Обвиняется президент

Здесь Степанков, соглашаясь с арестами и давая указание работникам МВД об их исполнении, явно превысил свои служебные полномочия. Имя его в общественном сознании также стало нарицательным.

В деле о заговоре он допустил еще одно грубое беззаконие, соединив материалы следствия и обвинения в отношении Лукьянова А, водно производство со следствием и обвинением других «путчистов». Я глубоко убежден, что прокуратура не располагает доказательствами виновности Лукьянова А. О каком захвате власти может иди речь с его стороны, когда он в государстве по Конституции занимал высший пост — председателя Верховного Совета СССР? Законно был избран на него и занимал пост до последнего момента. Надо ли ему захватывать власть, когда она находилась у него?

Арест Лукьянова А. носит чисто политический характер. Расправа с ним на совести Горбачева, Ельцина, Степанкова и Трубина. Лукьянова изолировали не потому, что он был замешан в путче. Его убрали, и сделали это на глазах народных депутатов, публично, при скоплении большого числа людей, чтобы психологически, морально подавить народных избранников, подавить всякую их сопротивляемость президентам, их неуемному стремлению к авторитарной власти.

Изоляцией Лукьянова устраняли одно из серьезнейших препятствий на пути разгона Верховного Совета СССР и съезда народных депутатов СССР. Эти органы обезглавили, сделали неработоспособными и по существу похоронили.

История этого не простит, авантюризм должен быть наказан, ибо за него мы уплатили слишком большую цену.

С изоляцией Лукьянова А. действительно торопились. Доказательства его вины не было. Ему предъявили обвинения, поэтому Степанков дал указание сначала задержать его в качестве подозреваемого. Этот беззаконник в прокурорском мундире словно забыл или не знал, что оснований для задержания в порядке ст. 122 УПК РСФСР не имелось. Думаю, необходимо для ясности воспроизвести содержание статьи. В ней прямо указано, что орган дознания вправе задержать лицо: если оно застигнуто при совершении преступления или непосредственно после его совершения; когда очевидцы, в том числе и потерпевшие, прямо укажут на данное лицо, как на совершившее преступление; когда на подозреваемом или на его одежде, при нем или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления; и последнее — если подозреваемый не имеет места жительства или покушался на побег.

Ни одного из этих требований нельзя применить к задержанию Лукьянова А. Его вину необходимо было дказать, предъявить обвинение, если для этого имелись основания, и только затем арестовать.

Названный случай далеко не единственный пример грубого попрания Степанковым прокурорской этики и законности. В январе 1992 года «Независимая газета» сообщила об одном из его выступлений в Перми, в котором он сказал, что судьба всех арестованных по делу ГКЧП предрешена.

Осталось только глубоко сожалеть, что эти слова принадлежат прокурору России, лицу, наделенному полномочиями по осуществлению высшего надзора за исполнением законов.

По своей же сути они — свидетельство вопиющего правового нигилизма и невежества, неуважение основополагающего принципа правосудия, «презумпции невиновности». Заявляя подобное, Степанков предрешил вопрос о доказанности вины арестованных и их ответственности. Недопустимо взял на себя функции суда.

Подобная позиция Генерального прокурора — весьма опасный симптом его необъективности в расследовании и надзоре за следствием по делу об августовских событиях, что дает основание утверждать: истина не установлена и может произойти непоправимая ошибка. Поэтому давно и вполне справедливо ставится вопрос о профессиональной непригодности Степанкова, о неуместности его нахождения на столь высоком посту.

Говоря о нарушении законности по делу о путче, не могу не вспомнить обстоятельства, связанные с производством обыска в доме и на даче у народного депутата СССР Фалина. Сообщение об этом самого Фалина на сессии Верховного Совета СССР в конце августа 1991 года вызвало у депутатов явный шок. Многие понимали, что они, народные избранники, являются заложниками Генерального прокурора Степанкова, никто из них не защищен законом.

Трубин, выйдя на трибуну, заявил, что ему об обыске ничего не известно, попросил время для проверки и последующего доклада сессии. Поручение о проверке дали и Комитету по законности. Казалось, истина и справедливость будут восстановлены. Но это только казалось. На вечернем заседании по поручению Комитета по законности с сообщением о результатах проверки выступил народный депутат СССР, профессор, доктор юридических наук, научный сотрудник Института государства и права Академии наук СССР Яковлев А. М. Я слушал его сообщение и мне было стыдно за профессора, прослывшего ярым поборником демократии, защитником прав и законных интересов, свобод граждан. Сколько громов и молний он выпустил ранее на прокуратуру СССР, сколько критики и обвинений по поводу ее консерватизма и прочих грехов! Здесь же на трибуне стоял другой Яковлев, уже не громовержец, его словно подменили. Здесь стоял адвокат прокуратуры России. Он сообщил, что обыск у Фалина действительно произвели следователи с санкции заместителя Генерального прокурора РСФСР Лисова Е. Согласие на это у Верховного Совета СССР не истребовали. По мнению прокуратуры, как сказал Яковлев, в законе о статусе народного депутата СССР сказано, что депутат не может быть подвергнут личному обыску, его жилище, служебное помещение, занимаемое им, также не могут быть досмотрены без согласия Верховного Совета. Прокуратура сослалась на то, что в законе не сказано о необходимости получения согласия на обыск, поэтому она его и произвела. После этого, чтобы избежать в будущем каких-либо недоразумений, как выразился Яковлев, он предложил сессии принять поправку к закону, дополнив его словами о необходимости получения согласия и на производство обыска. На этом вопрос был исчерпан.

