Обреченный убивать
Шрифт:
– Как вам сказать… Не так чтоб уж очень… Он тренировался у меня.
– Здесь? – показал я на приоткрытую дверь спортзала.
– Нет… – хмуро улыбнулся Басков. – В другом месте… Это когда мы, извините, в подполье ушли. По инициативе, между прочим, вашей конторы.
– Что он собой представлял? – Я не отреагировал на выпад тренера. – Вы ведь с ним общались – сколько? – почти три года.
– Неразговорчив, скрытен. Но заводной. Нервишки у него шалят, это точно. Очень обязательный. Если пообещал – разобьется, но исполнит. Вот, пожалуй, и все…
Из спортзала я не шел, а летел,
Адрес Карасева я получил за считанные минуты. И сразу же, не мешкая, отправился к нему домой, на всякий случай, для подстраховки, захватив с собой Баранкина.
Дверь коммуналки, где жил Карасев, открыла приземистая старуха.
– Чавой? – переспросила она, приставив ладонь к уху; тем не менее глазами в мое удостоверение впилась цепко и, что нужно, вычитала вмиг. – А, Карасев… Ентот паразит… Вона евойная дверь. Нетути Карасева.
– Не знаете, когда придет?
– Гы… – открыла щербатый рот старуха. – Он мине не докладываеть. А нетути его ужо няделю. Не меньше.
Новость для меня малоприятная. Что делать? Не думаю, что мне удастся быстро получить санкцию на обыск: Иван Савельевич все еще по больницам прохлаждается, а его молодой коллега, завидев меня, зеленеет от испуга и старается побыстрее сбежать куда-нибудь "по делам". А что, если?..
– Рискнем? – тихо говорю Баранкину, показывая глазами на дверь комнаты Карасева.
– Ты что, того? – хотел покрутить он пальцем у виска, но, заметив любопытный взгляд старухи, быстро опустил руку. – Серега, у меня свадьба через три дня… – взмолился он. – Кто капнет – нас со свету сживут, по высоким кабинетам затаскают…
– Могеть, вам зглянуть на евонную комнату надыть? – робко спросила старуха. – Не мешало бы…
Я переглянулся с Баранкиным; он только потупился безнадежно. – Чичас…
Старуха зашлепала по коридору. Через минуту она возвратилась и протянула мне ключ. уха зашлепала по кориозвратиласпротянуламне ключ– Евойный, запасной… – Глаза ее забегали.
– Откройте, пожалуйста, – с официальной сухостью сказал я.
Старуха помялась немного, но не возразила…
Комната Карасева поражала убожеством: давно не беленые стены, слой пыли на столе и телевизоре старой модели, простыни не первой свежести на довоенного образца кровати с медными шишечками…
Я чувствовал себя неловко и ругался последними словами: а дальше что? Обыскать – значит нарушить закон, уйти просто так – а вдруг в комнате есть что-нибудь такое… Короче, мы с Баранкиным топтались у входа, а затем он меня потянул за рукав к выходу.
И тут я увидел! В другое время, при иных обстоятельствах я, возможно, прошел бы мимо, ничего не заметив, но в этот неприятный для нас с Баранкиным момент все мои чувства были обострены до предела…
Через полчаса я уже стоял на пороге ЭКО.
– Здоров, Кир Кирыч! Колдуешь? – А, Серега… Наше вам…
Мой приятель-эксперт оторвался от окуляра микроскопа и вяло пожал мне руку.
– Садись. Хлебнешь? – показал он на колбу, до половины наполненную прозрачной жидкостью.
– Спиритус вини?
– Извини, Серега, коньяк для опытов нам
не положен. Чем богаты…– Увы, не могу. Как-нибудь в другой раз. Тороплюсь. Я к тебе за помощью. Нужно срочно определить, что это за следы.
Я протянул Кир Кирычу полиэтиленовый пакет с тряпкой, которую выудил из картонного ящика с мусором в комнате Карасева.
– Старик, для тебя сделаю. Посиди. Я в лабораторию. Вот журнальчик итальянский, для мужчин. Поразвлекайся. Да не вздумай увести! Вещдок…
Вскоре Кир Кирыч возвратился.
– Ну, это просто… Сам, наверное, знаешь. На этой тряпке следы порохового нагара, оружейного масла и чешуйки свинца. Короче, этой тряпкой чистили ствол, похоже, револьвера.
– Чешуйки свинца… Слушай, Кир, а нельзя проверить, не из этого ли оружия застрелили Лукашова?
– Можно. Но на это потребуется значительно больше времени. Нужно провести спектральный анализ чешуек и пуль.
– Кир, голубчик, постарайся! С меня причитается.
– Да ладно, сочтемся. К вечеру заключение будет готово.
Поздним вечером я позвонил в ЭКО.
– Обрадую тебя, Серега, – ответил на другом конце провода усталый голос Кир Кирыча. – Именно из этого нагана был застрелен Лукашов. За бумагами зайдешь?
– Спасибо, Кир! Ну ты молодец… Бумаги завтра. Будь здоров!
Киллер
Как я по-глупому влип, простить себе не могу! Попался на элементарную уловку, как молокосос. Взяли меня Додик с Феклухой в тот момент, когда я помогал подняться старушенции, ни с того ни с сего рухнувшей прямо передо мной.
Это я уже потом понял, что старая стерва была "подсадной уткой", когда меня притащили к ней на хазу в пригородном поселке.
Додик и Феклуха ржали как помешанные…
Шеф появился на вторые сутки моего заточения.
– Ну, здравствуй, мой мальчик. – Он уселся на табурет. – Развяжите ему ноги, пусть сядет, – приказал он Додику.
(Я лежал на кровати, связанный по рукам и ногам, – эти поганцы боялись меня как огня; конечно, в данной ситуации это обстоятельство было слабым утешением).
– Шеф, да он… – Додик скорчил глупую гримасу.
– Два раза я не повторяю.
Додик поспешил исполнить приказание.
– Ты голоден? – участливо поинтересовался шеф.
Я молчал, с ненавистью глядя на его тщательно выбритое лицо.
– Не сердись. Ты сам виноват. То, что надумал завязать, – ладно. С кем не бывает… А вот то, что осмелился водить меня за нос, – это уже наказуемо. И со всей строгостью. Тебе было поручено ликвидировать жену Лукашова. С некоторых пор она стала для нас опасна. Я тебе объяснил почему. Для тебя ее кончить… тьфу! И нет. Невелика сложность. А ты все ходил вокруг да около, глаза мне замыливал, а сам лыжи вострил: билет на самолет прикупил, денежки припрятанные откопал. Те, что я тебе платил. Я! Не скупясь платил. К бабе своей собрался по-шустрому да втихаря? Ну это еще полбеды. Но за то, что ты пожалел жену Лукашова – пожалел ведь, а? – и не выполнил мой приказ, ответ держать придется. Молчишь? – Шеф закурил и посмотрел на меня задумчиво, пуская дымные кольца. – Выйди, – указал он Додику на выход. – Оставь нас одних.