Обстоятельства гибели

Я вновь ощущаю чье-то присутствие рядом. Кто-то входит в раздевалку, в которой, благодаря моим стараниям, уже столько же пара, как и в душевой. От жары мое сердце колотится.

— Доктор Скарпетта? — Голос капитана Аваллон звучит более уверенно, словно у нее есть какие-то новости.

Я выключаю воду, подхватываю полотенце, заворачиваюсь в него и выхожу из кабинки. Расплывчатый силуэт капитана Аваллон маячит в дымке рядом с раковинами и снабженными датчиками движения сушилками для рук. Все, что мне удается различить, — это темные волосы, рабочие брюки цвета хаки и черная рубашка поло с вышитой золотисто-голубой эмблемой Службы медэкспертизы Вооруженных сил.

— Пит Марино… — начинает она.

— Я перезвоню ему через минуту. — Я снимаю с полки еще одно полотенце.

— Он здесь, мэм.

— Что значит «здесь»? — Я почти представляю, как Марино материализуется в раздевалке в виде некоего доисторического существа, возникающего из тумана.

— Ждет у боксов, мэм. Он доставит вас в «Иглз Рест», так что можете захватить вещи. — Она произносит это так, словно за мной пришли сотрудники ФБР, которые должны меня уволить или арестовать. — Мне приказано сопроводить вас к нему и оказывать всяческое содействие.

Капитана Аваллон зовут София. Она оказалась в армии сразу по окончании рентгенологического факультета. Эта особа всегда по-военному правильная и подобострастно вежливая. Из-за этого она все время медлит и колеблется. Как раз сейчас это весьма некстати. Я беру пластиковый пакет, ступаю на кафельный пол, и ее силуэт возникает прямо передо мной.

— Я не предполагала уезжать до завтра, и поездка куда-либо с Марино не входила в мои планы.

— Могу позаботиться о вашей машине, мэм. Она же вам не понадобится?

— Вы поинтересовались у него, что, черт возьми, происходит? — Я беру из шкафчика щетку для волос и дезодорант.

— Попыталась, мэм, но он не особенно расположен к разговору.

«С-5 гэлакси» гудит вверху, выходя на курс 19. Ветер, как обычно, южный.

Один из принципов аэронавтики — коих я немало почерпнула у Люси, которая вдобавок ко всему еще и вертолетчик, — заключается в том, что номера взлетно-посадочных полос соотносятся с направлениями компаса. Значение курса округляется до десятков и делится на 10. Девятнадцатый, к примеру, соответствует 190 градусам, противоположный ему (а у каждой полосы — два направления) будет иметь обозначение 01, а ориентированы они таким образом из-за эффекта Бернулли и законов движения Ньютона. Тут все дело в скорости обтекающего крыло воздуха, взлете и посадке по ветру, который в этой части Делавэра дует с моря, из области высокого давления в область низкого, с юга на север. Изо дня в день транспортные самолеты доставляют тела и улетают с ними с черной полосы, что бежит, будто река Стикс, позади морга.

Серый, похожий на акулу «гэлакси» длиной с футбольное поле так огромен и тяжел, что кажется, с трудом передвигается в бледном небе с перистыми облаками, которые летчики обычно называют конскими хвостами. Тип авиатранспорта я определяю не глядя, по одному лишь звуку. Мне уже знакомы рев турбинных двигателей, развивающих тягу в сто шестьдесят тысяч фунтов, я с легкостью идентифицирую С-5 или С-17 с расстояния в пару миль, отличаю как обычные геликоптеры, так и двухвинтовые грузовые вертолеты, то есть я могу сказать, чем «чинук» отличается, скажем, от «блэк хоука» или «оспрея». В погожие деньки, когда выпадает свободная минута, я сижу на скамейке у своего жилища и наблюдаю за летательными аппаратами Довера, словно за экзотическими существами, вроде ламантинов [3] , слонов или доисторических птиц. Меня никогда не раздражает их оглушающий, громоподобный шум и тени, которые они отбрасывают, пролетая мимо.

3

Ламантины — род больших водных млекопитающих монотипного семейства Trichechidae, отряда сирен. Эти травоядные животные обитают на мелководье и питаются водной растительностью.

