Общая психопаталогия

Все эти теории, сделавшись схемами, предназначенными для постижения психической жизни во всех возможных аспектах, перестают быть «просто» теориями. То, что в целях методологической ясности мы именуем «теорией», должно быть обязательно отделено как от фактических данных, полученных в результате конкретного исследования, так и от мировоззренческого субстрата.

§3. Критика теоретизирования как такового

(а) Естественнонаучные теории как исходные модели

Моделями теоретизирования в любой области служат обычно физические, химические, биологические теории. В теоретических построениях всех этих наук (в меньшей степени — биологии) мыслится нечто, лежащее в основе наблюдаемых явлений (атомы, электроны, волны и т. п.) и имеющее определенные количественные характеристики; благодаря этому на основании теории удается делать выводы, соответствие которых действительности может быть подтверждено или опровергнуто экспериментально. Иначе говоря, между теорией и фактами существует отношение постоянного взаимообмена. Теория плодотворна потому, что она ведет к выявлению новых фактов; и она продолжает господствовать до тех пор, пока подчиняет себе все факты. Исследование в истинном смысле слова начинается тогда, когда во взаимоотношении теории и фактов что-то не сходится. Цель теории состоит не в том, чтобы толковать или по возможности точно определять уже известное, а в том, чтобы открывать пути для обнаружения нового. Успех некоторых естественнонаучных теорий оказал большое влияние на все иные науки. Теории аналогичного типа возникли и в психологии и психопатологии. То обстоятельство, что их успех не был столь велик, объясняется их принципиальным отличием от теорий в естественных науках. Во-первых, теориям психической жизни свойственно совершенно иное отношение к тому, что может рассматриваться как подтверждение и опровержение. В психопатологии теория — это схема, служащая для упорядочения известных фактов и выявления фактов, поддающихся истолкованию в терминах данной теории, а также предоставляющая определенную «нишу» возможным будущим открытиям. Все это делается без какого бы то ни было систематического, методологически выверенного контроля за всей совокупностью фактов; в нашем распоряжении нет точного метода, с помощью которого можно было бы улавливать моменты несоответствия между действительностью и теоретическими выкладками. Теории в психопатологии — это способы группировки фактов, лишь внешне аналогичные теориям в других науках; они не являются инструментами исследования. Во-вторых, теории этого типа никогда не «надстраиваются» друг над другом, не трансформируются, образуя все более и более крупные, соразмерные реальности единства. Вернее было бы сказать, что, достигнув определенной степени развития, они полностью забываются. Наконец, в-третьих, в психопатологии существует множество разрозненных теорий, никак не соотносящихся друг с другом.

Итак, мы можем утверждать, что в психопатологии, в отличие от естественных наук, нет теорий в собственном смысле. Теории не оправдываются, они оказываются обманчивыми спекуляциями о мнимом бытии; будучи с виду аналогами теорий в естественных науках, они, как правило, характеризуются отсутствием какого бы то ни было логически ясного метода.

(б) Дух теоретизирования

Все теории (за исключением естественнонаучных), несмотря на многообразие, проникнуты неким единым духом. Теоретизированию как таковому свойственна особая, специфическая атмосфера. Людям свойственно горячее стремление сделать все возможное ради постижения психической реальности во всей ее уникальности и полноте. Поскольку в представлениях, относящихся к частностям, содержится представление о целом, исследователь усматривает в них нечто сверх того, что они способны выразить на самом деле: его исконное переживание реальности сообщает ему о себе в символической форме. Так на теоретика воздействуют видение неорганического мира и его законов и видение жизни в динамическом движении присущих ей конфигураций, встреча с переживанием во всей его полноте и встреча с чистыми формами в их вневременности. Каждый из этих аспектов фундаментального опыта вызывает в нем такой внутренний настрой, при котором жажда познания переключается именно на данный модус рефлексирующего созерцания. Называя теоретизирование, относящееся к сфере соматического, «материализмом» или «биологизмом», психологическое теоретизирование — «психологизмом», логическое теоретизирование — «идеализмом» и т. п., мы классифицируем лишь содержание этих теоретических построений, но не выраженные в них фундаментальные переживания и устремления, разнообразные настроения и мировоззренческие установки (отсюда — тот сильный аффект, который обычно ассоциируется с теоретизированием и без которого последнее очень скоро начинает казаться пустым и скучным занятием).

