Обрученные с Югом

Если бы Чэд по-мужски принял бой, один на один, финал у вечера вышел бы более достойный. Но вместо того чтобы поднять кулаки, Чэд сказал так громко, что, наверное, мог слышать весь полуостров:

— Уорми, отец учил меня никогда не вступать в драку со всякой швалью, не унижать своего достоинства.

— Вот как? В самом деле? Ну и ну! А у меня другое мнение. Я думаю, ты боишься со мной драться, полные штаны наложил от страха. Пупсики, которые живут к югу от Брод-стрит, вообще все трусы. Боятся за себя постоять.

Уорми сделал шаг навстречу Чэду и начал ладонью наотмашь хлестать по лицу — шлеп, шлеп, шлеп, — пока тот не заорал:

— Я выпустил бы из тебя кишки, Уорми, но родители учили меня никогда не опускаться до плебеев!

— Защищайся, пупсик. Это же не балаган какой-нибудь. Веди себя как положено. Нет, в самом деле, как прикажете драться с человеком, если у него вообще нет гордости? — обратился Уорми к публике.

Он неожиданно для всех сорвал с Чэда дорогую, прекрасно сшитую рубашку, и тот стал похож на бездомного, которого можно встретить летом в парке. Вряд ли кто-то будет воспринимать всерьез полуголого человека на автостоянке, где все в рубашках. По крайней мере, мне это казалось маловероятным.

Оценивая ситуацию, Уорми окинул взглядом «Пигги-парк», потом взглянул на рубашку Чэда. И тут его озарило, что случалось нечасто: он высморкался в скомканную рубашку, швырнул ее на землю и втоптал в грязь. Без всякой паузы Уорми двинулся к машине Чэда, открыл пассажирскую дверцу и протянул руку Беттине Траск. Ко всеобщему удивлению, Беттина взяла его руку, вышла из машины и триумфально прошествовала в отдельный зал рядом с решетками барбекю.

Униженный до предела, Чэд наблюдал за развитием событий, дрожа от беспомощности и ярости. Он воздел кулак к небу и крикнул в открытую дверь:

— Эй, Уорми, гребаный урод! Я буду качаться целый год, а потом вернусь и надеру тебе задницу! Запомни, ровно через год, день в день. Клянусь! А я свое слово всегда держу! Под Декларацией о независимости стоит подпись моего предка! Имей в виду, я человек чести. Через год размажу тебя по всему «Пигги-парку».

К концу монолога Уорми вышел, грустно покачал головой и одним ударом поставил Чэда на колени.

— Заткнись, сынок, — сказал Уорми. — Я хочу съесть сэндвич в тишине и покое, вместе с моей девушкой.

Последовал взрыв оглушительного смеха. Сидя в машине, мы смотрели, как Чэд забрался в свой «крайслер». Вместо того чтобы выехать на Ратлидж-авеню, он дал задний ход и подъехал к моей машине. Сначала он показал мне кулак, потом стал с маниакальным упорством, как ненормальный, жать на гудок. Я услышал шорох справа от себя — это Молли выскользнула из машины и, захлопнув дверцу, спокойно пошла к Чэду. Он распахнул перед ней дверь, приглашая садиться. И Молли села на то место, для которого была рождена.

Почти всю ночь я промаялся без сна, беспокойно ворочаясь, а под утро заснул и проспал как убитый целый час. В четыре зазвонил будильник — пора было приступать к обязанностям разносчика газет в мире, еще осиянном светом звезд. Я медленно ехал на своем «швинне» по направлению к Колониал-лейк, каждый мускул стонал от усталости, а каждая клеточка тела мечтала умереть от позора, которому подвергла меня Молли, покинув на глазах у всех. Пока я еле-еле нажимал на педали, в голове у меня крутилась мысль, что более неудачного первого свидания, чем у меня, история взаимоотношений полов не знает. Я попал в водоворот навязчивых воспоминаний, перебирал мельчайшие подробности своего поведения: что я говорил Молли, что делал с того момента, как она поцеловала меня, и до того, как спокойно и расчетливо променяла переднее сиденье моего автомобиля на более насиженное место в автомобиле Чэда. Больнее всего уязвляло то, с каким нечеловеческим хладнокровием она проделала это. Молча, без колебаний, не произнеся ни слова, не попрощавшись, не поцеловав, не извинившись. У меня дыхание перехватывало от боли. Я предпочел бы, чтобы Молли завершила вечер более благородно: позволила бы мне отвезти ее до дома, вытерпела бы мои неуклюжие восторги на крыльце, а уж потом позвонила бы Чэду и нежно помирилась бы с ним. Она же не просто бросила меня на глазах у всей нашей команды, что само по себе ужасно, но подвергла меня этой казни в присутствии Найлза и сестры Чэда. Они тоже стали очевидцами ее пренебрежительного отношения ко мне, которого я, как мне кажется, не заслуживал.

