Обстоятельства речи. Коммерсантъ-Weekend, 2007–2022

Переговоры с полицией, отказывавшейся согласовать марш и митинг, и гей-активистами, боявшимися масштабной публичной акции, заняли месяцы. Утром 28 июня 1970 года у Родвелла не было ни разрешения на марш, ни уверенности в том, что на него кто-нибудь выйдет. Он даже собирался все отменить, согласившись, что еще не время гомосексуалам маршировать, держась за руки, когда почтальон принес из шестого участка полиции официальное разрешение на проведение акции. Теперь марш должен был состояться, решил Родвелл, даже если маршировать он будет один.

Впрочем, к двум часам дня — официальному началу шествия — на Кристофер-стрит уже толпилось несколько сотен человек. Участникам посоветовали снять очки и украшения на случай нападения. До смерти напуганные, они выдвинулись в сторону Центрального парка с плакатами: «Сапфо была в теме», «Гомосексуал — не слово из трех букв», «Я — лесбиянка, и я — прекрасна». Сильвия Ривера вспоминала, что, идя средь бела дня по центру Нью-Йорка, она чувствовала себя так, как будто нарушает закон, — настолько боялись геи появляться в общественных местах. Хотя шествие было согласовано, а вдоль всего маршрута для охраны демонстрантов были выставлены полицейские, участники марша от страха почти бежали.

Не пройдя и половины пути, Родвелл, находившийся во главе колонны, стал замечать, что к маршу постепенно присоединяются люди с обочины, — к тому моменту, когда колонна дошла до Центрального парка, участников было уже несколько тысяч. Ивонн Флауэрс, активистка Фронта освобождения геев, как и многие, решилась прийти в последний момент: «Я поняла, что веселье кончилось, что, если я хочу защитить себя, надо вместе с остальными открыто бороться на нашу свободу».

В марше приняли участие практически все гей-организации Нью-Йорка. Крейг Родвелл плакал и праздновал. Гомосексуалам он показал, как их много, а гетеросексуалам — что прятаться по гей-барам геи больше не будут. В следующем году «День освобождения Кристофер-стрит» прошел не только в Нью-Йорке, а в десятке американских городов, а также в Париже и Лондоне. Длинное название не прижилось: уже первые участники стали называть его «Gay pride parade», парадом гордости, взяв фразу из лозунга «Скажем громко: „Мы гордимся тем, что мы геи“».

№ 21, 28 июня 2019

Вирус человечности. Как эпидемия СПИДа мобилизовала художников (Анна Толстова, 2020)

Первые симптомы всех эпидемий одинаковы: отрицание, страх, попытки утешиться мыслью, что лично меня это не коснется, ведь умирают всегда другие — в Африке, как говорили про лихорадку Эбола, или же преимущественно старики, как говорят про нынешнюю версию коронавирусной инфекции. Так было и с эпидемией «чумы XX века»: пока одни умирали страшно, без врачебной помощи, другие с высоких трибун и телеэкранов вещали, что люди приличные «этим» не болеют, и большинство им охотно верило. И тогда действительно приличные люди объединились, чтобы заставить Америку, а за ней и весь мир признать факт эпидемии ВИЧ и необходимость бороться с ней медицинскими средствами, а не душеспасительными беседами о морали и нравственности.

Движение называлось ACT UP (AIDS Coalition To Unleash Power — «СПИД-коалиция для мобилизации силы») и возникло стихийно — весной 1987-го на лекции, устроенной Центром ЛГБТ-сообщества Нью-Йорка: писатель и активист Ларри Крамер выступил с такой зажигательной речью, что дня через два едва ли не все его слушатели собрались вновь, чтобы образовать анархическую, без лидеров и четкой структуры, с возникающими по мере надобности комитетами, комиссиями, ячейками и дружественными группировками горизонтальную организацию. ACT UP было движение политическое и одновременно беспартийное, без разделения на левых и правых, сражавшееся по всем фронтам с мракобесием, невежеством и равнодушием — политиков, священников, врачей, учителей, гламурных журналов, колумнистов The New York Times, папы римского и одиозного сенатора Джесси Хелмса, прославившегося своими питекантропскими взглядами на самые разные предметы — от абортов до современного искусства. Сегодня значимость современного искусства в деятельности ACT UP склонны преувеличивать, хотя в самом движении ему вполне сознательно предпочитали графический дизайн с его прикладными рекламно-маркетинговыми навыками: среди гомофобских, расистских и социальных предрассудков относительно СПИДа был популярен и тот, что это болезнь богемы, поскольку «все они такие», и лишняя эстетизация политических акций ACT UP невольно сыграла бы на руку противникам.

