Обряд на крови

Вернувшись в «берлогу» Славкина, Андрей напряженно ожидает, что с минуты на минуту предупрежденные о его «жутком злодействе» менты начнут производить поквартирный обход, но время идет, а в гарнизоне по-прежнему стоит полная тишина. И он никак не может взять в толк, по какой причине они отказались от логичного завершения ими же поставленного спектакля.

Вернувшийся поздним вечером из поездки в Зареченск Славкин выслушивает рассказ о новых злоключениях Андрея как-то вяло, без особых эмоций. Но в итоге все же констатирует — после случившегося им действительно необходимо как можно быстрее перебраться в какое-нибудь более надежное и желательно совершенно безлюдное место. Как вариант — в охотничье зимовье за Ретиховкой, о котором упоминал Андрей при повествовании о своих таежных скитаниях.

Утром согласно предварительной договоренности Мостовой в одиночку добирается на автобусе к назначенному месту встречи. Славкин и Семеныч приезжают туда на джипе, за рулем которого сидит сослуживец Сани по Афгану Вася Нилов. Неожиданно Славкин меняет ранее принятое решение и везет их в противоположную от Ретиховки сторону.

На незнакомом таежном кордоне их встречает еще один бывший сослуживец Сани по Афгану Илья Краев. И тогда Андрей, видя, что без его ведома, без согласования с ним Славкиным уже подключена к делу целая группа посторонних людей, впервые начинает всерьез сомневаться в бескорыстии своего старого друга. Чувствительно ущемляет самолюбие Мостового и тот факт, что подготовка к операции по нападению на алмазный прииск, о которой они с Саней пока еще вроде толком и не говорили, уже, оказывается, идет полным ходом под единоличным руководством последнего. Да, кроме того, какими-то необъяснимо, неоправданно стремительными темпами, как будто в явном цейтноте. А они с Семенычем остались вроде как и вообще не у дел. Им, похоже, отныне отведена роль совершенно безучастных и бессловесных статистов.

Поставив вопрос ребром, Андрей добивается от Славкина признания в том, что тот, вызвавшись участвовать в справедливой «вендетте» друга, все-таки преследовал при этом и свои собственные, вполне прозаические корыстные интересы. Драгоценные камешки с таежного прииска — вот что, оказывается, интересовало его в первую очередь. И от такого лакомого куска он, естественно, отказываться не намерен.

Мостовой, подозревая, что разработанная Славкиным операция по уничтожению бандитской «базы» может закончиться всего лишь тривиальной экспроприацией алмазов, настаивает на том, чтобы ему была предоставлена возможность подорвать ненавистный прииск самолично, и легко получает на это полное и безусловное Санино согласие.

Во время разговора Саня с иронией упоминает о том, что давно заметил «болтающийся на шее» у Андрея «амулетик» и призывает друга рассчитывать в предстоящем бою только на себя, а не на поддержку каких-то там неведомых заоблачных высших сил.

В ночь накануне штурма «однокашники» Славкина привозят в зимовье Бельдина и молодого китайца, которого Саня представляет как сына Ван Дэнлао, китайского соинвестора в нелегальном алмазодобывающем предприятии — главного непосредственного виновника в смерти жены Андрея. Обеих пленников Саня зачем-то намерен тащить с собой на прииск. Если участие Бельдина в завершающей стадии предстоящей операции Славкин объясняет вполне аргументированно — нужен, мол, для того, чтобы беспрепятственно проникнуть в оснащенное хитроумной сигнализацией хранилище алмазов, то оправдание им необходимости присутствия на прииске китайца Андрея поначалу вовсе не убеждает. И только когда непосредственно перед нападением на «базу» Саня принуждает Ли Вэйгу позвонить по спутниковому телефону его «отцу» Ван Дэнлао в Китай и сообщить тому, что через считаные минуты прииск, в который тот вложил огромные чужие средства, взлетит на воздух, этот вопрос для Мостового наконец-то проясняется. Таким образом, как следует из его же слов, Саня хочет наглядно убедить друга в том, что главного виновника его злоключений действительно постигло заслуженное жестокое возмездие, — ведь теперь безвозвратно «потерявшему лицо» Ван Дэнлао не останется больше ничего другого, как наложить на себя руки.

По окончании телефонного разговора Краев как-то чересчур поспешно убивает и Бельдина и китайца, после чего до сознания Андрея наконец-то доходит, что их с Семенычем просто-напросто грубо и примитивно одурачили, использовали в чужой игре. И, получив от Славкина по рации команду на подрыв «базы», он нажимает на кнопку дистанционного электронного взрывателя с кривой усмешкой на устах, в полной уверенности в том, что никаких обещанных Саней «со товарищи» страшных и разрушительных взрывов на прииске после этого, конечно же, не последует. Это в их планы, как он теперь осознает, никогда и не входило.

А окончательно убеждается Мостовой в предательстве друга в тот момент, когда после завершения операции он вдруг видит рядом с подошедшими к нему Славкиным и Краевым своего старого ненавистного знакомца, фээсбэшника Малькова.