Они сидели у меня за спиной на заднем сиденье неподвижно, как парализованные, и молчали, будто их муха укусила.

— Похоже, у Молли сегодня было назначено свидание не только мне, — наконец произнес я. — Теперь я ваш шофер, распоряжайтесь мной по своему усмотрению.

Раздался стук в окно, и в машину вскочил Тревор, заняв освободившееся после ухода Молли место.

— Я все видел. Настоящая елизаветинская драма, приправленная соусом барбекю. Мы живем в городе, где царят провинциальные нравы. Здесь терпеть не могут образованных, утонченных молодых людей вроде меня самого. После моего приезда в Чарлстон как только меня не называли: педик, гомик, извращенец, содомит и еще самыми разными словами, которые неприлично повторять. Хотя, конечно, в моем случае все эти оскорбления попадают точно в цель. Лео, я прекрасно понимаю все, что ты думаешь о стремительном исчезновении Молли.

— Как это тебя еще не прикончили, Тревор, и тебе удалось дожить до таких лет? — спросил с искренним удивлением Найлз.

— У меня есть свои маленькие секреты, — ответил Тревор так добродушно, что я рассмеялся.

— Тревор, я даже не знаю, чем вы, геи, занимаетесь друг с другом, — сказал я.

— А я и знать не хочу! — вставил Найлз.

— Я тоже. — Фрейзер зажала уши руками.

— В дело идут крюки для мяса, бритвенные лезвия, огнеметы и дилдо из бычьего пениса.

— Что такое «дилдо»? — спросил Найлз.

— Ах ты, деревенщина с гор, — вздохнул Тревор.

— Я тоже не знаю, — признался я.

— Ладно, Лео, после всего, что ты пережил, я готов преподать тебе вводный урок бесплатно. От платы за инициацию освобождаешься в порядке личного одолжения.

— Спасибо, Тревор. Ты уже сделал мне одолжение, когда сел в машину. Помог в идиотской ситуации. Я никогда этого не забуду.

— Ладно, испечешь мне своих вафель, и мы квиты. В тот день, когда мы приехали в Чарлстон, я отведал кунжутных вафель, которые испек самый одинокий человек на свете. Кто позволил Молли так обращаться с тобой! Стыд ей и позор!

— Не думает же Лео в самом деле, что такая девушка, как Молли, будет встречаться с таким парнем, как он, — произнесла Фрейзер.

— А почему бы и нет, черт подери?! — воскликнул Найлз.

— Только не наскакивай на меня, Найлз, — покраснела Фрейзер. — Они из разных слоев общества. Лео — коренной чарлстонец и прекрасно сам это понимает. Чарлстонский высший свет держится в тени, но это по-прежнему самая влиятельная сила в городе.

— Ты уверена? — спросил Найлз.

— Смотри не попадись в ловушку, Фрейзер, — предупредил Тревор.

— Ну конечно, всегда нужно верить словам человека, чей предок поставил подпись под Декларацией о независимости, — холодно усмехнулся Найлз. — Сегодня нам об этом заявил самый крутой парень. Парень, который может работать языком, но не кулаками.

— Чэда воспитывали как джентльмена, — вступилась за брата Фрейзер.

— Прекрати, детка, прекрати, — посоветовал Тревор Фрейзер. — Ситуация выходит из-под контроля.

— Я из того темного народа, который никогда не слышал об этой вашей Декларации и читать бы ее не стал, — сказал Найлз. — Эти люди не имеют привычки читать книги, разве что под дулом пистолета. Зато они с утра до вечера читают в людях и никогда не ошибаются.