«…Искусства недостаточно. Даешь коллективные прямые действия, чтобы покончить со СПИД-кризисом», — гласил плакат группы Gran Fury: на самом верху его, перед фразой «Искусства недостаточно», было написано: «Когда умерло 42 тысячи» — это число росло от тиража к тиражу, при каждом новом переиздании постера. Анонимный художественный коллектив Gran Fury, родившийся в недрах ACT UP и впоследствии заживший самостоятельной жизнью, был крайне скуп в выборе художественных средств, отдавая предпочтение бесхитростным текстовым плакатам — той форме наглядной агитации, которая так эффективно проявила себя в недавних феминистских кампаниях, например у Guerrilla Girls. Одним из идеологов Gran Fury стал нью-йоркский художник, писатель и активист Аврам Финкелстайн, чуть ранее сыгравший ключевую роль в другом объединении: пытаясь оправиться от потери партнера, скончавшегося от СПИДа, он создал группу, не столько художественную, сколько активистскую, которая вошла в историю под именем Silence = Death — как коллективный автор одного очень влиятельного произведения.

Плакат «Silence = Death» представлял собой простую, грубую, не такую манерно-эстетскую, как в эль-лисицковском «Клином красным бей белых», и оттого очень эффектную и эффективную комбинацию слова и геометрического изображения: уравнение «Молчание = Смерть» шло понизу черного прямоугольного поля с розовым треугольником посредине — треугольник, какой нашивали на одежду заключенных-гомосексуалов в нацистских концлагерях, был перевернут острием вверх, как символ сопротивления. Нарисованный в 1987-м, «Silence = Death» немедленно сделался официальной эмблемой ACT UP. Вначале он расползся по стенам Манхэттена, затем вошел в инсталляцию Gran Fury в Новом музее, где публичные интеллектуалы и политики вроде сенатора Хелмса и президента Рейгана, отрицавшие опасность СПИДа, символически представали в роли подсудимых на Нюрнбергском трибунале. А после, размноженный до бесконечности в листовках, наклейках, значках, футболках и прочих носителях наглядной агитации, подвергшийся различным мутациям, но сохраняющий базовые структурные элементы, воинственный треугольник и смертельное уравнение, «Silence = Death» стал своего рода антивирусной программой для вируса политического и человеческого консерватизма, отказывавшегося видеть в распространении ВИЧ какую-либо проблему.

Одним из тех, кто оказался завсегдатаем первых собраний ACT UP, был видный нью-йоркский искусствовед, критик, куратор и главный редактор главного американского художественного журнала October Дуглас Кримп: в журнале готовилась серия публикаций о гомофобии и СПИДе — ему посоветовали обратить внимание на новую организацию. В итоге последний номер October за 1987 год был целиком посвящен тому, как угроза СПИДа переформатировала культуру, заставив мир по-новому посмотреть на проблемы тела, секса, гендера, расы — в свете дискриминации, цензуры, предрассудков и нормализующих стереотипов. Специальный выпуск журнала открывался статьей самого главреда о движении ACT UP и о том, как культурные институции и художники могут, распространяя информацию и сочувственное отношение к больным, остановить распространение эпидемии ВИЧ и человеконенавистничества — впоследствии Кримп, открыто говоривший о своей ориентации и ВИЧ-положительном статусе, станет крупнейшим историком американского художественного квир-активизма. В 1988-м группа нью-йоркских критиков и кураторов основала организацию Visual AIDS (в названии омонимически обыгрывалось выражение «наглядные пособия») — помимо активистских культурно-просветительских задач ее целью была консолидация художественного сообщества, ведь болезнь забирала его героев одного за другим.