Их колеса касаются земли, поднимая клубы пыли, так близко, что внутри у меня все дрожит. Я миную зону приема с ее четырьмя громадными отсеками, высокой разделительной стеной и резервными генераторами и подхожу к синему фургону, которого прежде никогда не видела, но Пит Марино не удосуживается даже пошевелиться, чтобы поздороваться со мной или открыть дверь, что в принципе еще ни о чем не говорит. Он не растрачивает свою энергию на любезности; сколько я его помню, благовоспитанность никогда не входила в список его отличительных качеств. Познакомились мы с ним более двадцати лет назад, в городском морге Ричмонда, штат Вирджиния. А может, столкнулись на месте какого-то убийства — точно уже и не помню.

Я забираюсь в машину и захлопываю дверцу, запихивая вещмешок себе под ноги. Волосы еще влажные после душа. «Ну и видок у нее», — наверное, думает он. Я всегда могу определить это по тому косому взгляду, что пробегает по мне сверху донизу, задерживаясь на определенных местах, до которых никому не должно быть дела. Ему не нравится, когда на мне рабочая одежда — брюки хаки с карманами, черная рубашка поло и куртка-«универсал», — а когда я несколько раз появилась перед ним в форме, он, кажется, просто перепугался.

— Откуда угнал мини-вэн? — спрашиваю я.

Марино дает задний ход.

— Одолжили у гражданского патруля. — Его ответ по крайней мере означает, что с Люси ничего не случилось.

Частный терминал в северном конце взлетно-посадочной полосы используется гражданским персоналом, имеющим разрешение приземляться на базе вооруженных сил. Марино сюда привезла моя племянница Люси, и нагрянули они неожиданно. Решили заявиться без предупреждения, чтобы избавить меня от полета утренним рейсом и доставить наконец домой. Размечталась. Такого быть просто не может, и в поисках ответа я вглядываюсь в грубые черты лица Марино и оцениваю его внешний вид — примерно так же, как делаю при первичном осмотре трупа. Кроссовки, джинсы, кожаная, с флисовой подкладкой, куртка «харлей-дэвидсон», неизменная его спутница, бейсболка «янкиз» — смелое решение, учитывая тот факт, что теперь он живет в республике «Ред Сокс» [4] , — и давно уже вышедшие из моды очки в проволочной оправе.

4

«Ред Сокс» — бейсбольная команда из Бостона.

Не могу сказать, гладко ли выбрита голова, на которой осталось не так уж и много седых волос, но он чист и относительно опрятен; живот не раздут от пива, и на лице отсутствует тот румянец, что появляется обычно после распития более крепких напитков. Глаза не воспалены. Руки не дрожат. Не чувствую я и запаха сигарет. Дал зарок и держится. Молодец! Он уже со многим завязал: секс, выпивка, наркотики, табак, чревоугодие, сквернословие, нетерпимость, лень… Но вот с лицемерием дело обстоит хуже. Когда ему нужно, он юлит, а то и привирает, не стесняясь. Таков далеко не полный список дурных наклонностей, которые конечно же по-прежнему присутствуют в характере Марино, но, возможно, просто затаились и ждут удобного момента, чтобы вырваться на волю, когда крепость сдерживающих их узлов ослабеет.

— Ну что ж, Люси с вертолетом… — начинаю я.

— Сама знаешь, как оно бывает в таком заведении, где приходится заниматься делами похуже, чем в этом чертовом ЦРУ, — отвечает он, сворачивая на Перпл-Харт-драйв. — Случись пожар, никто и палец о палец не ударит. Я звонил раз пять, а потом принял административное решение, и мы с Люси махнули сюда.

— Так почему же вы решили приехать?

— Мы бы, конечно, не стали тебя отвлекать, когда ты занималась этим солдатом из Вустера, — говорит, он к моему полному изумлению.

Рядовой первого класса Гэбриэл был родом из Вустера, штат Массачусетс, и я не могу понять, как Марино проведал о том, чем я занимаюсь здесь, в Довере. Сказать ему никто не мог. Все, что мы делаем в морге, чрезвычайно, если не абсолютно, засекречено. Уж не исполнила ли мать убитого солдата свою угрозу обратиться к средствам массовой информации? Может, она сообщила прессе, что белая женщина-медэксперт, занимавшаяся телом ее погибшего сына, расистка.

Прежде чем я успеваю спросить, Марино добавляет: