Обязательно завтра

– Хорошо, отлично. А ты?

Божественная, волшебная музыка. Ясно, что рядом с ней люди, и она не может быть до конца искренней. Во мне все плавилось от счастья…

– Когда увидимся? – я.

– А когда ты хочешь? – она.

Да, весь мир пронизан музыкой, весь! Телефонная тесная будка реет в райском пространстве, и мы оба, казалось мне, определенно светимся на концах телефонного провода, а с ними и провод, и телефонные трубки наверняка излучают сияние…

– Сегодня мы будем спать, да? – сказал я. – А завтра я иду на день рождения к сестре. Надо, понимаешь, она мне самая близкая родственница… Может быть, послезавтра, в субботу?

Я говорил это, но голос мой мне самому казался неприятным, фальшивым, я не понимал, в чем дело, но что-то явно было не то, не то…

Она не ответила сразу, помолчала, а я уже весь трепетал в беспокойстве: что-то очень вдруг не понравилось мне. Но что? Что?…

– В субботу я не смогу, знаешь, – сказала она как-то холодно, напряженно.

Миг общего молчания наступил.

И она добавила, но так же холодно:

– Нет, никак. В субботу никак.

Исчезла музыка, полная тишина, Я ворочался в тесной будке, словно упав с высоты, искал слова подходящие – это опять было непонятно и странно, странно…

– Да? Жалко, – проговорил как-то неуклюже, неловко, с торопливостью, ощущая, что будто бы воздуха не хватает…

– А… А в воскресенье? – нашелся, наконец. – В воскресенье ты сможешь?

Я ненавидел себя, с отвращением слышал то, что говорю, но продолжал, ощущая, кажется, что и она там, на том конце провода, слушает с неприязнью…

– Тогда в воскресенье давай, хорошо? Ладно? Ты сможешь? В воскресенье ты сможешь? – продолжал суетливо.

Короткое молчание. И:

– В воскресенье пожалуй. Постараюсь. А где?

Около метро «Дзержинская». У выхода. В семь вечера. У того выхода, который к магазину «Детский мир». В семь. В воскресенье.

И все же это не то. Не то! Я сам себе не нравился совершенно, я прямо-таки ненавидел себя, хотя и не понимал, за что.

Но все-таки договорились.

Что же, что произошло? Почему я так отвратительно себя чувствовал? Снова и снова повторял в воображении весь разговор, настойчиво убеждал себя в том, что все правильно, ничего плохого не было ровным счетом, наоборот – ведь договорились! Пусть только через три дня, пусть не в субботу, как хотел, но договорились же! Сам ведь предложил ей в субботу – не сегодня, не завтра, а только в субботу. Ну и что, что она не может в субботу? Мало ли… В воскресенье она же ведь согласилась!

Так я настойчиво убеждал себя, но что-то крайне не нравилось все равно!

И я вновь вошел в телефонную будку и даже протянул руку к трубке… Позвонить опять! Немедленно! Предложить встречу сегодня! Сегодня же! После работы, раз уж она работает. Сегодня! Ведь она не может не хотеть после того, что было! И я хочу, хочу…

Даже бросил монету и снял трубку…

Но – сдержался. Глупости! Что это я, с ума схожу, что ли? Глупости! Что это я… Все – правильно! В конце концов даже хорошо, что три дня… То есть почти четыре… Да, почти четыре дня – ведь сегодня тоже! Нет, все правильно. «КЛБ» – как любит выражаться Антон: «Крепче Любить Будет». Еще Стендаль, кстати, писал, что три дня – оптимальный срок для разлуки и созревания любви. Для «кристаллизации любви», как он выражался! Вот и подождем три дня. Все будет нормально…

И я вышел из будки.