Позднее Дуглас Кримп напишет о разных модусах квир-искусства перед лицом эпидемии, не только о протестном, но и о меланхолическом — автопортреты Роберта Мэпплторпа, от ранних цветущих караваджиевых мальчишек до финального memento mori, послужат прекрасной иллюстрацией к этому духу меланхолии. Позднее творчество Феликса Гонсалеса-Торреса, лишившегося друга и вскоре ушедшего за ним, станет символом эпохи: стопки бумажных листов и груды карамелек, которые зритель может уносить с собой, чтобы недостача становилась все более зримой, билборды с опустевшей смятой постелью, гирлянды лампочек в пустой комнате — иносказательные образы исчезающего тела, знаки отсутствия, метафоры утраты, искусство оплакивания. И в то же время билборд с опустевшей смятой постелью мог быть прочитан как обличительный плакат, говорящий о государстве, которое — вместо разработки специальных медицинских программ — занято вмешательством в частную жизнь граждан.

ACT UP не занималось современным искусством, но оказало на него огромное влияние. Не только прямое, хотя под непосредственным впечатлением от «Silence = Death» Кит Харинг, узнавший о своем диагнозе за два года до смерти, в 1988-м, сделал «Ignorance = Fear» («Невежество = Страх») и целый ряд других граффити-работ, а канадская группа General Idea, вдохновившись тем, как Gran Fury переделала поп-артовский хит Роберта Индианы «Love» («Любовь») в протестный «Riot» («Бунт»), выпустила серию картин, обоев и постеров «AIDS» — в 1989-м их даже удалось разместить в вагонах нью-йоркской подземки. ACT UP вернуло в искусство боевой авангардный дух 1920-х, заставив его говорить языком фактов — цифр, кратких текстов, фото- и видеодокументов — и вспомнить о революционно-просветительских форматах плаката, листовки и инсталляции как избы-читальни. Художники, тесно связанные с ACT UP, шли от образности к голому тексту, как Дэвид Войнарович в своем манифесте против гомофобии «Без названия („Однажды этот ребенок“)» или Зои Леонард, неожиданно разразившаяся поэмой в прозе «Я хочу президента-лесбиянку».

Не сказать чтобы до ACT UP нью-йоркское искусство 1980-х витало в каких-то постмодернистских эмпиреях, играя музейными цитатами, празднуя конец истории и уходя от реальной повестки дня. Нан Голдин, близкий друг Дэвида Войнаровича, увидела нью-йоркские субкультуры 1980-х объективным фотоглазом Дианы Арбус и Ларри Кларка и запечатлела тело, умирающее от СПИДа, во всем ужасе боли и одиночества (Феликс Гонсалес-Торрес был категорически против такой репрезентации болезни). Group Material, объединившая художников концептуального склада (Гонсалес-Торрес был одним из активных членов), и раньше живо отзывалась на самые острые политические проблемы — неудивительно, что две выставки-инсталляции группы 1989 года стали первыми большими тематическими экспозициями об эпидемии ВИЧ в США: «СПИД и демократия: анализ конкретной ситуации» и «СПИД: хронология» представляли собой что-то вроде родченковского рабочего клуба, где искусство, и воинствующее, и оплакивающее, устанавливало сложные интертекстуальные отношения между работами и дополняло их обширным документальным материалом. Конечно, и без ACT UP искусство пришло бы к этой теме. Но именно движение ACT UP, изменившее отношение американского общества к проблеме СПИДа и добившееся реальных политических изменений в стране, превратило активизм из маргинальных занятий ряда совестливых художников, которых мы ценим не только за это, в нормальную, естественную для современного искусства художественную практику.