Обыкновенные девчонки (сборник)

— Ну вот, — сказала Гулина мама, — так я и знала. Говорила я тебе — оставь мячик дома!

Но в эту минуту слон выпустил мяч, и он покатился по земле, стукнулся о решетку и откатился назад, к самым его ногам.

— Погоди, Гуля, — сказала мама, — сторож сейчас вернется и достанет твой мячик.

Но Гули рядом с ней уже не было. Мать быстро огляделась по сторонам.

— Где же это она?

— Ребенок, ребенок в слоновнике! — закричали вокруг.

Мать взглянула на решетку. Там, по ту сторону решетки, у самых ног слона стояла ее Гуля, казавшаяся от такого соседства еще меньше.

Слон пошевелился, и все охнули. Еще секунда, и широкая, тяжелая слоновья ступня опустится на этот цветной комочек и раздавит его.

— Сторож, сторож! — закричали люди.

Но слон осторожно переступил с ноги на ногу и попятился назад.

Гуля отвела рукой хобот и спокойно подняла с земли мячик.

— Чего вы все кричите? — сказала она, протискиваясь сквозь прутья решетки. — Мама говорит, что слоны даже нянчат маленьких детей!

Домой Гуля шла молча. Мама с ней не разговаривала. Видно было, что она все еще не могла успокоиться после Гулиной проделки.

— Мамочка, прости меня, пожалуйста, — сказала Гуля. — Ты же сама говорила, что я его ничуточки не боюсь. Отчего же ты за меня испугалась?

Из глубины парка донеслись какие-то странные звуки, похожие на гудки парохода.

— Это твой слон кричит, — сказала мама. — Вот какой он бывает злой, если его раздразнить. А кто его раздразнил? Ты! Пожалуйста, в другой раз не лезь без спросу к слонам!

Бармалей приехал!

К большому, широкому подъезду многооконного дома подкатил легковой автомобиль. Это в студию кинофабрики привезли пятилетнюю Гулю.

Накануне вечером к Гулиной матери пришел ее старый приятель, режиссер кинофабрики. На фабрике ставили в то время картину «Бабы рязанские».

— Ради бога, выручите нас, — сказал он, — дайте нам для «Баб рязанских» вашу Гулю.

И он рассказал, что девочка, которая должна была сниматься в этой картине, так испугалась ярких ламп, трескучих аппаратов, что наотрез отказалась сниматься.

— Ваша Гуля храбрая, она нас не подведет, — сказал режиссер.

— Храбрая-то храбрая, — ответила мама, — да боюсь — рановато ей сниматься.

— Ничего, один разок, — успокоил ее режиссер.

И вот Гуля вошла в какую-то странную комнату, всю заставленную зеркалами, высокими лампами и разными непонятными вещами.

Режиссер посадил Гулю к себе на колени.

— Ты должна напугать вот эту тетю, — сказал он, показывая на красивую большеглазую женщину в пестром платье и платочке. — К ней приедет сердитый дядя. Ты первая его увидишь, побежишь к ней и крикнешь: «Дядя приехал!» Поняла?

— Поняла, — сказала Гуля.

И репетиция началась. Гулю нарядили в длинный пестрый сарафан, на голову надели косыночку.

— Ну чем не баба рязанская? — говорили, смеясь, обступившие Гулю актеры.

И вдруг ярко вспыхнули лампы. Гуля зажмурилась. Яркий, горячий свет брызнул ей в глаза.

— Мама! — невольно крикнула Гуля. Ослепительный световой поток шел на нее со всех сторон, обжигая глаза.

Откуда-то из-за этого светового потока донесся до нее знакомый голос режиссера:

— Ничего, Гуленька, это лампы такие. Ну, как ты напугаешь тетю Настю? Кто к ней приехал?

Гуля подумала немножко и, сделав страшные глаза, закричала:

— Настя, Настя, беги! Бармалей приехал!

Это было все, что Гуле полагалось сделать в этой сцене. Она теперь могла пойти к маме, которая ждала ее в другой комнате. Но ей хотелось знать, что будет с бедной Настей.

Забравшись под стол, Гуля смотрела во все глаза и шептала, грозя Бармалею кулаком:

— Пошел вон, дурак! Пошел вон!

И когда дальше по ходу действия «мертвую» Настю внесли на руках в избу, Гуля, глядя на нее, прижала кулачки к лицу и тихонько заплакала.

Спустя несколько месяцев после окончания картины режиссеры подарили Гуле ее портрет в роли самой маленькой из рязанских баб. На этом портрете была надпись:

Талантливейшей актрисе

от благодарных режиссеров

Голубое ведро

— Мама, мама, смотри! Синенькое ведро! — кричала в восторге Гуля и тащила свою маму к витрине, где были выставлены игрушки.

За стеклом витрины было много всякого добра — куклы, медвежата, зайчики в полосатых штанах, грузовики, паровозы, — но Гуля смотрела только на ведра для песка. Они были выкрашены голубой эмалевой краской, и на каждом был нарисован букет цветов.

Давно уже Гуля мечтала о таком ведре. Ей так хотелось подержать его в руках, наполнить песком до самого края, поносить по дорожке сада! Много раз просила она маму купить ей такое ведро, и мама обещала, но только нельзя было понять, скоро она купит или не скоро. «Куплю, когда будут деньги», или: «Куплю, когда будешь хорошая девочка». А когда это будет?

И вдруг сегодня Гулина мечта неожиданно сбылась. Она получила ведро, а в придачу к нему еще и совок, тоже выкрашенный в голубой цвет.

Гуля шла рядом с матерью, весело размахивая ведром.

— Гуля, иди как следует, — сказала ей мама, — ты всех толкаешь.

Но Гуля, казалось, ничего не слышала. Ведро качалось у нее в руках, и она то и дело задевала им прохожих.

Мать рассердилась:

— Если ты сейчас же не перестанешь, я отберу у тебя ведро и отдам его другой девочке!

— Хорошей? — спросила Гуля.

— Да уж получше тебя, — ответила мама.

Гуля недоверчиво поглядела на мать и так махнула ведром, что стукнула им по голове чистильщика сапог, сидевшего на скамеечке. Мама испугалась.

— Простите, товарищ! — крикнула она и выхватила у Гули из рук ведро. — Ты ударила дядю, дурная девчонка!

— Я нечаянно, — сказала Гуля.

— Ничего, гражданочка! — весело улыбаясь, сказал черноглазый чистильщик. — До свадьбы заживет!

— А когда у вас свадьба? — спросила Гуля.

Но мать уже не слушала ни чистильщика, ни Гулю. Решительно, быстрыми шагами она направилась к милиционеру, стоявшему на перекрестке.

— Товарищ милиционер, — сказала она, — у вас есть дети?