Оцеола, вождь семинолов(изд.1991)

Если бы я даже и не имел особой склонности к наукам, то в этом училище я не мог бы позволить себе отлынивать от ученья.В Уэст-Пойнте нет отстающих и «тупиц», и там не благоволят к знатным или богатым. Даже сын президента был бы исключен из училища,если бы он плохо учился. Под страхом исключения, под угрозой позора я поневоле сделался усердным учеником и со временем выдвинулся в первые ряды кадетов.

Подробности жизни кадетов не представляют особого интереса. Это обычное ежедневное выполнение однообразных военных обязанностей,только в Уэст-Пойнте царит более суровая дисциплина.Все это мало отличается от рабской жизни обычного солдата.Я не могу сказать,чтобы мной владело желание сделать военную карьеру.Нет,это было скорее стремление к соревнованию с товарищами, мне не хотелось быть в числе отстающих.Правда,бывали минуты,когда эта жизнь, так резко отличавшаяся от свободы, которой я пользовался дома, казалась мне тяжелой. Я тосковал о родных лесах и саваннах, а еще больше о покинутых друзьях.

В моем сердце еще продолжала жить любовь к Маюми, и разлука не угасила ее. Мне казалось, что ничто не могло заполнить душевную пустоту, порожденную этой разлукой. Ничто не могло заменить в моем сердце или изгладить из памяти воспоминание о моей юношеской любви.Днем и ночью прелестный образ этой девушки стоял у меня перед глазами: днем– в мечтах,ночью– во сне. Так продолжалось долгое время– мне казалось,что это будет длиться вечно. Никакая радость не принесет мне больше блаженства. Даже Лета^1 не принесет мне забвения. Если бы мне сказал об этом крылатый вестник небес, я не поверил бы ему, я не мог бы ему поверить.

[^1Лета – в древнегреческой мифологии река забвения в подземном царстве.Ее вода заставляла души умерших забывать перенесенные земные страдания.]

Однако я плохо знал человеческую природу.В этом отношении я был похож на остальных людей. В известный период жизни большинство допускают подобную ошибку.Увы,это верно! Время и разлука часто уничтожают любовь. Она не живет одними воспоминаниями.Непостоянство человека сказывается и в том, что он, восторгаясь идеалом,все же обычно предпочитает реальное и вещественное. Красиных женщин в мире немного,но нет такой,которая была бы прекраснее их всех. Нет мужчины, который был бы красивее всех остальных мужчин. Но из двух одинаково прекрасных картин все-таки лучше та, на которую вы смотрите в данный момент. Не случайно влюбленные с ужасом думают о разлуке.

То ли учебники,где речь шла только о геометрических линиях,углах, бастионах и амбразурах,то ли вечная муштра днем да мучительно жесткая койка и еще более мучительный караульный наряд ночью,– то ли все это вместе начало постепенно вторгаться в мои воспоминания о Маюми и по временам изгонять их из моих мыслей.Или это были хорошенькие личики девушек из Саратоги и Балльстона,которые иногда появлялись в Уэст-Пойнте с визитом?..Или это белокурые дочки наших офицеров– ближайшие соседки,которые часто посещали нас и в каждом слушателе,одетом в мундир,видели как бы личинку будущего героя, эмбрион будущего генерала?Может быть,кто-нибудь вытеснил образ Маюми из моей памяти?Не важно кто– важно, что это случилось. Образ юной возлюбленной начал тускнеть в моей памяти.С каждым днем он становился все бледнее и бледнее, пока, наконец, не превратился в туманный призрак прошлого.

Ах, Маюми! По правде говоря,на это потребовалось очень много времени. Эти веселые, улыбающиеся лица долго мельками перед моими глазами,прежде чем затмилось твое лицо.Долго сопротивлялся я обольстительным напевам этих сирен,но я был простым смертным, и мое сердце легко поддалось соблазну сладостных Я не хочу сказать, что моя первая любовь совсем исчезла: она застыла, но не умерла.Несмотря на светский флирт в часы досуга, она по временам возвращалась ко мне. Часто воспоминание о доме и прежде всего о Маюми просыпалось во мне, когда я дежурил, среди ночной тишины. Моя любовь к ней оледенела, но не умерла. И будь Маюми здесь,моя любовь,я уверен, вспыхнула бы с прежней силой.Даже если бы я узнал,что Маюми забыла обо мне, отдала свое сердце другому,я уверен, что моя юношеская любовь ожила бы со всем своим пылом и цельностью. Одна мелодия вытесняет другую, но прекрасные дочери Севера так никогда и не изгладили в моем сердце образ смуглой красавицы Юга.