Теории обычно притязают на господство над целым. Теоретики инстинктивно сознают, что им каким-то образом удалось уловить сущность предмета, и стремятся одним махом охватить целое. Но их удовлетворенность покупается слишком дорогой ценой. Их воззрения безнадежно фиксируются на одной точке — независимо от того, насколько изменчивыми кажутся внешние формы проявления этих воззрений. Они совершают насилие над действительностью; они глядят на все сквозь одни и те же очки, так что некоторые вещи видятся более или менее отчетливо, тогда как другие выпадают из поля зрения. Похоже, что их идеи теряют какую бы то ни было гибкость — в особенности если это настоящие теоретики, а не люди, лишь забавляющиеся своими построениями. Они восхищают потому, что глубина их познаний сама по себе обладает силой эмоционального воздействия; но еще больше они восхищают потому, что производят впечатление людей, сумевших проникнуть в природу вещей с помощью относительно простых средств. Их теории привлекают других, ибо способны удовлетворять некоторые потребности метафизического порядка. Удовольствие от того, что вы обладаете теорией, — это особого рода околдованность неким самодовлеющим бытием, которое, как вам кажется, вы сумели уловить в его истинной сущности. Поэтому содержание теорий всегда теснейшим образом связывается с мировоззренческими установками и духом времени.

История доказывает, что начальный этап построения теории обычно бывает плодотворным. Предвосхищающие интуитивные представления о целом открывают новые сферы для наблюдений и одновременно создают новые «органы» восприятия этого целого; но в дальнейшем именно влечение к теоретизированию приводит к утрате плодотворного «зерна» теории, ибо порождает уверенность в том, что подробно разработанные схемы полностью охватывают истинную суть основ бытия. Такова обманчивая природа любого теоретизирования, которое хотя и может поначалу характеризоваться замечательно широким охватом явлений, но в конечном счете непременно попадает в тупик рационального конструирования. Первоначальный энтузиазм, обусловленный чувством обретенного контакта с действительностью, превращается в фанатизм всезнания и вырождается в ложную догму. Кризис, порожденный обманчивой природой теории, заключается в переходе от завоевания новых, не вызывающих сомнений фактических данных к необоснованной уверенности в собственном точном знании; эта уверенность, в свой черед, приводит к новой слепоте, которая роковым образом предопределяет характер систематизации и классификации данных. Теоретики, пережившие первоначальный энтузиазм, всячески защищаются от любых сомнений в его неподдельности. Но вместо того чтобы в своей борьбе обратиться к первоисточнику, они пользуются лишь бесплодными умозрительными операциями, дозволенными в рамках утратившей былую гибкость теории; или же они апеллируют к ее претензии на всезнание как к своего рода противовесу, позволяющему нейтрализовать значимость настоящего эмпирического знания, от которого они уже отошли. Обаяние первоначальной истины заставляет ученых держаться за свои теории даже тогда, когда те вырождаются в бесконечные цепи рациональных операций.

Исторический опыт поучителен; он доказывает, что любая психопатология, подчиняющаяся теоретическим интересам, быстро превращается в бесплодную догму. Только психопатология, отталкивающаяся от неукротимого интереса к бесконечно разнообразной реальности, к богатству и полноте субъективного созерцания и объективного фактического материала, к многообразию методов и уникальности каждого отдельно взятого метода, выполняет свою задачу как научная дисциплина. Она отвергает те разновидности теоретизирования, в соответствии с которыми «все запутанное многообразие живой реальности сводимо к немногим возвращающимся биологическим механизмам». Она стремится защитить свою свободу от того чисто теоретического мира, в рамках которого бытие выступает как нечто механическое и будто бы познанное до конца, и прорывается в мир, где реальность присутствует во всей полноте своих проявлений (тем самым она хочет защитить в ученом человека, увести его от ложного знания, разработанного в рамках той или иной теории; поэтому она не закрывает ему доступа к экзистенции, то есть к тому, что является границей психопатологического знания, а не его предметом). Такая психопатология ощущает опасность любых теорий, которые отвлекают ученого от всякого непредвзятого опыта и уводят его в узкие коридоры застывших понятий, схематических воззрений и самоуверенного агностицизма. Необходимо чувствовать как смысл и обаяние теории, так и ее нищету и неполноту.

