Объяли меня воды до души моей...

— Ему тогда не удалось освободиться от работы на лодочной станции. Ремонтировал лодки к летнему сезону.

— Чудной тип. Работал бы по радиоспециальности — заработок хороший и дело перспективное, а он все бросил и застрял на лодочной станции.

— Зато сейчас стоило мне его позвать, и он тут как тут, — сказал Тамакити гордо.

— Ты, я вижу, всерьез готовишься к обороне, — насмешливо бросил Исана, но пронять Тамакити было нелегко.

— Я-то ломал голову, как выбраться за продовольствием. Теперь все в порядке. Впрочем, я был уверен: если понадобится, вы достанете все, что нам нужно. А мечтать попусту о корабле...

— И все-таки мы, вероятно, сможем заполучить корабль.

— Эх, если б еще ребята, уехавшие в Идзу, благополучно вернулись... — вздохнул Такаки.

— Нет, их не схватили, — с нарочитой грубостью перебил его Тамакити. — А если их и загребли, все равно будут молчать. Никакими побоями их не заставят продать наш новый тайник.

— Будем надеяться, — сказал Такаки. Из бункера в комнату поднялись Инаго с Дзином. Дзин отыскал среди продуктов шоколад и был явно доволен находкой.

— Привет, Дзин. Вкусный шоколад?

— Да, вкусный шоколад, — ответил сын, нисколько не удрученный долгим отсутствием отца.

— Совсем оправился от ветрянки. Ни единого прыщика не расчесал — вот сила воли у ребенка, — сказал поднявшийся следом Доктор. — Прекрасный бункер: и кухня есть, и уборная. Мощная вентиляция — все предусмотрено.

— Когда мы задраим за собой люк, бункер превратится в неприступную крепость. Так что и корабля-то никакого не нужно, — сказала Инаго.

— Я тоже так думаю, — вдруг согласился Тамакити.

— Закроемся в бункере, а что дальше? Сдаться или погибнуть? Ведь рано или поздно кончится продовольствие, — сказал Исана. — В еженедельнике говорилось о боевых учениях партизанского отряда. Вы предлагаете нечто совсем иное. Партизаны сражаются беспрерывно, меняя местоположение.

— Да, плохо наше дело, — сказал Тамакити.

— Вы, Исана, говорите, что у нас только два пути: сдаться или погибнуть. Разве нет третьего? — спросила Инаго. — А вдруг, пока мы будем сражаться в окружении, на американскую военную базу, поблизости отсюда, сбросят атомную бомбу и только нам, запершимся в убежище, удастся выжить?

— Атомную бомбу?.. Ну, а если на Токио сбросят водородную бомбу, наш бункер взлетит на воздух. Атомное убежище ничего не стоит. Просто средство самоуспокоения. Водородная бомба в пять тысяч раз мощнее атомной, сброшенной на Хиросиму, — сказал Тамакити.

Исана впервые выступал в роли защитника своего атомного убежища и вдруг почувствовал, как сильно он к нему привязался.

— Я не раз обсуждал вопрос о том, какая примерно атомная бомба будет сброшена на Токио, если в самом деле начнется ядерная война. Все эти рассуждения ничего не стоят. Как-никак в компании, собиравшейся наладить массовое производство таких же убежищ, я занимался рекламой. Даже если бы наш заказчик в случае атомной бомбардировки убедился на собственном опыте, что защитные возможности убежища недостаточны, рекламации от него все равно не поступило бы. Он бы просто погиб. Вот почему, пропагандируя наши убежища, я должен был делать вид, будто мне досконально известны их возможности. С этой целью мы издали рекламную брошюру — перевод американского проспекта атомных убежищ, выпущенного при президенте Кеннеди. Дело в том, что тогда компанией, приступавшей к строительству убежищ, руководили люди, которые, как и я, ничего не смыслили ни в физике, ни в технике, зато знали иностранные языки. В своей брошюре мы доказывали, что необходимо покупать убежища, ибо атомная бомба — оружие страшное, но в то же время не настолько, чтобы соответствующее укрытие не могло от него защитить. В общем, все выглядело довольно убедительно...

— Значит, вы построили это убежище как образец, выпустили рекламную брошюру. Почему же так и не началось массовое строительство? — спросила Инаго.

— По сути своей идея атомных убежищ — чистый обман, и скрыть это от покупателей не удалось. Например, мы не могли ответить на простой вопрос: как люди, уцелевшие в атомных убежищах, смогут существовать и дальше в условиях радиации, — сказал Исана и продолжал, обращаясь уже лишь к душам деревьев и душам китов: «Из-за волнений, одолевавших меня тогда, я заболел меланхолией, в какой-то мере именно поэтому я и укрылся в убежище. Да, наверное, и причина болезни моего ребенка — мой собственный внутренний крах...»

— Расскажите-ка подробнее об этом жульничестве, — ввернул Тамакити.

