Обрученные

Феррер облегчённо вздохнул, увидев перед собою эту небольшую свободную площадку и ещё запертые двери, или, вернее сказать, ещё не взломанные, ибо дверные крюки были уже почти выворочены, створки дверей расщеплены, продырявлены, раздвинуты, и через широкую щель виднелась цепь, погнутая, расшатанная и почти оборванная, так что она, можно сказать, едва удерживала дверные створки, не давая им окончательно раскрыться. Какой-то благожелатель крикнул в это отверстие, чтобы отпирали; другой быстро распахнул дверцу кареты; старик высунул голову, поднялся и, опершись правой рукой на плечо человека, распахнувшего дверцу, вылез из кареты и стал на подножку.

Народ теснился со всех сторон, поднимаясь на цыпочки, чтобы лучше видеть. Тысяча лиц, тысяча бород мелькали в воздухе, любопытство и всеобщее ожидание на мгновение заставили всех замолчать. Остановившись на подножке, Феррер бросил взгляд кругом, приветствуя толпу поклоном, словно с амвона, и, прижимая левую руку к груди, воскликнул: «Хлеба и правосудия!» Затем смелый и величественный, в своей длинной мантии, спустился на землю среди приветствий, возносившихся к небесам.

Тем временем изнутри отперли, вернее сказать, закончили отпирание, оторвав остатки цепи со скобами, уже наполовину выдернутыми, и расширив отверстие ровно настолько, чтобы впустить столь желанного гостя. «Скорей, скорей, — говорил он, — отворяйте же, дайте мне войти; а вы, храбрецы, сдерживайте там толпу, чтобы она не ворвалась вслед за мной… ради самого неба! Устройте-ка проход. Да ну же, синьоры, я в одно мгновение! — Потом, обращаясь к находившимся внутри дома: — Полегче вы с этой створкой, дайте мне пройти. Ох, рёбра мои! Пожалейте мои рёбра! Теперь запирайте, нет, погодите, мантия-то моя, мантия!» — Действительно, её защемило бы в дверях, если бы Феррер весьма ловко не отдёрнул шлейф, который и исчез вслед за ним, словно хвост змеи, быстро ускользающей в нору от преследования.

Когда створки дверей захлопнулись, изнутри постарались подпереть их ещё крепче. А снаружи те, кто составил как бы лейб-гвардию Феррера, действовали плечами, руками и глоткой, стремясь удержать свободное пространство и вознося в душе молитвы, чтобы всё окончилось как можно скорей.

— Скорей, скорей, — торопил Феррер в прихожей слуг, которые тесным кольцом обступили его, ахая и охая на разные лады: «Храни вас господь, ваше превосходительство!»

— Скорей, скорей! — повторял Феррер. — Где же этот злосчастный человек?

Бледный как полотно, заведующий спускался с лестницы: его не то тащили, не то несли другие слуги. Увидев своего спасителя, он облегчённо вздохнул. Силы вернулись к нему — он стал несколько твёрже стоять на ногах, щёки его порозовели, он бросился к Ферреру со словами:

— Я целиком в руках божьих и вашего превосходительства. Но как же мне выйти отсюда? Весь этот люд жаждет моей смерти.

— Venga usted conmigo [83] и будьте смелей: нас ждёт моя карета, — скорей, скорей. — Он взял заведующего за руку и повёл к двери, стараясь его подбодрить, а сам всё повторял про себя: «Aqui esta el busilis. Dioe nos valga!» [84]

83

Идёмте со мной, ваша милость (исп.)

84

Вот тут-то самый трудный момент. Да поможет нам бог! (исп.)

Дверь открылась. Первым вышел Феррер, преследуемый — за ним, съёжившись, прильнув к спасительной мантии, как ребёнок к материнской юбке. Тогда те, что охраняли свободное пространство перед домом, подняли руки и шляпы, образуя как бы завесу, чтобы укрыть заведующего от угрожающих взоров толпы. Он первым вошёл в карету и забился в самый дальний угол. За ним вскочил Феррер; дверца быстро захлопнулась. Толпа, в замешательстве наблюдавшая эту сцену, догадалась, что случилось, и разразилась бурей одобрений и проклятий.

