Обыкновенный волшебник

– Ой, да, конечно. Простите. Да, уже обедала, – я смутилась, подтолкнула к нему меню и сглотнула, непроизвольно. Я, конечно, обедала. Вчера. А утром пила чай – единственная условно съедобная вещь, которую мы привезли из общаги. Мы с Пашкой еще не закупились продуктами. Неподалеку от нашей коммуналки был только один супермаркет, но, как и в большинстве подобных магазинов в центре, цены там были такие, что и на овсянку мы набирали денег с трудом. Пока что было решено дождаться выходных и поехать в большой гипермаркет на окраину. А до тех пор перебиваться хот-догами.

– Ага, я так и понял, – ухмыльнулся Страхов и принялся листать меню.

– Да, и спасибо большое, что согласились на интервью, – добавила я, чтобы как-то сменить тему. Страхов снова припечатал меня к стулу этим странным взглядом с бесенятами где-то в глубине его черных глаз. Потом он ослабил хватку и вернулся к меню.

– Я не сказал, что я согласился, – весело заявил Страхов.

– То есть… Вы не дадите мне интервью? – опешила я. Черт, а я уже согласовала тему с редакторами.

– Давайте просто поговорим, узнаем друг друга, а потом решим. В любом случае, сначала я должен понять, какого рода информацию вы собираетесь публиковать. Я, видите ли, всегда опасаюсь искажений. И еще больше опасаюсь плохих журналистов.

– Вы можете потом взглянуть на уже готовое интервью. И поправить все, что вас не устроит.

– Я знаю, да, но меня это не устраивает, – кивнул Страхов и снова посмотрел на меня одним из своих долгих, изучающих взглядов, от которых у меня возникало стойкое ощущение, что он читает мои мысли. Кстати, это был один из моих вопросов. Умеет ли он читать мысли.

– Я не понимаю, – окончательно растерялась я. – Так что же вы хотите за интервью? Денег?

– Боже упаси, – расхохотался он. – Если быть честным, я просто уверен, что интервью у нас не получится. Я еще ни разу не встречал журналиста, которому бы мне захотелось дать интервью. Но сказал себе – от тебя не убудет, придешь, послушаешь вопросы Василисы, а потом уже решишь. Я не нашел никакой особенной информации о вас в Интернете. Так в какой газете вы работаете?

– «Новая Первая», – я теребила край бумажной салфетки/меню, чувствуя, как нервничаю все больше и больше. Интервью накрывается медным тазом. Каких вопросов он от меня ждет?

– Я тоже не нашла никакой особенной информации в Интернете о вас, – ответила я с вызовом, особенно подчеркнув слова «о вас». – Только то, что размещено на сайте центра.

– Потому что я-то никогда не стремился к публичности. Скорее, наоборот. – Страхов улыбнулся и как бы случайно задел мою руку, протягивая свою к лежащей на столе барной карте. Я глубоко вдохнула и с новой силой принялась терзать салфетку. Он был слишком уверен в себе, слишком насмешлив и сидел очень близко ко мне, так близко, что я чувствовала запах его туалетной воды, тот же самый, который я почувствовала на семинаре, когда Страхов склонился ко мне и взял меня за запястья. Я определенно теряла голову в его присутствии.

– Вы не будете возражать, если я включу диктофон? – спросила я, хватаясь за чемодан. Страхов покачал головой.

– Если вы считаете, что это нужно. Однако, если наш разговор меня разочарует, вы при мне уничтожите файл, договорились? – Страхов посерьезнел.

– Хорошо, – грустно кивнула я, а про себя подумала – фу-ты ну-ты, звезда какая. Официантка подошла, подхватила к себе на поднос мою чашку и спросила, не нужно ли мне повторить кофе. Я покачала головой. В этом заведении для меня дороговат даже кофе.

– Вы что пьете? Кофе? Вы знаете, что кофе – энергетически неправильный напиток, впрочем, как и черный чай. – Страхов взмахнул рукой и заказал большой чайник облепихового чая с медом и пару клубничных пирожных.

– Вы любите клубнику? – уточнил он.