Глядя в глаза Андрею, Славкин хладнокровно признается в том, что их «неожиданная» встреча на перроне Ярославского вокзала была отнюдь не случайной, что его, попросту говоря, «подвели» к бывшему сослуживцу согласно давно и детально разработанному «конторой» плану по ликвидации нелегального таежного прииска. А потом «по-дружески» на прощание напоминает Мостовому, что дорога домой в Ретиховку для него по-прежнему заказана, ведь после «подставы» в гарнизоне тот находится в розыске по обвинению в убийстве.

В этот момент между Славкиным и Мальковым происходит непонятная конфронтация, после короткой словесной перепалки едва не закончившаяся перестрелкой. Обезоруженный Саней фээсбэшник покидает место встречи, изрыгая ругательства. Но Андрей уже не прислушивается к чужим словам. Они скользят и тают, не проникая в его сознание, потому что в его душе после подлого предательства старого и, казалось бы, проверенного друга образовалась страшная зияющая звенящая пустота.

Мостовой прикурил, и от проникающего в укрытие ветра спрятанная в кулаке сигарета заалела ярким малиновым угольком. А перед глазами снова проявилась поневоле накрепко врезавшаяся в память картина захваченного командой Славкина алмазного прииска: замершая перед зданием хранилища пятнистая вертушка, распластавшая до самой земли тяжелые крылья лопастей; крепкие фигуры спецов, деловито снующие между темными коробками замершей на полигоне техники. «Небось уже успели, сволочи, — подумалось, — все свои дерьмовые богатства с прииска вывезти? Или все же непогода помешала?»

— Ну, ты как, Андрюш? — легонько дотронулся до его колена старик.

— Ничего, Иван Семеныч, — рассеянно ответил Мостовой, все еще оставаясь во власти своих тяжелых воспоминаний. — Все нормально.

— Ну и хорошо, коли так… И нечего об этом поганце лишнего кумекать. Придет время — и его Бог за все его художества к ответу призовет. Оно ж ведь каждому, как в Писании, по делам его воздастся… Сколько ж веревочке ни виться…

— И опять ты прав, Семеныч, оказался. Как всегда, прав…

— Да я-то что, Андрюш? Ты себя, парень, не кори по-пустому. Не нужно. Я же знаю, что и ты давно уже, а не сейчас вовсе его раскусил, все про него сдогадался. Давно ведь уже понял, что он насквозь худой. Весь, как есть, худой, до самого загривка. Как та паршой больная падалка — сплошь в червоточинках… А и живет-то как — поглядеть? Да срам один! У какой неразумной лесной зверушки небось в норке и то поопрятнее, почище будет. Разве ж сможет так нормальный человек в таком жутком непотребстве жить?! Да ни за что не станет! Не сможет!.. Знал ты все, конечно, Андрюш. Конечно ж, знал. Просто очень тяжко было тебе в такую гадкую низость поверить. Как-никак, а ведь не чужой он тебе человек. Тут уж как ни крути. Сколько ж лет вы с ним на пару службу-то несли, сколько ж лет из одной миски, почитай, щи-то хлебали…

— Было дело. Догадывался. Твоя правда… Но ведь стыдно признаться — до последнего был уверен, что все дело здесь только в его личном меркантильном интересе. Я же сразу, еще там, в поезде, сообразил, что он в первую очередь потому и на подмогу мне вызвался, что загорелся до этих гребаных драгоценных камешков добраться… Ну да ладно, думал, пускай так. Лишь бы помог, а там видно будет… Оказалось, что это еще далеко не все. И совсем не его это частная инициатива. По крайней мере — не только его… Оказалось, что и встреча наша с ним в Москве — совсем не случайна. Его же ко мне тогда специально подсадили, специально подсунули… Провели они меня, понимаешь, Иван Семеныч, как какого-то пацана желторотого… Но здесь для меня пока больше вопросов, чем ответов. Одна муть сплошная. Знаю только одно теперь точно, что прииск этот никто с землей ровнять и в мыслях не держал. Никто и никогда не собирался. А просто-напросто его какой-то очередной гнилой буратинка к своим ручонкам грязным прибрать вознамерился, чтобы впредь с него самолично купоны стричь. Это похоже на обычную банальную смену хозяев, понимаешь?

— Да что ж тут непонятного, Андрюша? Тут семи пядей во лбу и не нужно быть. Кто же такую буренку удойную под нож-то пустит?

— Вот именно, Иван Семеныч. Вот именно, — произнес Мостовой задумчиво. — Ну да это ладно. Это все не к спеху. В этом мы с тобой, бог даст, разберемся со временем… А сейчас у меня один-единственный вопросик в мозгах свербит. Один-единственный. И ответить нам с тобой на него как можно быстрее надо. Понять нам срочно надо, зачем, с какой целью они нас и теперь, после окончания всей этой их гнилой рэкетирской операции, в живых оставили? Что им, говнюкам прожженным, еще от нас нужно?.. Ни в какие нежные дружеские чувства со стороны Санька я, естественно, теперь нисколько не верю, хоть и ссору с Мальковым он очень убедительно сыграл. И даже дал мне понять недвусмысленно, что они с этим скользким типчиком — из разных «контор», а потому и задачи у них не всегда под копирку.