Обскура

Пока Жюль Фавр был еще жив, Клод не мог развернуться в полную силу. Старик был слишком бдителен, слишком суров. Но вот после его смерти… О, теперь у него были развязаны руки. Теперь он только и делал, что всячески развивал и поощрял порочные наклонности Люсьена. Он ведь прекрасно его знал — единственный товарищ его детских игр… Он знал, что Люсьен никогда не мочится ровно, а еще — что член у него едва стоит. Люсьен, который после первого их визита в бордель вернулся домой вялым, точно устрица… Клод знал его, как никто другой, и очень рано понял, что имеет дело с существом бесхребетным и в то же время крайне тщеславным. С человеком, у которого проблемы с женщинами, и поэтому он предпочитает видеть их мертвыми в своей студии, напротив фотокамеры, а не живыми в своей постели.

Когда Люсьен впервые начал проявлять творческие амбиции — лет примерно в восемнадцать — и только и говорил, что о Лувре, картинах, красках и мольбертах, Клод испугался, что потерял его. Получалось, что все предыдущие годы потрачены впустую. Но вскоре, после истории с конным портретом Нелли Фавр, Клод понял, что как раз наоборот, все оборачивается к лучшему и он сможет извлечь для себя выгоду из новой ситуации. Нужно было лишь использовать смертельную обиду Люсьена в собственных целях. Клод утешал, льстил, говорил о непризнанных гениях… Поездка в Прованс предоставила первую возможность для осуществления его замысла. Только нужно было позаботиться о том, чтобы не испачкать руки. После того как удалось выкопать труп, остальное было уже просто.

Дальше оставалось лишь выполнять требования Люсьена, охваченного творческой одержимостью, и поставлять ему моделей. Точнее, объекты для съемок. С того момента, как он оставлял их перед угольной печью привязанными к креслу, они превращались в объекты. Женщины, которых нужно было убивать, с тем чтобы после придавать им видимость жизни… До чего же убогий идиот его братец!..

Итак, со временем женщины заменили воробьев.

Влияние Клода на брата постепенно усиливалось, что позволяло ему запрашивать все больше денег за свои услуги — ведь он рисковал жизнью. Жизнью, столь непредсказуемой из-за болезни. Люсьен, одержимый своей извращенной страстью, удовлетворял его просьбы беспрекословно, выдавая ему наличные деньги и ценные бумаги.

Дело приняло неожиданный оборот после появления Марселины Ферро — единственной женщины, к которой Люсьен, кажется, испытывал какие-то чувства и за которой приходилось наблюдать, как за молоком на огне. Да еще этот докторишка, который все крутился вокруг нее… Доктор Корбель — он прочитал это имя на медной табличке у подъезда того здания, где располагался врачебный кабинет. Доктор Корбель и его жена, как и Марселина Ферро, очень похожая на Олимпию…

Люсьен становился все более безумным. Это непременно должно было плохо кончиться. Но все же Клод был удивлен тем, как быстро наступил финал: братец отчего-то вдруг захотел срочно сделать «репродукцию» с участием Обскуры, тогда как он уже приготовил для этой цели актриску, жену Корбеля. В тот же самый вечер Клод принял решение: на рассвете он отсюда сваливает.

Хорошо, что он еще раньше успел перевести большую часть своих денег в Нью-Йорк, в банк JPMorgan Chase &Со. С ними он будет жить как король.

Из газет он узнает, чем все кончится. Он уже знал, что полиция прибыла на место меньше чем через час после его отъезда. Знал и о том, как ушел из жизни Люсьен Фавр — точно так же, как его отец.

Он получил лишь то, что заслужил.

Но себя Клоду не в чем было упрекнуть — разве он не выполнял свой долг слуги, в точности выполняя приказы хозяина, что позволяло последнему создавать свои «шедевры»?

Скоро перед ним распахнутся совсем иные горизонты…

Он осушил свой стакан и, воспользовавшись тем, что бармен все еще не вернулся, потихоньку подлил себе виски из бутылки. Пароход вот-вот отправится, ничего непредвиденного больше не произойдет, так что можно спокойно выпить. Он будет пить всю дорогу. Клод невольно улыбнулся при мысли о том, что даже не знает, подвержен ли морской болезни.