Часть пути, которую оставалось сделать, могла оказаться самой трудной и наиболее опасной. Но народ высказался достаточно определённо: заведующего надо отправить в тюрьму. А пока карета стояла у дома, те, кто облегчил проезд Ферреру, настолько расширили проход среди толпы, что карета теперь могла ехать более быстро и без остановок. По мере её продвижения толпа, расколотая надвое и сдерживаемая по бокам, смыкалась позади неё, снова сливаясь.

Едва усевшись, Феррер наклонился к заведующему и предупредил его, чтобы он сидел, запрятавшись в самую глубь кареты и, ради самого неба, не вздумал выглядывать; предупреждение было излишним, Самому же Ферреру, наоборот, необходимо было всё время показываться, чтобы занять публику и отвлечь на себя её внимание. И в течение всего обратного переезда, как и до этого, он держал перед менявшейся всё время аудиторией речь, самую продолжительную и самую бессмысленную из всех, что когда-либо произносились. Время от времени он, однако, пересыпал её испанскими словечками, которые, обернувшись, быстро шептал на ухо своему съёжившемуся спутнику. «Разумеется, синьоры: хлеба и правосудия! В замок, в тюрьму, под мой присмотр! Спасибо, спасибо, большое спасибо! Нет, нет, не удерёт! Por ablandarlos. [85] Вполне справедливо, разберём, увидим… И я желаю вам добра, синьоры. Строгое наказание! Esto lo digo por su bien. [86] Справедливая такса, честная мета и наказание виновных. Пожалуйста, подайтесь в сторону! Да, да, — я честный человек, друг народа. Он будет наказан, разумеется, он негодяй, злодей! Perdone, usted. [87] Ему плохо придётся, плохо… el es culpable. [88] Да, да! Мы их подтянем, этих пекарей! Да здравствует король, да здравствуют добрые миланцы, вернейшие его подданные!.. Плохо придётся ему, плохо. Animo, estamos ya casi fuera. [89]

85

Это, чтобы их умаслить (исп.)

86

Это я говорю для вашего же блага (исп.)

87

Простите, ваша милость (исп.)

88

если он виновен (исп.)

89

Не падайте духом, мы почти уже выбрались (исп.)

И правда, они уже миновали самое большое скопление народа и были близки к тому, чтобы совсем выбраться на простор. Тут Феррер дал некоторую передышку своим лёгким, увидав подмогу — тех самых испанских солдат, которые, однако, оказались в конце концов не совсем бесполезными, потому что при поддержке и под руководством кое-кого из граждан помогли отправить с миром по домам некоторое количество народа и обеспечить свободный проезд карете, когда она уже выбиралась из толпы. При приближении кареты они выстроились в шеренгу и взяли на караул великому канцлеру, который и тут раскланялся направо и налево, а офицеру, поспешившему к нему, отдавая честь, сказал, сопровождая свои слова выразительным жестом: «Beso a listed las manos». [90] Эти слова офицер истолковал в том смысле, какой они и имели на самом деле, а именно: вы мне оказали большую помощь! В ответ офицер ещё раз отдал честь и пожал плечами. Был самый подходящий момент сказать: «Cedant arma togae» [91] , но Ферреру было не до цитат, да, впрочем, зачем бросать слова на ветер, раз офицер не понимал по-латыни.

90

Целую руки вашей милости (исп.)

91

Пусть оружие уступит место тоге (лат.)

Вернулась прежняя храбрость и к Педро, когда он проезжал между двумя шеренгами наёмников, между мушкетами, столь почтительно взятыми на караул. Он совершенно оправился от недавней растерянности, вспомнил, кто он такой и кого везёт, и стал без дальнейших церемоний покрикивать на толпу, теперь уже достаточно поредевшую, чтобы с ней можно было обращаться таким образом, и, понукая лошадей, гнал их по направлению к замку.

