пообещаешь ему с приисков своих долю дать, то он не только советом, но и делом поможет.

— А поверит он мне, что я вправду серебро найду? — спросил Зубарев.

— На слово нынче мало кто верит, но коль ты из руды своей хоть маленькую толику серебра выплавишь да владыке предъявишь, тогда иное дело

— Когда то еще будет, — покачал головой Иван, — бабушка надвое сказала, окажется ли серебро в руде моей…

— А мы так дело повернем, — хитро подмигнул ему Карамышев, — что серебро непременно в твоей руде найдем.

Иван прищурился и долго выразительно смотрел на тестя, пытаясь понять, куда тот клонит, но тот не пожелал объяснить значение своих слов, а потому на том свой разговор и закончили, условившись, что после плавки руды непременно наведаются к владыке Сильвестру.

Более недели ушло у Зубарева на то, чтоб найти по кузницам нужный кирпич, инструмент, присадки, привезти все это в собственный двор, очистить каретный сарай и начать выкладывать там плавильную печь, несмотря на лютые морозы, что как раз нагрянули.

Карамышев помогал ему чем мог: ездил с поручениями, встречал каждый день приходивших с напоминанием об уплате долга купцов и прочих людей, которым задолжал покойный Василий Павлович Зубарев. По городу пополз слух, будто бы Иван нашел близ Тобольска золотую жилу и теперь втихомолку от властей строит у себя дома специальное приспособление для чеканки золотых монет. Возле их ворот стали подолгу задерживаться какие–то подозрительные люди, чем вызывали огромное неудовольствие старого цепного пса Полкана, который, чуя, даже через забор, незнакомцев, хрипло лаял, рвался с цепи и тем самым будоражил весь дом.