Три дня и три вечера я не находил себе места. Садился за курсовую, но не мог сделать ничего абсолютно. Пытался что-нибудь почитать, но строчки плясали перед глазами и расплывались. Над повестью, которую начал недавно, сидеть тоже было абсолютно бессмысленно. Я просто смотрел перед собой, перебирая в памяти вновь и вновь подробности вечеринки. Разные…

Этот наш первый танец, а потом поцелуй, конечно же, около книжного шкафа – голова кругом… Но потом… Вчетвером, втроем … И – «мы осторожненько, ладно?» – и ее как будто бы согласие… Но… «Какой ты хороший…», «Олежек, ты не целуй меня, а то…» И, наконец, яркая вспышка, молния на тахте, взрыв, и музыка, музыка…

А подснежники? Как она их опрыскивала, ставила в стакан с водой бережно… А Джильи? И взгляды ее… И глаза… Боже, Боже… Никогда ничего подобного…

Цифры ее телефона светились в моем воспаленном сознании огненными какими-то письменами. И ведь в день рождения матери! Символ! Неужели подарок? ЕЕ подарок ОТТУДА? Неспроста, все неспроста…

День рождения сестры. У нее теперь была своя семья, она жила в другой квартире. Я любил ее и поехал к ней с добрыми чувствами. Она была рада, и я рад, тем более, что гостей было немного. Но я сидел, словно отбывая повинность. Может быть, когда уйдут гости, рассказать сестре и мужу ее, посоветоваться? Но они не поймут… Сестра в этих вопросах не очень-то…

И я молчал, думая все о том же, и опять был в каком-то трансе. Гости долго не уходили и в конце концов дружно и тупо все телевизор смотрели…

Ей на работу на следующий день я так и не позвонил. Хотелось, но не каждый же день… Ведь договорились. И потом… У нее ведь есть мой телефон, если что.

В субботу пришел Антон.

Он пришел поздно вечером, я поставил ему раскладушку. Дело в том, что живет он далеко, а его Академия близко, и он частенько оставался у меня ночевать.

Почему-то о вечеринке Антон даже не вспоминал. И я сам спросил его:

– Ну, как там Лора, Антон? Вы на работу не опоздали тогда?

– Нет, успели. А Лариса… Да как обычно. Я, правда, не видел ее ни вчера, ни позавчера. Конец месяца у нас, запарка.

Он зевнул, потянулся и с показным равнодушием, как мне показалось, сказал еще:

– Зря ты все-таки позавчера. Зря не поддержал меня. Она ведь согласна была. Что это с тобой стряслось? Трахнули бы ее вдвоем, устроили бы хорошенькое Гаити недельки на две, глядишь, и Костю бы подключили. Он давно о Ларисе мечтает, но пока все никак. Девка она ничего, одна грудь чего стоит, верно? Зря ты не поддержал. Ты что, боялся мне проиграть, что ли?

– Что значит, проиграть? В каком смысле? – я даже не сразу понял, о чем он.

– Ну, в половом смысле, понятно же.

Он смотрел, ухмыляясь.

Вот так номер. У меня сердце заболело вдруг, но я молчал. Просто не знал, что сказать. Просто не находил слов. Причем тут?…

– Она… Она мне понравилась, Антон, понимаешь, – заговорил я, наконец, сдерживаясь. – Даже не знаю, как тебе объяснить. Она… Она не такая, мне кажется, как ты о ней думаешь, она… Просто получилось все как-то по-глупому, что ли… Да, она согласна была, наверное, но…

Антон среагировал странно. Он нахмурился, густые брови его сошлись, лицо слегка покраснело. Не глядя на меня, он сказал:

– Знаешь, на кого ты сейчас похож?

Он взглянул на меня, и глаза его были недобры. Совсем чужие и какие-то враждебные были глаза, Я поразился даже.

– На кого интересно? – спросил все-таки.

– На Роберта Кона ты похож. Из хэмовской «Фиесты», помнишь? Роберт Кон, тупой такой, глупый. Наивняк неотесанный. Неужели сам не замечаешь? Ты на него похож сейчас.