Обреченный

– На первый взгляд ты прав, ничего неординарного. Но наш мозг – штука своеобразная, у него своя логика. С тобой произошло нечто, где кровь и стекло сыграли не свойственную им роль, и в твоем сознании запечатлелись как предметы, выходящие из привычного представления о них.

– Какой сделаем вывод, Авиценна?

– Тебе надо докапываться до истины.

– Что ты называешь истиной?

– Надо вспомнить все, что с тобой произошло.

– Это невозможно.

– Все возможно. Собирай по крупицам островки памяти и рассматривай их на предмет несоответствия логике. Вот стекло. Оно сыграло какую-то особую роль в твоей истории, это не просто прозрачный острый предмет в нашем понимании. Оно играло несвойственную ему роль… Больше ни в чем голова тебя не беспокоит?

– Побаливает иногда. Если душно. Или накурено. Или холодно.

– А утром, после сна?

– И утром бывает, особенно, если накануне приходилось употреблять.

Потом Шелестов отжимался от пола, приседал, подносил ноги к голове. Между каждым упражнением Стас замерял ему давление. Когда, наконец, Шелестов сел на топчан уже без всякого желания двигаться, Стас повел его проверять сердце.

Этажом ниже он обвешал его оголенное тело электродами и заставил сесть на велоэргометр. Самописец рисовал горы, ущелья, островерхие пики, плато, трещины и контрфорсы. Стас, просматривая кардиограмму, ничего не говорил, и лицо его ничего не выражало.

– Я скоро умру? – полюбопытствовал Шелестов, сползая с велосипеда.

– Нам еще осталась компьютерная томография, – вместо ответа сказал Стас.

Шелестов опустился еще этажом ниже. Внезапно он встретил ту девчонку из туристского клуба, невесту Стаса. От удивления он остолбенел. Даша не сразу узнала его, намек на улыбку скользнул по ее губам. В белом халате и шапочке она казалась старше и строже. Шелестов успел рассмотреть ее лицо. Чуть выше уха, рядом с тонкой и прямой бровью, он заметил алый рубец. Под мышкой девушка несла толстую папку, из которой вылезали хвосты бумаг. Они на секунду остановились друг против друга.

– Вы мне дали счастливый билет, – сказал Шелестов.

И она быстро пошла по коридору, а Шелестов подумал, что работать вместе с невестой в одном учреждении – неблагодарное дело, серое прозябание под вечным колпаком и надзором.

В сумрачном кабинете миловидная женщина ласково сказала ему:

– Наденьте фартук.

Тяжелая эта одежка удивительно напоминала бронежилет. Шелестов заулыбался. Женщина тоже улыбнулась, потом поднесла к настольной лампе медицинскую книжку, в которой Стас что-то написал, и стала читать. Потом перечитала ее еще раз. Шелестов следил за ее лицом. Женщина перестала улыбаться.

– Результаты томографии срочно нужны? – спросила она через минуту. – Что сказал Станислав Федорович?

– Ничего не сказал. Вряд ли они нужны срочно, – ответил Шелестов, почесывая затылок, который от процедуры почему-то заныл. – Мы со Станиславом Федоровичем завтра улетаем в Крым. А вот когда вернемся…

– Хорошо. Тогда пусть Станислав Федорович сам их возьмет, когда вернется.

Шелестов поднялся к Стасу. Врач был занят тем, что быстро писал мелким неровным почерком в тетради-книжке.

– Когда ты объявишь мне приговор?

– Ты считаешь, это дано врачам?

Глава 5

Лисков, сухощавый, сорокапятилетний полковник почти двухметрового роста, с грубым лицом, которое, как казалось, высекли из деревянной чурки тупым топором, восседал за столом, сильно поддавшись вперед.

– Я этого следака урою! – низким голосом рычал Лисков. – Ты слышишь, Саня! Я ему матку выверну! Я ему ноздри разорву!! Он так и сказал, что я накатал на тебя бумагу? Вот же падла!

