Обязан выжить

У окна тоже было жарковато, и Вика, решив поболтать немного с соседями, отправился в тамбур. Однако его попутчиков там не оказалось, видимо, они ушли в другое купе, а вместо них Иртеньев увидел какого-то невзрачного мужчину, который, вжавшись в угол, нервно курил.

Дружески улыбнувшись ему, Вика выглянул в распахнутую дверь, и тут же, позади него, прозвучал вопрос, заданный с дорожной непосредственностью:

— На курорт едете?

Взявшись за поручень, Вика повернулся, разглядел в кулаке у незнакомца обычную, свернутую из обрывка газеты, самокрутку и, неопределенно хмыкнув, ответил вопросом на вопрос:

— А вы?

— Я нет, — охотно отозвался мужчина. — Я, это, по цитрусовым, в командировку.

— Агроном, значит?

— Вроде того…

В представлении Иртеньева мужичок меньше всего походил на агронома, и говорить с ним не хотелось. Как раз в этот момент у полотна мелькнула будка путевого обходчика, и поезд резко начал сбавлять ход.

Сделав вид, что он собирается выйти, Иртеньев спустился на самую нижнюю ступеньку и действительно, когда вагон наконец остановился, сошел на усыпанную мелкой галькой платформу какого-то полустанка.

Увидев впереди, у выходной стрелки, закрытый семафор, Иртеньев понял, что остановка краткая и, разминая ноги, медленно пошел вдоль состава, в любой момент готовый вскочить на подножку, если поезд вдруг тронется.

Впрочем, среди пассажиров таких, как Иртеньев, оказалось довольно много, и они так же прогуливались по платформе, в явном предвкушении отдыха поглядывая на поросшую лесом гору, где за деревьями виднелись какие-то строения.

Море оказалось по другую сторону состава, но когда Вика, остановившись возле буфера, попытался глянуть на него через промежуток между вагонами, кто-то весьма бесцеремонно взял Иртеньева за рукав.

— Гражданин…

— В чем дело?

Вика дернулся, но его тут же схватили за обе руки и чей-то не предвещавший ничего хорошего голос, рыкнул в самое ухо:

— Пр-р-ройдемте!

— Но позвольте… — попробовал было возразить Иртеньев, однако его никто не собирался слушать.

Четыре дюжих мужика безо всяких объяснений буквально поволокли его с платформы по направлению к небольшому домику, полускрытому зарослями, и через минуту втолкнули в полутемную комнату.

Ближе к окну стоял стол, за которым расположился лысый здоровяк в гимнастерке без знаков различия, а посередине одиноко торчал табурет, на который и усадили Иртеньева. Едва оглядевшись, Вика, все еще считавший, что произошло недоразумение, сразу заявил:

— Послушайте, уверяю вас, это какая-то ошибка…

— Разберемся, гражданин, — начал было лысый, но тут же, отвлекшись на стук двери, обращаясь к вошедшему, весело осклабился: — Тут такое дело, Ткачук, ошибочка вышла, он говорит, что не он…

Вика резко обернулся и увидел, что к набившимся в комнату добавился и тот самый мужчина-агроном, куривший в тамбуре самокрутку.

— Никак нет, он самый, — безапелляционно заявил Ткачук и, пройдя вперед, водрузил на стол почему-то оказавшийся у него чемодан Иртеньева.

— Вот видите, все правильно, — чуть ли не дружески сказал лысый и, перейдя на официальный тон, спросил: — Гражданин, как я понимаю, вы едете на курорт, и это ваш чемоданчик?

— Именно так, — подтвердил Иртеньев.

— Очень хорошо. Ключик позвольте…

— Открывайте так, он не заперт, — пожал плечами Иртеньев.

Лысый, кивнул, щелкнул замком и, откинув крышку, поочередно выложил на стол сапоги, помятый пиджак и ношеные брюки. Потом понюхал крышку чемодана и констатировал:

— Только что куплен… А зачем? — сам себе задал вопрос лысый и сам же ответил: — Чтобы спрятать старую одежду.

Лысый захлопнул крышку опустошенного чемодана, вышел из-за стола, прошелся по комнате, а затем, остановившись перед задержанным, раздумчиво сказал:

— Вот ведь какой курортник, с сапогами… — и вдруг влепил не успевшему даже привстать Иртеньеву оглушительную затрещину.

* * *

Глядя на облупившуюся побелку тюремной камеры-одиночки, Вика Иртеньев напряженно думал. Честно признаться, внезапный арест на заштатном полустанке выбил его из колеи. Ведь даже если предположить, что это всплыла история его освобождения, то все равно концы с концами никак не сходились.

Еще и еще раз анализируя все, что случилось с ним, Иртеньев приходил к твердому убеждению, что сибирская ссылка тут ни при чем. Достаточно было вспомнить «агронома», торчавшего в тамбуре, чтобы понять: слежка за Иртеньевым велась давно.

С какого именно момента она началась, Вика определить не мог, но человек, следовавший за ним в поезде, и чемодан, так быстро появившийся на столе лысого, ясно указывали, что Иртеньева приняли за весьма важную птицу.

Даже били его пока один раз, да и то «деликатным» способом, больше походившим на демонстрацию, а не на серьезный допрос. Нет, судя по всему, если причиной был побег, то Иртеньева схватили бы сразу безо всяких затей. К тому же уже одно то, что его привезли в тюрьму и вместо общей камеры поместили в одиночку, не предвещало ничего хорошего.

Поэтому, прикидывая все так и эдак, Иртеньев терялся в догадках, и когда в дверях наконец-то лязгнул замок, Вика даже обрадовался. По крайней мере, теперь все случившееся хоть как-то, но прояснится…

На этот раз Иртеньева привели в специальную комнату с зарешеченным окном и табуретом, привинченным к полу. У стены стоял абсолютно пустой стол, и за ним сидел худощавый молодой человек в серой коверкотовой гимнастерке, который тут же отправил выводящего за дверь и, не повышая голоса, предложил Иртеньеву:

— Пожалуйста, садитесь.

Такая вежливость только насторожила Вику, и он первым делом спросил:

— Объясните мне, наконец, за что я здесь?

Молодой человек криво усмехнулся, полез в стол, достал из ящика чистый лист бумаги и поставил на нем карандашом какую-то закорючку. Потом вздохнул и тихо сказал:

— Давайте не будем вола вертеть. Мы о вас все знаем.

— Тогда позвольте спросить, — Иртеньев, неожиданно для самого себя, страшно разозлился, — что же вы знаете?