— Levantese, levantese, estamos ya fuera, [92] — сказал Феррер заведующему; тот, услышав эти слова, успокоенный тем, что крики прекратились и карета ехала полным ходом, разогнулся, расправил онемевшие члены, поднялся и, несколько придя в себя, стал рассыпаться в благодарностях своему спасителю. А канцлер, выразив заведующему своё соболезнование по поводу угрожавшей ему опасности и радость по поводу избавления от неё, воскликнул, хлопнув себя рукой по плешивой голове: — Que dira de esto su excelencia? [93] Он и без того уже в скверном настроении из-за этого проклятого Казале, которое никак не хочет сдаваться. Que dira el conde duque [94] , который дрожит от страха, лишь только листочек на дереве зашелестит сильнее обычного? Que dira el rey nuestro senor [95] , который ведь обязательно хоть что-нибудь да узнает об этом столпотворении. Да и конец ли это? Dios lo sabe… [96]

92

Вылезайте, вылезайте, мы уже выбрались (исп.)

93

Что скажет об этом его превосходительство? (исп.)

94

Что скажет граф-герцог (исп.)

95

Что скажет наш повелитель, король (исп.)

96

Бог его знает… (исп.)

— Ох! что касается меня, то я больше не хочу вмешиваться в это дело, — говорил заведующий, — я умываю руки, сдаю вам, ваше превосходительство, свою должность и ухожу жить в пещеру, куда-нибудь в горы, буду жить отшельником, подальше от этих скотов.

— Usted [97] сделает то, что потребует от вас el servicio de su mageetad [98] , — с достоинством ответил великий канцлер.

— Его величество не пожелает моей смерти, — возразил заведующий. — В пещеру, подальше бы от них!

97

Ваша милость (исп.)

98

служение королю (исп.)

Что сталось потом с этим его намерением, об этом наш автор умалчивает. Проводив беднягу до замка, он больше о нём не упоминает.

Глава 14

Толпа, оставшаяся позади, стала редеть, растекаясь направо и налево, по разным улицам. Кто шёл домой, заняться, наконец, и своими делами; кто уходил за город, чтобы немножко подышать на просторе после стольких часов, проведённых в давке; кто искал приятелей поболтать о громких событиях этого дня. То же происходило и на другом конце улицы, где остатки толпы уже поредели настолько, что упомянутый отряд испанцев мог продвигаться, не встречая сопротивления, и вскоре выстроился у дома заведующего. Неподалёку всё ещё продолжали стоять плотной кучкой, так сказать, подонки мятежа — шайка негодяев, недовольных таким сравнительно мирным и неудачным исходом столь грандиозной затеи; одни ворчали, другие ругались, третьи держали совет и прикидывали, нельзя ли предпринять ещё что-нибудь; для пробы они подходили к злополучной двери, снова прочно припёртой изнутри, трясли и толкали её. При появлении отряда все они — кто быстрёхонько, а кто и не торопясь, словно он был просто зевакой, постарались улизнуть в другую сторону, уступив поле действия солдатам, которые и заняли его, выстроившись для охраны дома и всей улицы.

Однако на всех окрестных улицах продолжали толпиться люди, и как только сходилось вместе два-три человека, сейчас же около них останавливались ещё трое-четверо, целый десяток. Тут кто-нибудь отделялся от кучки, а там целая группа двигалась вместе — словно разорванные облака, оставшиеся после бури и несущиеся в небесной синеве, так что иной, посмотрев на них, скажет: «А ведь поди ж ты, погода-то ещё не совсем установилась». Подумайте только, какие пошли толки! Кто с жаром рассказывал о всяких случаях, свидетелем которых он был; кто повествовал о своих собственных деяниях, кто радовался благополучному исходу и восхвалял Феррера, суля великие беды заведующему; кто саркастически замечал. «Не беспокойтесь, его не убьют: волк волчьего мяса не ест»; кто ещё более злобно ворчал, что за дело взялись не так, как нужно, что всё это — обман и просто безумие поднимать такой шум, чтобы потом дать себя так провести.