Он подлил водки, решительным, резким жестом, забрызгав половину стола.

– Тарас Петрович, – сказал Шелестов. – Я пришел к вам просить за одного парня. Его увольняют по сокращению, а квартиру не дали…

– Да погоди ты со своим парнем! – властно прервал тему Лисков. – Ты про себя рассказывай! Как здоровье? Память восстановилась?

– Ничего не восстановилось. Права, взялся за меня один кандидат наук…

– О чем еще следователь спрашивал? – прервал Лисков, выдавая тем самым, что ему неинтересно слушать о здоровье Шелестова.

– Он не спрашивал, он предлагал сознаться в массовом истреблении мирных граждан.

– Ты мне ему фамилию запиши! Я ему глаз на жопу натяну! Не бойся, Сашка! Я тебя в обиду не дам. Мы с тобой Войну прошли, мы кровью повязаны, и я за тебя горой встану… Значит, этот гад требует от тебя признания?

– Да, этот гад требует от меня признания.

– А как ты можешь взять на себя вину, если ни не помнишь, что ты там наворотил??

– Я ему так и сказал.

– Правильно сказал, Саня! И не бойся ничего! Не цепляйся ты за эту память! Что было, то было, тьфу! Нет этого. Теперь я твоя память, понял?! И память, и совесть!

– Понял, Тарас Петрович!

– Ну, так пей, чего расплескиваешь! Твое здоровье, Саня! Чтоб молодцом был! А этому следаку я повыдергиваю яйца! Нашим боевым братством клянусь! Пей, пей, успеешь ты на свой самолет! Еще целых полчаса!

Глава 6

Шелестов никогда не торопился с выводами, но в первый день путешествия пришел к мысли, что со Стасом в дороге легко и беззаботно. В самолете, пока Шелестов дремал, Стас перебирал какие-то бумажки, схемы, брошюры и карты, ничем не беспокоил спутника и даже не разбудил, когда разносили пластиковые коробочки с закуской. В Симферополе, пока Козырев стоял в очереди за билетами на троллейбус, Шелестов прицепился к двум подружкам в шортиках и крохотными рюкзачками за плечами и едва не потащил их за собой.

Два огромных рюкзака Стаса и Шелестова заняли весь проход в троллейбусе, народ стал ворчать. На заднем сидении, где выпало им сидеть, было душно, Шелестов взмок уже через минуту и принялся тут же стаскивать с себя камуфляжную куртку, промокшую на спине и под мышками.

Издали плато Чатыр-Даг напоминало гигантский стол, обросший густым буковым лесом. По краям его белели полоски отвесных скал, утопающих в кронах деревьев. Лес подтягивался выше середины, а редкие его лапы доставали до верхнего среза плато. Через лес к вершине вели тропы. Отвесные скалы лишь издали казались неприступными.

– Вот по этим скалам мы и полезем, – сказал Стас.

Молодые люди вошли во вкус. Они впервые работали вместе, и все получилось сразу, скальная связка доставляла обоим огромное удовольствие, какое можно получить только от профессиональной работы. Они красовались друг перед другом и не скрывали радости от той удачи, что свела их.

На козырек стены первым поднялся Шелестов, закрепил веревку, и пока Стас спускался вниз за грузом, осмотрел чистый, еще не загаженный туристами альпийский луг с вросшими в него белыми валунами. Стас тем временем уже опустился и привязывал к веревке мешок с палаткой и спальники. Он подпрыгивал от нетерпения – то ли ему хотелось побыстрее разбить лагерь и отдохнуть, то ли взять у Шелестова очередную порцию крови для анализа. Саня на всякий случай пристегнулся к вбитому крюку, чтобы нечаянно не свалиться, и потянул веревку. Груз раскачивался, цеплялся за камни, спальники едва не рвались. Скрестив на груди руки, Стас следил за ними с недовольной физиономией, но молча. Не очень тяжелая, но эта первая поклажа преодолевала земное притяжение с великим трудом, а веревка обжигала Шелестову ладони…