В зеркале он снова заметил свою изъязвленную десну, что слегка омрачило ему настроение. Нужно будет найти в Нью-Йорке дантиста, чтобы хоть как-то это замаскировал. Он слышал о каких-то «зубных мостах»… А впрочем, с его деньгами нет необходимости быть красивым. Он, можно сказать, красив, как Крез [16] , хе-хе. Снова повеселев, он выпил за будущую безбедную жизнь. В зеркале он перехватил взгляд молодой женщины, которая наблюдала за ним с явным любопытством. Шлюха, подумал он.

16

Каламбур, пародирующий известную поговорку: «Богат, как Крез».

— Вы пьете за удачу?

Он с улыбкой обернулся:

— За удачу — это хорошая идея.

— Ну да, за что же еще? — сказала она со смехом.

Это было чуть замаскированное приглашение к ней присоединиться.

Неожиданный скрип двери прервал этот многообещающий разговор. Клод повернулся к двери и вздрогнул: бармен вернулся в сопровождении четырех жандармов. Клод почувствовал, что у него перехватило дыхание, и судорожно втянул воздух, который со слабым свистом прошел сквозь дыру в десне. Он ненавидел этот свистящий звук, который к тому же мог его выдать. Такая деталь наверняка была в описании его внешности, которое разослали всем полицейским… Вот, значит, зачем отлучился этот мелкий поганец!..

Посмертный подарочек от Люсьена…

Клод инстинктивно поднялся, собираясь проложить себе дорогу к выходу — возможно, с риском быть застреленным, но такая смерть была предпочтительнее той, что ждала его в ином случае. Однако бежать ему было некуда, и в глубине души он уже понимал, что игра проиграна.

Глава 48

Через открытый шлюзовой затвор несся бурный поток воды, уходившей из пруда. Из-за недавних дождей стоявшая у берега лодка, облепленная грязью и тиной, заполнилась водой, покрытой зеленоватой пленкой ряски. Один вид этой лодки словно бы символизировал падение дома Фавров. Из всей семьи в живых осталась одна только Нелли, но ее рассудок был окончательно помрачен известием о самоубийстве сына. В центре осушаемого пруда, который сейчас выглядел как заполненный жидкой грязью котлован, на небольшом островке возвышалась миниатюрная беседка в китайском стиле. С берега казалось, что она облеплена навозом. Все вместе производило впечатление полного запустения, на фоне которого затопленная лодка выглядела наименьшей из потерь.

В некоторых местах уже показалось дно; в других, более глубоких, еще стояли отдельные гигантские лужи. Кое-где судорожно бились рыбы, которых не унесло вместе с водой. Лишь в самом центре оставалось некое подобие небольшого болота, но оно должно было исчезнуть максимум через час.

В холле гигантских размеров почти физически ощущалось эхо недавних трагических событий, еще более мрачное, чем мертвая тишина, заполнявшая его прежде. Одержимый манией убийства, Люсьен Фавр словно окутал это место погребальным покровом, который еще много лет никакими способами нельзя будет убрать.

Жерар уже начал подозревать, что никогда отсюда не выберется. Его шаги гулко отдавались в стенах этого мраморного некрополя. Все здесь напоминало ему о Нелли, его пациентке, которой этот замок — проекция тщеславия ее супруга — совершенно не подходил: она была утонченной и сдержанной и охотно довольствовалась бы гораздо более скромным жилищем. Стоило лишь посмотреть на ее комнату в клинике, стенами которой теперь и ограничивалась вся ее вселенная…

Нелли, о которой он мог думать лишь с горечью. Нелли, чья слепая любовь к сыну лишь способствовала развитию его преступной мании. «Мой сын и мухи не обидит…» Порой Жерару казалось, что она злоупотребляла его доверием, нарочно с ним играла.

Теперь, смертельно пораженная недавними известиями, она полностью замкнулась в себе и не реагировала ни на какие внешние воздействия. Такая замкнутость была признаком медленного, но неизбежного угасания рассудка. Ее потухшие глаза казались двумя безднами, щеки осунулись, лицо выглядело совершенно безжизненным.

Ни он, ни сам Бланш не могли ничего с этим поделать — в ней приходилось поддерживать жизнь, принудительно кормя ее с помощью зонда. Но в одном они были согласны: нет смысла подвергать ее каким бы то ни было дополнительным испытаниям, чтобы излечить. Он предпочел бы, чтобы она умерла, чем продолжала жить долгие годы в этом растительном состоянии.