– Что? Я? Нет-нет, мне ничего не нужно! – запротестовала я, но официантка уже ушла, и протест затух, как огонь без доступа кислорода. Я покачала головой, затем принялась налаживать свой старенький боевой диктофон. Нажала кнопку, но последовавший за этим вопрос был задан не мной.

Страхов повернулся ко мне вполоборота, посмотрел мне в глаза, улыбнулся и спросил, как мне нравится жить в Москве. Я тут же смутилась. Еще одна деталь, внимание на которой, как и многие приезжие, не люблю акцентировать. Да и чем, в самом деле, я отличаюсь от москвички? Меня часто принимают за коренную жительницу столицы. Основные признаки – бег по улицам на сумасшедшей скорости, хорошая ориентация в метро и, главное, отсутствие улыбки и вечное недовольство ценами, людьми, толпами и вообще всем-всем-всем. Замешательство, наверное, было прямо написано на моем лице. Неужели по мне так сильно заметно, что я родом издалека? А потом я вспомнила наш семинар про ауру. Он же знал, что я покинула дом. Ясно же, что этот дом не может располагаться в Москве.

– Живу тут уже пять лет. Даже больше! – фыркнула я, отведя взгляд.

– Мой вопрос вас чем-то обидел? Я спросил просто так, – Страхов помедлил. – Хотите, чтобы я отвечал на ваши вопросы, но не хотите отвечать на мои? Почему? Ведь я даже не собираюсь помещать это в газету. Вы должны быть откровенны со мной, мне не нужны никакие игры, в которые вы привыкли играть, Василиса.

– Дело не в этом, – замотала головой я. – Я просто не понимаю, откуда вы все это…

– Откуда я узнал все это? – Страхов рассмеялся. – Господи боже мой, да разве это тайна? Тут даже не надо никакого ясновидения, это написано у вас на лице. Во всяком случае, я такие вещи вижу. Ну что, квит про кво? Как в «Молчании ягнят»? – Он неожиданно прикоснулся рукой к моим волосам, заставив меня подпрыгнуть на месте от неожиданности. Он убрал прядь волос мне за ухо и кивнул на солонку на столе. Оказывается, мои волосы уже практически вывалялись в соли.

– Простите, – снова я реагировала странно и невпопад, и все из-за этой его привычки касаться людей, сидеть с ними рядом, смотреть на них в упор своими магнетическими черными глазами. Почему он целитель? Ему надо было стать звездой, он бы затмил Киану Ривза и прочую старую гвардию Голливуда.

– Так как насчет «быть откровенной»? – переспросил он.

– Договорились, – я судорожно сглотнула слюну. – Итак, как мне в Москве? Честно говоря, дорого. Скажите, а это правда, что вы ничего не помните о своем прошлом? Я имею в виду, поняла, что вы не помните ничего об инциденте. Но, скажем, о своем детстве вы что-то помните?

– Хорошая подача, – одобрил Страхов. – Вы молодец. Но этого недостаточно.

– Почему это? – моментально ощетинилась я. – Для чего недостаточно?

– Для того, чтобы ваша мечта сбылась. Видите, Василиса? Иногда это бывает очень непросто – говорить людям то, что я знаю и вижу. Вы – самый обычный, посредственный журналист, и лучше бы вы выбрали другое направление в жизни. Но разве я порадую вас таким комментарием? Самое обидное – крайне редко случается, чтобы такие откровения люди употребили себе во благо. – Ярослав сделал паузу, разлил нам по чашкам ароматный оранжевый чай. – О детстве я мало помню, можно сказать, ничего. Я помню отдельные вещи о себе, но не имею никакой возможности их проверить. К примеру, помню свой год рождения, но не помню числа.

– И какой это год? – я решила спустить на тормозах его выпад про посредственного журналиста. Много он понимает в журналистике! Ему что, мой красный диплом показать?

– В прошлом году мне исполнилось 33 года, если только мое ощущение правильное. Знаете, это достаточно неприятное чувство – эдакое белое пятно по всей поверхности глобуса. Раньше я постоянно пытался что-то вспомнить, начинал нервничать, злиться. Но не мог – даже не знаю, откуда я родом. Вижу улицу, но такая улица может быть в любом городе. Как улица Строителей из фильма. О, фильм помню, хотя не помню, когда и с кем его смотрел.