(в) Фундаментальные ошибки теоретизирования

Теоретизируя, мы то и дело впадаем в заблуждения. Мы выказываем склонность принимать мыслимое (возможное) за действительное; смешиваем недоступное проверке (произвольно выбранное) с тем, что может быть верифицировано (определено в точных терминах); наконец, принимаем за объективную реальность нечто, мыслимое в качестве основы и сформулированное чисто метафорически. Приведем несколько обычных ошибок подобного рода.

1. Абсолютизация. Методологический анализ психологических теорий доказывает следующее: не существует какой-либо одной теории, которая могла бы считаться «правильной». Такая теория невозможна в принципе; ни одна теория не способна охватить целое. Любая теория, разрабатываемая с целью объяснения фундаментальных событий действительности, отталкивается от частичного знания, частичных точек зрения и частичных категорий, превращенных в абсолюты. Существует простейшее методологическое правило: не принимать частности за целое; есть нечто весьма поучительное в выявлении ложных абсолютов и освобождении от очередных оков, навязываемых нашим мышлением самому себе. И все же достойно удивления, насколько часто мы, сами того не замечая, вновь и вновь создаем для себя абсолюты.

2. Ложная идентификация. Многие теоретические представления полезны в определенных рамках; они выявляют свою ложность, только будучи применены для объяснения таких событий психической жизни, которые выходят за эти рамки. Другие теории следует признать ложными в принципе. Мы имеем в виду случаи, когда нечто, успешно и адекватно понятое в одном, частном аспекте (например, мозг или некоторые психологически понятные взаимосвязи), в дальнейшем гипостазируется в качестве единственной реальности психической жизни. Теории подобного рода бывают двух родов: (1) фантастическое конструирование параллельных психических событий исходя из анатомических структур мозга (что следует признать в высшей степени бесполезным занятием); (2) превращение психологически понятных взаимосвязей в некие «законы» внесознательного, трактуемые как причинные связи, на основании которых затем строится теория. Эти две фундаментальные ошибки и лежат в основе теоретических построений Вернике и Фрейда.

3. Смешение различных теорий. Теоретическое мышление обычно предполагает сочетание нескольких теоретических представлений. Последние, в свою очередь, сочетаются с некоторыми реальными наблюдениями, понятными возможностями, идеализированными типическими схемами. Затем, на основании всего этого многообразия, осуществляется попытка создания некоей целостности, требующей определенного методологического анализа. Ошибок удается избежать при условии, что комбинирование гетерогенного исходного материала носит достаточно осознанный характер; если же компоненты смешиваются друг с другом беспорядочно, если имеют место постоянные «шараханья» от одного компонента к другому, такое комбинирование гетерогенного материала становится источником поистине непреодолимых ошибок. Стоит нам пренебречь методической строгостью, беспорядочно смешать друг с другом субъективно переживаемые явления и объективные фактические данные, объективно устанавливаемые причинно-следственные связи и связи, доступные психологическому пониманию, и превратить всю эту мешанину в основу для теории, где непосредственные данности сознания свалены в одну кучу с материалом из области внесознательного, как все вдруг оказывается в равной мере истинным и возможным, ложным и непроницаемым.

(г) Неизбежность теоретических представлений в психопатологии

Постигая психическую реальность, мы неизбежно приходим к умозрительному конструированию внесознательного. Внесознательное, как не поддающийся экспериментальному исследованию биологический объект, представляет собой теоретическое допущение. Следовательно, психопатология постоянно нуждается в теориях; именно поэтому почти в каждой главе мы так или иначе касаемся той или иной теории (пусть и не особенно концентрируем на ней свое внимание). Любое теоретическое мышление непременно включает в себя определенный круг собственных, самостоятельных психологических понятий, которые должны быть поняты именно с данной, неизбежно односторонней точки зрения. Обсуждая различные теории, мы здесь специально прибегаем к подобной односторонности.

Мы осуществили классификацию теорий согласно положенным в их основу схематическим представлениям и согласно вкладу их создателей, сумевших придать соответствующим теоретическим доктринам ту или иную направленность. Теперь же зададимся вопросом о том, в чем именно состоит позитивный смысл каждой из теорий. Практическая применимость отдельных теорий ограничивается строгими рамками.

1. Теории служат упорядочению фактического материала. Благодаря теоретическим схемам мы обретаем возможность видеть многообразные вещи с единой, унифицированной точки зрения и вносим известный порядок в их описание.