— Водородная бомба, о которой я упоминал, имеет сто мегатонн, простой расчет показывает: она действительно в пять тысяч раз мощнее атомной, что была сброшена на Хиросиму. Однако реальная разрушительная сила составляет лишь кубический корень из пяти тысяч, следовательно, она мощнее только в семнадцать раз. И в зависимости от рельефа местности мощность ее может еще уменьшиться. Ядерная головка ракеты «Поларис» равна 0,6 мегатонны, то есть в пересчете на тринитротолуол в тридцать раз мощнее бомбы, сброшенной на Хиросиму, однако реальная разрушительная сила, опять-таки равная кубическому корню из этого числа, больше лишь в полтора раза. Следовательно, атомное убежище, расположенное на достаточном расстоянии от эпицентра взрыва, будет вполне эффективным. Вот, в самых общих чертах, что говорилось в брошюре. Разумеется, все эти рассуждения были сплошным надувательством; простой расчет — десять ракет «Поларис» с ядерными боеголовками, наносящих удар по Токио, причинят ущерб в пятнадцать раз больший, чем в Хиросиме. Помимо всего методы, используемые американскими учеными, по-моему, значительно преуменьшают силу радиации. Вот почему все, кто занимался этой проблемой, начали проявлять признаки мизантропии, даже эксперты, изучавшие реальные возможности атомных убежищ, пришли в уныние. Их так и не начали строить, в Соединенных Штатах и в Советском Союзе стали создавать вокруг крупных городов сеть радаров и антиракетных установок. Бум, связанный с атомными убежищами, затих. А японская компания, не успев наладить массовое строительство, разорилась; осталось лишь одно-единственное наше убежище. Когда-то я осматривал арсенал одного индийского магараджи, превращенный позднее в музей, и обнаружил в нем множество страшного оружия. Порожденное острой манией преследования, оно, пожалуй, не могло быть даже применено в бою. Думаю, это атомное убежище тоже достойно стать музеем...

— Если Свободные мореплаватели забаррикадируются здесь и будут сражаться — вот вам еще одна причина сделать из него музей, — сказала Инаго.

— Партизанский тайник атомной эпохи? — усмехнулся Исана.

— Да, и тот самый магараджа приедет из Индии осматривать его. В ожидании этого визита вложу-ка я фильтры в вентиляторы. Не пропадать же таким прекрасным вещицам? Дзину тоже нравятся фильтры.

— Да, Дзину нравятся фильтры, — повторил Дзин, сияя, на лице его кое-где еще виднелись засохшие, почерневшие точки.

— Ну ладно, сейчас не время для болтовни, — сказал Исана, но по тону его чувствовалось: ему приятны и оптимизм Инаго, и мягкая, добрая улыбка Дзина.

Из бункера поднялся Красномордый, весь мокрый от пота, за ним еще двое ребят. Проникавшие сквозь бойницу лучи вечернего солнца провели алую черту по его скулам, по ноздрям и подбородку.

— Теперь там запросто проживут десять человек, — сказал он. — Правда, мы все передвинули без вашего разрешения.

— Будь я дома, сам бы вам в этом помог, — сказал Исана.

— Давайте-ка разойдемся по комнатам и поспим. А в случае чего сразу в бункер, — сказал Такаки.

— Даже если появится противник, нет никакой нужды бежать в бункер, — возразил Тамакити. — Крышка люка толщиной в тридцать сантиметров для защиты, конечно, хороша; но, запершись там, мы не сможем делать вылазки. Я думаю, надо как можно дольше продержаться наверху. Командовать боем будешь ты, Такаки?

— О чем ты? Какое «командование» в этакой тесноте?.. Наверно, трех наших ребят, поехавших в Идзу, схватила полиция и труп Коротыша уже обнаружен. По радио просто ничего не передают потому, что полиция наложила на эти сведения запрет. Полиция, скорее всего, знает, что мы не разбежались, а сосредоточились в укрытии. Иначе они прибегли бы к помощи радио и телевидения. Я не думаю, что ребята, попав в руки полиции, будут молчать. Ведь Союз свободных мореплавателей — вовсе не партия, построенная на вере в революцию. Вспомните, что говорил Коротышка. Да спроси кто-нибудь посторонний, что такое Союз свободных мореплавателей, единственное, что нам придет на ум, — наш погибший символический корабль. И все. Если полиция их схватила, заперла в одиночки и припугнула как следует, у них сразу выветрятся все воспоминания о корабле. И нечего ждать, что они сохранят верность и даже под пытками не проронят ни слова. Пожалуй, самое позднее этой ночью они все выложат о нашем убежище. И мы здесь в безопасности только до ночи. Так что все, кому неохота оказаться в осаде, могут свободно уйти...

Из-за ребят, загородивших дверь в прихожую, высунулся Радист.

— Думаю, мы уже окружены, — покачал он головой. — Я не разобрал, о чем они переговариваются, но под горой патрульные машины поддерживают постоянную радиосвязь. Просто полицейские видели фотографии военных учений и соблюдают осторожность — поэтому они до сих пор и не ворвались сюда.

— Завтра утром, как только рассветет, они, наверно, пойдут в наступление. Мы встретим их ружейным огнем, — сказал Тамакити, повернув к товарищам побледневшее от напряжения лицо.