Оказывается, законность, права человека многие, в том числе и профессура, защищали только на словах и тогда, когда такой защиты не требовалось. Когда же закон был попран и потребовались решительность и конкретные действия по пресечению произвола, то у многих «духу», честности и принципиальности не хватило. Яковлев, словно студент-недоучка, а не профессор, никак не хотел назвать вещи своим именем. Коли запрещен хоть малейший досмотр жилого и прочего помещения депутата, то обыск тем более не допустим. Любой обыск начинается с визуального осмотра, а потом уже переходит в глубокий поиск. Знал это профессор-демократ, знал, но лукавил, ибо нарушение допустили такие же собратья по демократии. А коли так, то и умолчал, увел своих от ответственности.

Что остается делать прокуратуре, Степанкову, когда у них такая мощная защита — продолжать действовать и дальше в том же духе.

Страшно все это, страшно, что нарушение допускает следствие. Но меня беспокоит и другое: будет ли объективным суд, если он состоится? Нет уверенности, что он будет независимым и не пойдет по сценарию, написанному в президентских или еще каких-то аппаратах. Хватит ли у наших судей способности и мужества противостоять давлению, мощному прессу «демократических» газет и пойти не по той колее, которую для них усердно прокладывают президенты в своих книжках, депутаты в выступлениях на съездах и сессиях? Вспомнят ли они о деле Веры Засулич, о знаменитом русском юристе Ф. К они, его резюме — напутствии присяжным перед их уходом в совещательную комнату для обсуждения вопроса о вердикте? Искренне желаю, чтобы суд был независимым, а судьи совестливыми и честными. Ждать, думаю, развязки осталось недолго.

Теперь снова хочу вернуться к августовским и последующим событиям. Я обратил особое внимание на поиск причин путча и на то, какие меры президенты, Верховные Советы предлагали, вырабатывали и принимали для неповторения заговоров в будущем. Для себя отметил, что Горбачев и Ельцин больше думали о личной безопасности, о личном благополучии, о личной власти и о том, как на ней «усидеть». В этом спектре чего только не было! Упразднили должность вице-президента, словно министр внутренних дел, например, не может организовать подобный путч. Обрушились на комитет государственной безопасности и, в частности, лишили его воинских формирований.

Однако дивизии можно поднять независимо от того, где и в чьем подчинении они находятся. Сам КГБ расчленили, но у реформаторов не шевельнулась мысль, хорошо это для государства или плохо.

О многом говорили на союзной и российской сессиях. Об одном и, может быть, самом главном, забыли сказать. Истинная причина августовских событий заключалась в самом президенте СССР, в его пагубном правлении страной. В том, что он стал инородным телом, властителем, изжившим себя. Сам понять, осознать это он не хотел и не мог в силу отсутствия совести и самокритичности. А коли Горбачев не хотел оставить президентский пост, то путч был неизбежен, месяцем ли, тремя ли раньше или позже. Но неизбежно он состоялся бы, ибо нельзя было больше терпеть развала государства, экономики, резкого обнищания народа.

В том, что путч произошел, виноваты в немалой степени и народные избранники. Разве им не было ясно, что Горбачев не только не способен управлять страной, вывести ее из кризиса, но и наоборот, лишь усугублял его? Разве не могли они вполне ясно и твердо сказать ему: «Хватит, народ и мы тебе больше не доверяем»? Могли, но не сказали, а одиночные попытки заявить об этом, попросту говоря, тонули в атмосфере глубочайшего безразличия и попустительства. Я не могу не сказать слов сожаления и укора в адрес депутатов и потому, что они не сделал, и ни малейшей попытки докопаться до истины и безропотно сдали Лукьянова А., даже не спросив, а в чем же он может быть обвинен, какие собраны доказательства и есть ли необходимость в его аресте. Его судьба, его нынешнее положение и на их гражданской совести. Впрочем, только ли его судьба? А разве не их вина, что страна, государственность оказались разрушенными, разве не их вина, что народ доведен до отчаяния и унижения?