А я не только не видел Маюми,но за все время своего пребывания в училище даже ни разу не слыхал о ней.

Пять лет мы прожили с сестрой вдали от дома.Время от времени нас навещали отец и мать.Каждый год летом они ездили на дачу,на многолюдные северные курорты– в Балльстон,Спа,Саратогу или Ньюпорт. Они брали нас туда на каникулы, но, несмотря на все просьбы позволить нам провести лето дома, родители оставались непреклонны: мать была сталь, а отец– камень!

Я догадывался о причине их отказа. Наши гордые родители боялись неравного брака: они не могли забыть сцену на острове.

На курорте мы встретились с Ринггольдами. Аренс, как и раньше, ухаживал за Виргинией.Он стал заядлым фатом и широко сорил деньгами, не уступая в этом бывшим портным и маклерам,ныне представителям «первой десятки» финансовых дельцов Нью-Йорка. У меня по-прежнему не лежало к нему сердце, но симпатии матери были явно на его стороне.

Как относилась к нему Виргиния, я не знаю. Сестра стала взрослой девушкой, настоящей светской красавицей, и в совершенстве научилась владеть собой и скрывать свои чувства– один из отличительных признаков хороших манер в наши дни.Иногда она бывала очень веселой,хотя ее оживление казалось мне несколько искусственным и внезапно исчезало.Временами она становилась задумчивой, даже холодной и надменной. Я опасался, что, став такой обаятельной внешне, она утратила то, что казалось мне самым ценным в человеке,– доброе и отзывчивое сердце. Впрочем, может быть, я был неправ.

Мне хотелось расспросить ее о многом,но наша детская доверчивость пропала, а деликатность не позволяла мне грубо вторгаться в ее сердечные дела. О прошлом – то есть об этих вольных прогулках по лесам, о катанье на озере, о встречах на островке под тенью пальм – мы никогда не говорили.

Я часто спрашивал себя:вспоминает ли сестра о прошлом и чувствует ли она то же, что и я? В этом я никогда не был вполне убежден. И хотя мне была свойственна наряду с недоверчивостью некоторая проницательность, я все-таки оказался невнимательным стражем и беспечным опекуном.

Конечно,мои предположения были справедливыми, иначе почему бы ей молчать о том, чем мы оба так наслаждались?Может быть, ей сковало уста запоздавшее чувство вины перед родителями?Или,кружась в вихре светских удовольствий, она с презрением вспоминала скромных друзей своих детских лет?

Я часто думал: жила ли в ее сердце любовь? И если да, то продолжала ли она жить до сих пор? Вот чего я никогда не мог окончательно понять. Время для взаимных признаний безвозвратно ушло.

«Маловероятно,– рассуждал я,– чтобы чувство нежности к юному индейцу, если оно и было вообще, сохранилось.Оно уже забылось,изгладилось из ее сердца и, может быть, из памяти.Маловероятно,чтобы оно сохранилось в ней теперь, когда ее окружают новые друзья– эти напыщенные и надушенные кавалеры, которые ежечасно ей льстят. Она должна забыть скорее, чем я. А разве я не забыл?»

Нас было четверо,и странно, что я знал только о своей любви.Я не замечал, смотрел ли молодой индеец восторженным взглядом на мою сестру и отвечала ли она ему тем же.Я только предполагал,подозревал это, догадывался. И, что еще удивительнее, я никогда не знал, какое чувство таилось в том сердце, которое интересовало меня больше всех.Правда,в мечтах я представлял себе,что я любим.Доверяясь мимолетным взглядам и жестам, незначительным поступкам, а не словам, я таил в груди сладостную надежду… Но в то же время меня часто одолевали сомнения.В конце концов, Маюми,может быть, вовсе и не любила меня!

Эти горькие мысли заставляли меня немало страдать. Но, как ни странно, именно они чаще всего будили во мне воспоминания о Маюми, и моя любовь вновь вспыхивала с прежней силой.

Уязвленное самолюбие!Оно так же могущественно,как сама любовь. И ранит так же сильно, как муки любви.Сияние свечей в канделябрах становилось тусклым, хорошенькие лица, мелькавшие передо мною в вихре бала, бледнели… Мои мысли снова уносились в Страну Цветов, к озеру, на остров, к Маюми!

* * * * * * * * * * * * * * * * * * *