Обвинение в убийстве

– Почему?

Ленивые, тягучие интонации, как будто слова звучали в записи в замедленном режиме:

– Потому что она была такая красивая.

Тим снял пистолет с предохранителя. Кинделл издал сдавленное рыдание, из его глаз потекли слезы.

Тим поднял пистолет. Его руки тряслись от ярости, и ему понадобилась пара секунд, чтобы направить дуло в лоб Кинделлу.

Медведь облокотился о свой грузовичок, скрестив на груди мускулистые руки и глядя на четверых мужчин.

– Семью судебного исполнителя лучше не трогать, – сказал Гутьерес, с уважением кивнув Медведю.

Медведь никак не прореагировал на этот кивок.

Фаулер добавил:

– Они совсем распустились. Им на все наплевать.

– Точно. Ничего святого, – поддакнул Гутьерес.

– Как тот парень, который пронес бомбу с нервно-паралитическим газом в детский сад. Иезекииль, или Джедедиа, или как там его.

Харрисон покачал головой.

– Мир окончательно спятил. Окончательно.

– Как Дрей? – спросил Мак. – Она в порядке?

– Она сильная, – отозвался Медведь.

Гутьерес снова вмешался:

– Ей полегчает, когда Рэк принесет ей эту весточку.

– Ты хорошо знаешь Тима? – спросил Медведь.

Детектив замялся:

– Я о нем наслышан.

– Почему бы тебе не называть его по имени, а Рэком он пусть будет для тех, кто его действительно знает?

– Эй, Джовальски, ладно тебе. Тито не имел в виду ничего плохого. Мы же все на одной стороне.

– Разве? – сказал Медведь.

Они молча ждали, то и дело поглядывая на закрытую дверь гаража и ожидая выстрела. Стрекотание сверчков наполняло воздух и било по нервам.

Мак вытер лоб тыльной стороной ладони, хотя ночь была прохладной.

– Интересно, что он там делает.

– Он не станет его убивать, – сказал Медведь.

Все повернулись к Медведю и в изумлении уставились на него. На лице у Фаулера застыла неприятная ухмылка:

– Ты думаешь?

Медведь смущенно поерзал, потом скрестил руки на груди, словно для того, чтобы утвердиться в этой мысли.

– Почему это не будет? – поинтересовался Гутьерес.

Медведь окинул его взглядом, полным откровенного презрения:

– Ну, например, потому, что не захочет всю оставшуюся жизнь быть под колпаком у таких болванов, как вы.

Гутьерес начал было что-то говорить, но, взглянув на сложенные руки Медведя, закрыл рот. Сверчки продолжали пронзительно стрекотать. Мужчины изо всех сил старались не смотреть друг другу в глаза.

– Ладно, черт. Пойду приведу его.

Медведь выпрямился и отошел от своего грузовика. По сравнению с ним даже Мак казался низкого роста. Медведь сделал шаг к гаражу, потом вдруг остановился. Он опустил голову и уставился в грязь под ногами, застыв на одном месте и не двигаясь ни вперед, ни назад.

Тим стоял, не шевелясь, приставив пистолет к голове Кинделла, и был похож на фигурку стрелка, вырезанную из стали. Через несколько секунд «Беретта» начала подрагивать в его руке, глаза заволокло влажной пеленой, и он судорожно вздохнул. Неожиданно для самого себя Тим понял, что не станет убивать Кинделла. Его мысли, потеряв направление, вновь вернулись к дочери, и его вдруг охватила такая всепоглощающая, такая оглушительная печаль, что, казалось, сердце не сможет ее вместить. Печаль явилась неведомо откуда, яростная и сильная; он никогда в жизни еще не сталкивался ни с чем подобным. Он опустил пистолет, согнулся, упершись кулаками в бедра, стал ждать, пока она хоть немного утихнет.

Потом понял, что все еще дышит, и спросил:

– Ты был один?

Кинделл качнул головой: вверх, вниз, вверх.

– Ты просто решил… решил убить ее?

Кинделл нервно моргнул и скованными наручниками кистями закрыл лицо – жест, сильно походивший на движение белки, умывающейся передними лапками.

– Я не должен был ее убивать.

Тим резко выпрямился.

– Что значит «не должен был»?

Молчание.

– С тобой был кто-то еще?

– Он не… – Кинделл замолчал, прикрыв глаза.

– Кто это он? Он не что? Тебе кто-то помог убить мою девочку?

Голос Тима дрожал от ярости и отчаяния:

– Отвечай, черт возьми. Отвечай!

Кинделл не реагировал на вопросы Тима. С закрытыми глазами он был похож на мертвеца.

Дверь с грохотом распахнулась, и поток света выплеснулся на заросшую сорняками землю. Тим толкнул Кинделла в спину, и тот вылетел из гаража. Его руки теперь были скованы наручниками за спиной. Тим быстро нагнал его, дернул цепь, соединявшую наручники, и натянул ее так, что руки Кинделла скрестились. Тот сморщился от боли, но не вскрикнул.

Медведь и остальные молча смотрели на них. Когда Тим подошел совсем близко, Кинделл споткнулся и упал, сильно ударившись о землю. Он издал какой-то лающий звук и скорчился, пытаясь подняться:

– Скотина. Сволочь поганая.

– Придержи язык, – сказал Тим. – Сейчас я твой самый лучший друг.

Медведь со свистом выдохнул воздух и раздул щеки.

– Можно тебя на минутку? – спросил Фаулер с непроницаемым выражением лица.

Тим кивнул и отошел от Медведя и Мака на несколько шагов.

– Он же ублюдок, – прошипел Фаулер.

– Я с этим не спорю.

Фаулер сплюнул прямо в траву.

– Ты что, позволишь таким выродкам спокойно разгуливать по нашему городу?

Тим смотрел ему в глаза до тех пор, пока Фаулер не отвернулся.

– Какого черта, Рэкли? Мы пытались тебе помочь.

Гутьерес большим и указательным пальцами пригладил усы.

– Этот парень убил твою дочь. Неужели ты не хочешь отомстить?

– Я не суд присяжных.

– Бьюсь об заклад, Дрей бы с тобой не согласилась.

– Наверное, ты прав.

– Присяжных можно купить, – сказал Фаулер. – Я не доверяю судам.

– Тогда переезжай в Сьерра-Леоне.

– Послушай, Рэкли…

– Нет, это ты послушай. Здесь идет расследование, которому ты, черт тебя дери, мог запросто помешать своим дурацким желанием со всем разобраться без шума и пыли.

Харрисон пробормотал:

– Но ведь все ясно как Божий день. Никаких сомнений быть не может.

– Он был не один.

Гутьерес процедил сквозь сжатые зубы: